Замечательное движение к простоте и обнажению.
Под каждой маленькой правдой о самих себе, в которой мы себе признаемся, кроется море лжи новой – той лжи, которой мы оправдываем для себя эту всплывшую вдруг правду. «Да, это правда про меня, но раз я это сам понимаю, значит я не такой уж плохой. Вот смотрите, я и то сделал такому-то, и там был на высоте…» И так бесконечно, пока не залечится это сосущее ощущение неприятной обнаженности правды собственного несовершенства.
Как жутко! В жизни поразительно все рядом, и в самом человеке тоже. Все в одной горсти.
Либо пристальный взгляд и анализ через статическое внедрение и постижение, либо беглость щедрейшая. Возможность пропускать мимоходом то, что уж обязательно бы (при ином методе) обсасывалось досконально. Но и тут, и там заинтересованность и конкретность. Самое же главное – отсутствие «общих мест», принятого халтурщиками «вообще».
«Концерт по заявкам» – забавная вещь. Кто-то кому-то заказывает пьесу Бетховена «К Элизе». Между этим заказом и его исполнением бог знает сколько времени проходит. И вот играют эту самую «К Элизе», а тот, кому заказывали, уже может быть где угодно: в очереди давиться или му…к му…ком сидеть в пивной – глядеть, как по лужам капли лупят…
Либо пристальный взгляд и анализ через статическое внедрение и постижение, либо беглость щедрейшая.
Идет пьеса. Актеры играют что-то «политически грамотное», и вдруг один из них останавливается и говорит, что не может больше врать!.. То, что произошло в реальности со Збышеком Цибульским. Перенасыщение ложью.
Он захлебнулся от невозможности адаптироваться к этому миру, «переварить» себя в нем.
Польский актер Збигнев Цибульский
Если хочешь подчеркнуть длину куска и нагнетать напряжение через это, не прибегай к внутрикадровому монтажу с большим перепадом крупностей! Смена крупности может читаться как «чистая» склейка!
Происходит какая-то бешеная деятельность – что-то пишут, исследуют в области искусства, кино, какая-то возня самоутверждений бессмысленная, вязкая, безответственная, ни к чему не обязывающая! Ибо никто и никак за слова свои не отвечает.
К «шифрованию пустоты» в театре и кино принуждает совершенное отсутствие возможности воплотить что-то действительно истинное. То есть сделать его действительно истинным для всех!
Не ждать и не требовать результатов сиюсекундно!
Никогда не начинать делать, пока не прочувствуешь до конца (!) состояние, атмосферу! Пока не польется само, естественным языком. Иначе это е…ная «кинорежиссура», «мастерство», этому можно зайца научить!
За пересказом сюжета теряется мир! А именно он, и только он – главное!
Это ж какая чудовищная силища сидит в недрах наших талантов, что почти полный идиотизм администрирования искусства не может до конца все из нашего творчества вытравить, что-то да проклюнется!
К «шифрованию пустоты» в театре и кино принуждает совершенное отсутствие возможности воплотить что-то действительно истинное.
Все-таки основа всего – корни. То самое ощущение причастности. Без этого так может замотать по ветру, утомить, раздрызгать, что постепенно превратит жизнь в скороговорку пресных общих мест. То, что называется «как у людей».
Вот, скажем, певцы – Ротару, Готт, Лещенко… Приходя, они покоряют своей свежестью и новизной – уникальными голосами, оригинальной манерой. Постепенно же и голоса их, и манеры становятся для всех привычными, потом начинают уже надоедать потихоньку, и все, что казалось таким свежим с их приходом, становится вязким, обыденным и скучным. А они все поют, как старые птички. Повторяют отработанные жесты, улыбаются «чарующе»…
Но главное – проникновения того нет. Может быть, просто оттого, что истинное, искреннее со временем переродилось в профессионализм и заменило живое лицо? Неужели невозможно это лицо сохранить живым? Ведь Шаляпин всегда был уникален.
Видимо, тут дело не столько в сменах жанра и разноцветии, сколько в личной упругости, напряжении внутреннем духовном, в вере и искренности, в постоянном открывании чего-то для себя самого!
Сказать так, между прочим, что будешь там-то, человеку, который обязательно станет там ждать, а самому практически через 3–4 минуты забыть об этом.
«Не очень помнить» роман такого-то писателя – априори, даже не прочтя и не подумав всерьез о работе над ним…
Во всем этом есть какая-то общая «легковесность», какая-то «утиность», что ли. Словно кости у нас внутри полые, как у водоплавающей птицы.
Почти по всей «Была – не была» возникало ощущение, что чего-то не хватает – самого малого, едва, казалось бы, заметного, но того, что рождает атмосферу той подлинности и единственности, делающими все пространство картины родным, всею кровью ощутимым.
Почти везде.
(«Была – не была» – первое, рабочее название фильма «Родня». – Современный комментарий автора)
На съемках картины «Родня» (рабочее название «Была – не была»), 1981
Это ж какая чудовищная силища сидит в недрах наших талантов, что почти полный идиотизм администрирования искусства не может до конца все из нашего творчества вытравить, что-то да проклюнется!
Танька собирается в Америку. Большой пустой чемодан…
Не знала, что я смотрю, ходит по квартире с чемоданом, вертит жопой, представляет себя за границей.
Старики. Всю жизнь собирали картины. Боялись, что их ограбят, и поэтому держали их в банке. Потом решили все-таки на старости лет их посмотреть. Попросили вернуть их к ним домой.
Банк предложил в целях безопасности просто сделать из квартиры стариков «филиал банка». Вставили замки, шифродвери… И старики стали рабами этих замков, узниками своей квартиры-сейфа. Войти – нужно нажимать на кнопки, вспоминать и набирать цифры, говорить какие-то пароли в микрофон. Выйти – то же самое. Причем для того, чтобы войти, нужно, чтобы кто-то обязательно был дома… Какое уж там наслаждение искусством. Старики только и знают, что путаются в цифрах и последовательности всяческих манипуляций.
Финал может быть трагическим. Померли от того, что забыли коды, и никто не может к ним попасть.
Киномеханик в Советской миссии в ООН поет о родине. Шепелявит, пианино расстроено совершенно. Трогательно и убого.
Тов. Маяцкий (представитель Совэкспортфильма в Штатах) произнес: «Это сделано из пресс-маше». Думаю, что это сделано из шеф-папье.
Сами-то они живут совсем не той жизнью, которой живем мы. А хотят заставить нас усвоить именно те представления о жизни, которые и подарили им возможность жить так, как они живут.
Основная причина столь разветвленного нашего бюрократического аппарата – в желании разжижения ответственности. Чем больше инстанций, тем больше возможности перевалить с одних плеч на другие.
Ночной звонок. Ошибка. Опять и опять.
Она:
– Простите, это ошибается станция.
Он:
– Может быть, я могу вам помочь? Давайте я позвоню по тому телефону, который вам нужен, и передам, что вы хотите.
– Спасибо! Скажите, пожалуйста, Элге, что билет у меня на завтра на 8 часов в Ригу.
– А вы едете в Ригу?
– Да.
И так далее…
– Почему вы любите Ригу?
– Не знаю. Когда я была там в первый раз, очень давно, как только открыла дверь номера в гостинице, услышала голос: «Кто вы?» Не успела я ответить, как за меня ответил женский голос, и я поняла, что это радио: – «Я вдова полковника». – «А раньше?» – «Раньше я была женой полковника». – «А еще раньше?» – «Еще раньше я была невестой полковника». – «Ну, а еще раньше?» – «Я всегда любила полковника». Не знаю почему, мне так все это понравилось, что для меня Рига всегда – воспоминание об этой глупой передаче.
И далее – развитие отношений в этой романтической истории. Ревность по телефону, ссора и прочее…
Хурал Союза кинематографистов. Чухрай с трибуны, почти засыпая, несет какие-то прописные истины. В зале постепенно «вырубаются». Никто ничего не слушает, всем на все совершенно наплевать. Совершеннейшее презрение друг к другу.
И только какая-то, видимо, случайно попавшая сюда девушка с напряжением, серьезно слушает докладчика, пытаясь вникнуть в смысл мероприятия. Чистота, искренность молодости, не подточенной необходимостью выживать во что бы то ни стало за счет других.
Еврейская фармацевтическая свадьба с приглашением артистов.
Сестре жениха 14 лет. Акселератка. Без очков ничего не видит, но очков не носит – боится, что они ей не идут. Говорит какому-то бородатому еврею из гостей невесты томно:
– Увези меня отсюда, мне здесь скучно.
Для достижения той или иной атмосферы в компании нужно либо постоянно режиссировать, либо иметь изначальный заряд такой мощности, чтобы все входящие вне зависимости от того, кто или в каком настроении, попадали под общий гипноз этого импульса.
Среди весенних голых деревьев возле университета, глядя на пролетающие мимо машины, спустив на коленки гигантские байковые штаны, сидела по малой нужде баба. Никого живых вокруг ведь не было, а машины для нее были совершенно абстрактные, железные существа.