В ресторане не было денег расплатиться: пригласил подошедшую со счетом официантку танцевать. Она, изумленная, отбивалась.
«…Искусство все построено на благодати и на живой таинственности человеческой личности. Марксизм человека вообще стирает. Он мертв и неблагодатен. Он – враг художника. От него должен всякий, желающий идти «дорогою свободной», открещиваться как от нечисти. Горький не сделал этого».
Писатель Борис Константинович Зайцев
Хайлар (Внутренняя Монголия). Старика несут на закорках, чтобы было быстрее. Пыль. Сплошной поток велосипедистов. «Газики» и японские машины. Все сигналят и лавируют (!) между велосипедистами.
Грязно, и пастушеская простота нравов. Разглядывают тебя совершенно беззастенчиво.
Божество Степи! Воистину – это совершенно божественно, величественно, покойно, мощно и невероятно красиво всегда. Ни одной секунды повторяемой. Небо оглушительное. Стихия океанская. Все живое в Степи существует настолько органично и бесхитростно, что любое насилие мгновенно ощутимо и в результате наказуемо.
Степи Внутренней Монголии
Божество простора и его Божественная сила. Каждый миг ты ощущаешь живое дыхание этого края. Ничего подобного я не испытывал. Может быть, от Океана только. Только преклониться можно перед этим. Анализировать, стараться понять нельзя и не нужно. Вот откуда столько суеверий у кочевых народов.
«Аскетизм Степи» – это заблуждение и близорукость. Никакие субтропики не обладают при всей своей цветастости таким богатством, как Степь. Я видел Ветер. Я стоял, о чем-то думал. Помню только, что был очень наполнен ощущением, каким-то радостным и духовным. И услышал за спиной словно бы шелест или плеск, оглянулся и увидел, как от горизонта неслась ко мне полоска ветра. Шириной сантиметров в 20!.. Ветер прошелестел у моих ног и скрылся в степи. Только долго еще был слышен его шелест и виден тонкий ручеек ложащейся травы. Волшебное, потрясающее ощущение.
«…Любовь к окружающему миру, к существованию, пусть подсознательная, есть последняя опора человека, и, когда природа отказывает ему в праве любить себя, любить воздух, воду, землю, он гибнет. И чем чище и нравственнее человек, тем строже с него спрашивает природа. Это трагично, но необходимо, ибо лишь благодаря подобной неумолимой жестокости природы к человеческой чистоте чистота эта существует даже в самые варварские времена».
Калюта в машине. Едем на выбор натуры во Внутренней Монголии. Шофер – китаец. Виля достает кассету.
– Поставь.
Китаец ставит.
– Что это? – спрашиваю.
– Да французы дали.
Звучит какой-то реквием. Прекрасная музыка. Едем. Останавливаемся в степи. Дождь. Я вышел чуть раньше. Слышу, Виля говорит ничего не понимающему китайцу:
– Классный реквием!
На съемочной площадке фильма «Урга – территория любви» (1990)
Байярту и Бадема в фильме «Урга – территория любви»
Монгольская актриса Бадема в национальном наряде
И показывает ему на пальцах, насколько классный этот реквием и что китайцу обязательно нужно его слушать, пока мы будем ходить по сопкам.
На гостиницу в Хух-Хото вешали лозунг – длинную полосу материи с пришпиленными клеенчатыми иероглифами. Рассерженный клиент разрезал ткань в том месте, где она проходила через его балкон.
«Когда не ведают далеких дум, то не избегнут близких огорчений».
«Благородный муж – универсален, низкий человек – партиен».
«Когда пути не одинаковы, не составляют вместе планов».
Босс в душе. Шофер ждет в раздевалке. Босс никак не может дотянуться до спины. Просит шофера зайти. Тот входит и начинает как есть, прямо в пальто, аккуратно тереть хозяину спину…
С Надей в Париже
История мужчины с маленькой девочкой в чужом городе, в чужой стране… (Нужно придумать обстоятельства, по которым они оказались здесь, – иные, чем у меня и у Нади.)
Постепенное постижение мира дочерью. Постепенное постижение мира им через девочку.
Оба заболели. Он ее растирает, а она его. Ползает по нему, как чистильщик по паркету, и усердно трет.
Надя:
– Жалко: когда я вырасту, ты будешь уже старенький… а то ты бы на меня посмотрел бы…
Надя и детский набор женских украшений.
Занимаюсь гимнастикой внизу. Звонит портье: «Ваша маленькая дочь из мини-бара достала бутылочки с алкоголем, открыла и все перепробовала…»
Прибегаю – Наденька уже плыве-ет, веселая и сонная…
Она-то думала, в этих маленьких бутылочках – и вино игрушечное, детское!
Надя в ресторане, уныло над тарелкой: «И зачем я только сюда приехала, чтобы ты из меня человека делал».
Вечеринка в Париже. Бедные молодые артисты. Танцы под мексиканскую музыку…
Маленькая девочка в дверях смотрит, как ее папа с кем-то танцует. Смотрит глубоко и внимательно. Потом аплодирует со значением.
Потом совершенно пьяного папашу в шарфе на голове ведет за руку по улицам домой, ибо только она уже помнит дорогу.
Она просыпается, смотрит. Папаша приоткрывает глаза. С ужасом переводит свой взгляд в направлении гневного взгляда дочки – на кого-то, лежащего рядом.
Объяснение с дочкой, пока дама спит.
Надя в «битой» дубленке у Риццоли. Не хочет снимать перед глазами риццолевских «дам» свою шубу.
– Надя, почему?
– Ну, ты же знаешь, там еще хуже.
С дочкой Надей. 90-е
Пьяный папаша забыл ее в машине. Швейцар сжалился и устроил ее ночевать в гараж. Там она и проснулась.
Чистка зубов вдвоем перед зеркалом в ванной. Маленькая вся, с головы до ножек, – в зеркале, со щеткой во рту. Он – рядом, и тоже со щеткой, учит ее чистить зубы. Она обезьянкой повторяет.
В магазине, когда я покупал ей одежду, неожиданно сказала:
– Хватит.
– Почему?
– Ну, я же вырасту…
Потом, когда уже переоделась и я собирался наконец эту дубленку выбросить, вцепилась в нее изо всех сил.
– Ну она ведь уже не нужна. У тебя же есть все новое.
– Нет!
– Почему?
– У меня же тоже будут дети.
Просит милостыню в метро, пока отец болеет. Что-то насобирала, что-то ему принесла. А он все не может понять, откуда деньги.
Потом проследил и устроил истерику прямо в метро.
История под названием «Квас». Американский полицейский, которого отправили на пенсию, послан в Москву в качестве консультанта. В Москве – такой же, отправленный на пенсию. Они встречаются, когда наш получает расчет и роняет 20 коп. В поисках монетки ползает по полу, его оттуда гонят, ведь «иностранец приехал!».
– Какой там иностранец, когда у меня 20 копеек закатились?!
Короче, американец замечает нашего. То ли сами познакомились, то ли еще как-то… В результате они вдвоем должны провести какую-то сумасшедшую операцию, которую, как выясняется, очень сложно осуществить.
А параллельно идет знакомство американца с Россией, со всеми ее чудесами.
Хотят водку купить – негде. Останавливают машину возле «Кваса». Наш выходит. Через две минуты выходит с водкой. Так для американца слово «квас» стало синонимом водки.
Совершенно сказочная может быть история о том, как два человека, не говорящие на одном языке, могут быть едины и понимаемы друг другом в борьбе с общим злом. Это история о том, что зло всегда зло, вне зависимости от социальной структуры, а добро – всегда добро.
Трогательная история двух «старых псов», выкинутых за борт, но живучих и вообще «мужиков» до конца.
Самое ужасное в работе и рабочих отношениях, да и не только в рабочих, это превышение, нарушение уровня компетенции.
Замечательно, если американец постоянно наталкивается на неисполнение русскими своих же законов. «Здесь все не так, как должно быть!» Он может даже напиться от отчаяния.
И как же только могло прийти в голову применять материалистическую теорию Карла Маркса в такой религиозной стране, как Россия! Как можно было европейскую культуру рационализма внедрять в совершенно чуждую ей русскую почву? И самое главное: как Россия могла с таким отчаянным вдохновением ее принять?
У Кати Генко на занятиях балетом был аккомпаниатор, который играл на фортепьяно довольно сложные произведения Чайковского, Шопена, но на пюпитре у него все время лежала газета, которую он с увлечением читал.
Отвлекался же от острых репортажей этот старичок, только когда Катя делала прыжки. У нее были большие груди, которые роскошно подпрыгивали, и именно в эти моменты аккомпаниатор на нее смотрел. А она жутко смущалась и проклинала свои груди.
Но и жопа у Кати была тоже российская, поэтому пианист смотрел и на жопу, а Катя проклинала и свою жопу, и этого старичка, и все на свете!.. Потела, краснела, и слезы стояли в глазах.
Париж. Метро. В тоннеле черный инвалид играет на гитаре. Герой в ужасном настроении сидит в фотоавтомате. Монотонная гитарная «ламбада», монотонно вспыхивает вспышка фотоавтомата, монотонно лезут фотографии. (Это несколько из старого кино, но меня почему-то волнуют фотоавтоматы.)