Я будто слышу шепот старой Нья на ухо. И ныряю с зажмуренными глазами.
— Что у нас все не закончилось той ночью. И есть чему начинаться.
Вздрагивает. Сердцем вздрагивает, не телом — и ледяной звон от этой дрожи передается и мне.
— Ты бы хотела этого, моя королева?
— А ты бы хотел этого, мой король?
На мгновение мне кажется, что ответит. Но возможный ответ сдувает особенно холодный порыв, выплескивая из мировой лохани крик воронья.
Я резко вскидываюсь и смотрю наверх — ни одной птицы. Зато Ворон достает из-за пазухи трехструнную гигью и кладет мне на колени.
— Возможно… это не даст тебе скучать.
— Я не слишком талантлива в музицировании…
— Я научу.
Смотрю на него с изумлением. Король, умеющий извлекать стоны не только из глоток врагов? Но киваю немного растерянно, и жду, когда мне дадут и смычок. Этого не происходит.
Эгиль щиплет одну, вторую, и смотрит на меня почти с весельем:
— На Севере уходит все лишнее. Зачем гигье смычок, если есть пальцы?
— Мне впору смириться, что северяне и едят руками, и забивают колья?
— И убивают мятежных…
Я хмыкнула. А потом засмеялась.
Потянула на себя струну. И спела почти с вызовом:
Я с мечом кровавым
и копьем звенящим
странствовал немало,
ворон мчался следом.
Грозен натиск воинов.
Пламя жгло жилища.
В городских воротах
яростно я дрался.
Но он не подхватывает вызов. Смотрит лишь вдаль и воспевает странное.
Рун не должен резать
тот, кто в них не смыслит.
В непонятных знаках
всякий может сбиться.
Десять знаков тайных
я прочел и знаю,
что они причина
хвори этой долгой.
Конец первой части
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР.
ГЛАВА 1
Три узла.
У нее три узла вместо косы, а я не могу ничего поделать с этим.
Вызывающе несет свою остроносую голову со сложным плетением и тремя темными, прихотливыми узлами, спускающимися на спину — как будто я и без того не поняла, не знаю, кто она такая и как много значит для замка.
Для короля.
Для моего, Хель его забери, мужа.
Кошмарные, тяжелые дни… Я думала, мне тяжко в походе? Поход был настоящим полетом над бесконечными просторами мира. Расправленными крыльями среди хрустальных небес. А сейчас, в доме, который я считаю своим — обязана считать и хочу — я словно посаженый в клетку дикий зверь, который не имеет даже права покусать своих надзирающих — забьют ведь.
Сейчас я сижу в середине богато украшенного и ломящегося от всяческих вкусностей стола, собранного в нашу с Вороном честь, слушаю лживые речи и мечтаю только обо дном — проклясть всех, кто, прикрываясь искристым ледяным узором улыбок, на самом деле держит за спиной нож. И только и ждет, что я отступлюсь.
Я снова и снова трогаю свою подвеску, превратив её в якорь среди бури ненавистных эмоций, что мною владеют. И мечтаю сбежать прочь, в мое «до», которое было таким сложным, но, на самом деле, простым.
Там была кюна и её король, что учит играть на гигье — и она училась не только огрызаться, но и петь двумя голосами.
Там было много белого цвета и предвкушение чего-то нового.
Там были рассказы про быт в замке и сонные намерения этот быт улучшить всеми доступными знаниями.
Там было меньше людей, меньше стен, меньше высоты и не было чужих взглядов — все те взгляды были знакомы и предусмотрены. В новых же взорах светилась свежая ненависть и недоумение. А еще — насмешка.
В конце-концов в «до» были чувства Эгиля-Ворона, растворенные в моей крови. Вот уж я не думала, что буду скучать по ним… но оказалось, что толстые стены замка поглощают не только ледяной ветер, но и запахи, и вкус его мыслей. Сейчас нутро сделалось пусто, будто мне не хватало больше только лишь собственных ощущений. И в сердце, что наполнялось жизнью с каждым ударом, становилось все более пусто и гулко с каждым днем, что я проводила в замке Ворона.
Таком величественном, недоступном и невзлюбившем меня с первого взгляда незакрытых ставнями узких окон, за которым прятался пожар факелов, предназначенных для освещения.
Выточенный из скалы, стремящийся вверх смертельно опасными осколками, серый и слитный с суровым пейзажем, замок заставил каждого остановиться, как только мы съехали с торгового тракта и увидели вблизи.
Меня — в трепете.
Ярлов — в предвкушении.
Ворона — в горьком извинении.
Странное, померещившееся мне чувство, последнее из его, что я осознала…
Тогда я об этом не думала.
После долгих дней полета на дракаррах, после сложного перехода по уже занесенным снегом дорогам, после всего пути на Север, в свою новую жизнь, я падала от усталости и готова была принять этот замок любым.
Полюбить его в каждой трещине.
И высыпавших в огромный двор людей приветствовать искренне.
Я так и сделала. И мне ответили вразнобой, не смея отказать в праве кюны находиться рядом с королем. Но не более того — и поняла я это не сразу. Больше суток спала, приходила в себя, потом отправилась при твердой поступи мужа на знакомством с проживающими в замке и со слугами, вместе с ярлом Мули изучила все хозяйственные постройки, с Дагом — обследовала ходы и выходы, а также вынесенные далеко стены, где располагались воины.
Еще седьмицу это заняло, уж очень ошеломляли размеры и количество людей.
И только после, чуть освоившись, стала понимать, что все эти дни чувствую странность — только осознать её до конца никак не получается.
Я оказалась здесь гостьей.
Вызывающей самые неприязненные эмоции — но гостьей.
От меня не ждали распоряжений, помощи или окриков. Меня не привлекали к решениям и не спрашивали советов. Мне все показывали и открывали, но не пытались предложить. Я была гостьей — не хозяйкой. Даже для своего занятого мужа, который то исчезал в окрестностях, то затевал какой-то сбор, то, не щадя ни ушей, ни тел, ни будущего своих людей, устраивал грозные разборы того, что произошло в его отсутствие — и который никогда не приходил ночью в мои покои… Я оставалась гостьей… потому что хозяйка у замка уже была.
Как и хозяйка постели Эгиля-Ворона.
Та, что с гордостью носила три узла из волос на своей голове и злобную насмешку в своем сердце.
Та, что не боялась смотреть мне в глаза с вызовом, склоняя при этом для окружающих спину.
Фрид. «Любимая». Дочь северного ярла и воительницы хрустального племени.
Женщина короля.
ГЛАВА 2
— Он не делит с ней ложе.
— Я ни о чем не спрашивала, — отвечаю быстрее, чем успеваю подумать, за что и получаю от Дага пусть не обидный, но смешок.
Болезненное любопытство борется с нежеланием показать свой интерес… Первое побеждает.
— Откуда ты знаешь?
— От меня бегут как от северного ветра, но только тогда, когда успевают заметить, — пожимает плечами охранитель, — Я многое узнаю просто вслушиваясь в людей.
И то верно.
Без моего друга было бы сложнее — от меня бежали еще дальше. Не оскорбляя, не унижая, без излишней лжи или лести — не смели казать мне все это в замке, опасаясь то ли гнева богов, то ли колдуньи — но делали все, чтобы лишний раз не попадаться мне на глаза.
Не выслушивать от меня указаний.
Не заговаривать или помогать.
Мне виделась в том участие Фрид, но доказательств у меня не было. Как и понимания, как поступить дальше.
— Никогда не думала, что это… так.
— Что именно?
— Наложницы… — вздохнула.
Мы прогуливались по верху двойной крепостной стены, по узкому проходу, прикрытому с двух сторон кладкой высотой с человеческий рост.
Еще не горы, не мертвая белизна — уже не замок.
Привыкшая к свежему воздуху я задыхалась внутри, несмотря на то, что узкие окна пропускали даже слишком много холода и снега. Мне не хватало простора. Свободы. В том числе действовать капризно и согласно собственным эмоциям. Я вынуждена была оставаться осторожной и просчитывать каждый шаг, хотя мои чувства твердили мне достать все мои травы и знания… и напеть такой морок на эти стены, чтобы каждый здесь преклонил бы колени, чтобы я остановилась.
То не была ревность… не к мужчине. Скорее, к положению, что несколько лет занимала Фрид.
Наверное.
Прежде я не слишком задумывалась о чувствах женщины, что осознанно делила своего мужа с другими. Рабыни в походах даже не в счет… но вот у моего отца время от времени появлялась любимая наложница, и никого этого не удивляло. Мачеха так и вовсе была почти счастлива, что он меньше к ней лез. Что уж там говорить, и моя мать была одной из любовниц, но не жен. Насильно ли, по любви или расчету… но все это виделось мне совершенно нормальным.
Со стороны.
Сейчас внутри ворочался нож.
— Это потому, что она всему хозяйка, — произнесла я жалобно, — А чем там занимается с ней Эгиль-Ворон, мне не важно…
— И правда так думаете, кюна?
Посмотрела на охранителя почти с ненавистью.
— Хватит служить моим голосом, Даг!
— Мне замолкнуть?
— Нет! — почти прорычала, — Но мне что делать? Что делать, если ему не надобно, а мне… не понятно? Я ведь убить его собиралась, затем — выжить хотела. Хотя бы в течение года, а потом и распрощаться…
— И куда вернуться?
— Знать бы… — поморщилась, — Но вот ты представляешь меня всю жизнь… здесь?
Холодные горы.
Северный ветер, насилующий стены в трещинах.
Прозрачный лед.
Настороженный сон…
— Рыжее особенно ярко смотрится на белом, — пожал плечами охранитель, — Мне нравятся эти места. Ближе к богам…
— Все-то тебе нравится, человек без дома, — буркнула. И тут же извинилась, — Я не хотела тебя обидеть.
— Это вы обижаться на правду любите, — пожурил меня мужчина, и тут же отомстил, — Колдунья без общины.