— В том, что эта привычка стала одной из причин, по которой предатели решили действовать, — мужчина давил взглядом. Наедине… это воспринималось очень остро. Но я не отступала, потому что чувствовала — так будет правильно. Угодно не только богам, но и моей собственной сути. А он продолжал, — В том, что я предложил ей уехать — сразу, как появился в замке — а она не воспользовалась возможностью. В том, что надеялась на что-то.
— За это не казнят.
— У тебя слишком человеческое сердце, моя королева, — его взгляд не то что теплеет, но становится будто бы светлее.
— Я не хочу называться хозяйкой только потому, что уничтожила предыдущую. Не хочу начинать со смертей, мой король.
— А разве не с этого мы начали… наше знакомство? — вздергивает бровь, напоминая про нашу первую ночь.
— Ты имеешь в виду то, когда пришел в долины убивать её жителей? — не поддаюсь.
Хмыкнул.
— Что ты предлагаешь?
— Пусть боги решат её судьбу.
У благополучного исхода её судьбы почти не было шансов… но даже если один — на тысячи фатов вокруг — все правильней, чем рубить её голову.
Фрид уезжала, укутанная в мех, после казни. Одна, на испуганно подрагивающей лошади и с минимальной провизией. Добраться по такой погоде, когда уже и звери спрятались, и люди, до более южных поселений было почти невозможно… но тут и правда решали боги.
А я… я лишь пропела — прошептала ей вслед:
В душе твоей дурного зерна не сеяла
И ты не смей назад оборачиваться.
С Богами рассчитаешься сама.
А если задумаешь дурное — будешь взята дланью владыки боя…
И вот странно, но хоть девица была далеко, дернулась, как я сказала последнее слово. А потом сжала поводья, опустила голову и скрылась в темноте хода, соединяющего внутренний двор с внешним сквозь всю каменную стену.
Я же накинула капюшон и спрятала замёрзшие руки под меховую накидку.
— Интересная песнь…
— Полагаю, и ты таких немало знаешь, — сказала осторожно, поворачивая к нему лицо, — Разве можно разубедить меня, что ты колдун?
Всмотрелся.
А потом заявил с внезапной улыбкой:
— Знаешь кого на Севере называют колдунами, считая, что кипящая кровь у мужчин проявится лишь в одном случае?
— Кого? — удивилась.
— Тех, кто женился на колдунье.
Он нашел мою руку среди меховых отворотов и повел в замок.
ГЛАВА 6
Вот владык потомок
Королей убивших
Не исчислить подвигов
Эгиля в многих битвах
Мы клянемся, ворон,
Щедрый — мы не знаем
Кто б с тобой сравнился…
Только Королева…
— …и Север… — уверенный продолжал длинную речь ярл Клепп, в благодарность за мое спасение ставший гласом сегодня.
— Север… — повторило множество людей, собравшихся в зале. Моих людей.
— … и каждый его житель…
— И все мы…
— … принимают новую кюну. И корона её…
— Символ власти и величия…
— …знаменует новую жизнь…
— И её преемственность…
— …как Королевы Льдов.
Прочищаю незаметно горло и говорю уверенно:
— Принимаю волю Севера и короля… как проявление высшего уважения к себе
Ворон сам водружает мне на голову тяжеленную корону.
Я успеваю её рассмотреть внимательно прежде — все это время она лежит у меня перед глазами на его щите, поблескивая натертыми боками и синевой огромных сапфиров, которые превращают обычное украшение в повод для зависти или убийства.
Столь яркая, что превращает черный круг в Ослепляющий и гладкий как зеркало щит, который выковал однажды младший из богов в своей кузнице, чтобы и в самом деле отражать нападение противника.
Я тоже в синем тонком платье — цвета теней на снегу. И немного дрожу — и от холода, и от внутренней дрожи…
Не потому, что я не заслужила.
Не потому, что я не знаю, как действовать дальше.
А потому, что моя жизнь восходит новой луной.
Та, что была дочерью короля и колдуньи — и боролась за право считаться достойным продолжением и одного, и другой. Та, что была воином, и готовилась отдать свою жизнь за спасение прочих. Та, что успела побывать рабыней, нежеланной женой, преследуемой жертвой, неуверенной в своем будущем…
Становилась королевой, способной праздновать жизнь и преображать мир вокруг. Не сразу. Не быстро. Мне понадобится огромное терпение и сила, чтобы стать частью этой природы, но именно сейчас мне подумалось, что я в самом деле этого хочу. Не из вынужденных обстоятельств.
Стать частью, чтобы стать, наконец, целостной. И принять на себя подобающую роль рядом с мужчиной, который обрел абсолютную власть в виде ответственности за людей и процветания его… моей земли.
Эгиль накидывает на меня тяжелый меховой плащь и ведет за руку к центральному столу, почти прогибающемуся под тяжестью дорогих блюд и выложенной на них еды.
На стол пока не смотрю…
Ледяной король поднимает первый кубок за свою королеву, а потом спрашивает чуть насмешливо:
— Моя корона интересует тебя будто больше, чем еда и поздравления.
— Вдруг это первый и последний случай, когда я её увижу? — не остаюсь внакладе.
Плечи его вздрагивают от смеха:
— И то верно. Спрашивай, моя королева. Я вижу такой пламень любопытства в твоих глазах, что даже твои огненные волосы меркнут по сравнению с ним.
— Это правда… что в кристаллах заключены сердца твоих врагов? — смотрю на него пытливо.
И снова усмехается.
— Так вот о чем говорят в долинах? Неужто в такие глупости можно поверить?
— Мы не глупцы! — злюсь немного.
— Ты — нет, — он смотрит как-то… по доброму даже. Но тут же мрачнеет, в одно мгновение, как может только Ворон — будто воронья тень простирается над освещенной солнцем землей, — Каждый кристалл — напоминание о тех, кто стал моими врагами.
— В прошлом или будущем? — не могу не спросить.
— Я же говорю… ты не глупа, — уходит он от ответа, и я, чувствуя, что и верно иду по тонкому льду, чуть меняю направление.
— Ты потому не взял короны побежденных?
В долинах редко создавали знаки королевской крови. Если кто побеждал другую крепость и землю, и обнаруживал там поистине драгоценный обруч, так с удовольствием носил и передавал по наследству. Как и добротный шлем убитого храброго воина. Тем удивительней мне было то, что для меня создавали мою собственную корону.
— До Сумерек богов и портки убитого короля было не зазорно натянуть, — скривился Ворон, — Но я решил, что мне нужно что-то большее, чем очередная корона раздора. Нам…
От этого «нам» теплеет внутри сильнее, чем от южного вина, что достали по особому случаю. Я чуть смущенно пригубляю немного и отворачиваюсь, наконец, к еде.
Стряпухи расстарались, и, что особенно мне радостно, приготовили многое в соответствии с моими советами.
Здесь была и ячменная каша, подслащенная репой и медом. И хлеб из пшеницы и ржи — зерна навезли много, памятуя о длительной зиме, и я неоднократно проверяла, как оно будет храниться, должным ли образом и была уверена теперь — нам всем хватит и зерна, и производимой из него муки на каши, похлебки, лепешки.
Стояли и блюда из дикого и домашнего мяса — столь любимые замковыми целиком зажаренные туши, от которых надо было куски отрывать руками, и более нежная отварная птица с травами, которая была уже мне по нраву.
Были и тушеные овощи, и столь редкие на Севере сливы и сушеные яблоки, чеснок, который здесь разваривали до состояния мягкости и ели так, вприкуску, отчего дух в не проветриваемых залах стоял порой невыносимый.
Были и речные рыбы, моллюски, и яйца диких птиц — их могли есть сырыми — а еще тонкие сушеные полоски мяса и жир китов, выбрасывавшихся на берег на островах восточнее.
Ну и хмеля и вина без удержу.
Шум от чавкания, поздравлений, смеха и рыков удовольствия стоял невообразимый, заставляя чувствовать себя хорошей хозяйкой.
В который раз я порадовалась, что, несмотря на все перипетии и сложности, несмотря на унизительные и опасные ситуации, я приняла все-таки решение отказаться от образа затворницы или, в противоположность, подавляющей и удушающей кюны, а пошла путем, который был мне самой близок. И была вознаграждена и благодарными взглядами, и интересом, который, наконец, позволили себе проявить ярлы и их жены.
На мне больше не был надет шлем невидимости Тарнхельма. Они видели меня. И признали… пусть по статусу, а не по рождению, но признали. И большего мне не надо: кюна — это всегда женщина, признанная мужским миром.
Хотя… точно ли не надо?
Я посмотрела на Ворона и не стала отворачиваться, когда он повернулся ко мне, почувствовав мой пристальный взгляд.
Слегка насупился, недоумевая, но затем его напряженный лоб расслабился, а и без того темная радужка стала совсем черной.
Я облизала пересохшие губы, не став подавлять хриплый вздох.
Мне было необходимо еще одно признание… то, которое женщина получает от своего мужчины. И хоть я больше не чувствовала Эгиля как самое себя, я смогла и без того распознать, как загустела его кровь и напряглись жилы.
Он тоже распознал,
— Наша спальня готова, мой король, — сказала так тихо, что ему пришлось прочесть по губам.
Дрогнул.
— Мы не будем задерживаться, моя королева.
ГЛАВА 7
— Ты хорошо поработала над покоями.
Спокойный голос Ворона прорвался сквозь гул крови в моих ушах.
Я будто вынырнула на поверхность и осмотрела комнаты уже другими глазами.
Здесь стало уютнее и теплее с тех пор, как я взялась за дело вместе со служанками. Ледяной король, прежде всего, воином был и не слишком задумывался о комфорте. Я же взялась за дело с рвением, которое и сама в себе не подозревала.
На выскобленные начисто камни легли шкуры и даже один, чудом уцелевший ковир, вызывавший восторг и удивление — уж не знаю, как его смогли сплести столь тонко и ярко, покрыть узорами, но он занял почетное место рядом с огромной кроватью.