Мои дневники — страница 64 из 78

* * *

«Сострадание и ирония» – это сказал кто-то из французов о французах. Это так, жаль только, что ирония их направлена на других, а сострадание – на себя. (В отличие от россиян.)

* * *

В современном искусстве совершенно утеряно уважение к жизни.

В кинематографе, например, важно теперь только «что» и «как» и совершенно отсутствует необходимость осознания «почему?» и «зачем?». Словно никакой аргументации зрителю уже не требуется! Оттого-то и утеряно сострадание и сочувствие.

В кино убито много тысяч человек, но само явление смерти уже никого не волнует. Важна не сама смерть, а как она пришла – как убили, как зарезали, разорвали, удушили и т. д. И чем изощреннее метод, тем считается лучше художник. Совершенно не важно, за что гибнут люди, за что убивают их и почему!

Необходимо вернуть уважение к человеческой жизни и к жизни вообще. Без этого деградация и нищета духовная совершенно неизбежны.

* * *

NB! «Человек и общество страдают, потому что они потеряли понятие священного. Человек не может жить без самых глубоких ценностей».

(Андре Мальро)

* * *

Замечательно, что в «просвещенном мире» воспитание и вежливость заменили все то, что прежде во всей полноте, совокупности существовало, по крайней мере в России: сострадание, терпение, умение выслушать, чтобы понять, а не потому, что так принято, спрашивать, чтобы услышать ответ, а не чтобы соблюсти формальность.

Занятно, что, отработав некоторое время – положенное, чтобы считаться воспитанным человеком, – от вежливости этой и следа не остается… Далее – стена, за которой властвует только закон.

* * *

Париж. Аэропорт. Ужасающей активности человек. Худой, лысый, с бородкой. Что-то жует, во все вмешивается. Ужасающей активности и всезнайства.

* * *

Из Парижа летела группа детей, видимо, какой-то ансамбль. И, видимо, не москвичи. Руководительница спрашивает у девочки:

– Тебя кто-нибудь встречает?

– Не знаю, может быть, мама или… – и начала перебирать все варианты – всех, кто ее может встретить: там и сестра, и бабушка, и тетя и т. д.

Подумалось: «Какое это счастье, когда вокруг так много тех, кто близок и любит!.. И как печально, что все они постепенно уходят, не обязательно из жизни – от тебя, из твоей жизни».

* * *

Закрытие Московского международного кинофестиваля. Ощущение, что это просто гениально срежиссированный китч.

Янковский в смокинге. Объявляет победителя – и должна пойти музыка. Но музыка не идет. Он повторяет заветную фразу три раза, но ни музыки, ни изображения так и не появляется.

Потом было объявлено, что один из призов поделили такие-то претенденты, но, к сожалению, пока не доставлен дубликат приза. И вот имеющийся в наличии приз принял почему-то работник Канадского посольства, а бедный китайский режиссер стоял на сцене и ждал свой, который наконец-то потащили через зал.

Вместо Изабель Юппер ее приз получала Аньес Варда. Она очень маленького роста, да еще и опустила микрофон. Так что переводчица ее высоченная переводила, стоя практически «раком».


Марк Рудинштейн, Олег Янковский и Никита Михалков на XVII Московском международном кинофестивале (1991)


Уходя со сцены с призом, канадский дипломат уронил приз в зал со страшным грохотом. А в это самое время Янковский сообщал о том, что организаторы фестиваля предлагают сделать Москву центром европейских фестивалей.

Забавно, что наши пространные речи стоящим на сцене никто вообще не переводил. Разве что изредка что-то переводила, все время вставая со своего места, Марта Месарош, член жюри.

Уже под занавес появилась Софи Лорен, но едва она начала подниматься на сцену по ступенькам, какой-то му…к подскочил, схватил ее за руку и начал безумно целовать, чуть не стащив со сцены.

Между тем вручение цветов производил юноша в рубашке с засученными рукавами, в серых брюках и кроссовках.


Софи Лорен


Совершенный паноптикум, а дело все в том, что все пытаемся быть на кого-то похожими, но далее того, что цепляем на шею бабочку, дело не идет. Мы торопимся схватить результат, торопимся скорее судорожно выскочить из собственной шкуры, никак не желая заниматься внутренним своим переустройством и строительством.

* * *

Вспомнил почему-то фразу: «Ночью была гроза…», и колени слабнут. Почему? Сразу возникает сумасшедшее, томящее ощущение чего-то забытого и пронзительного… Мокрого сада утром… Свежести. Запаха кофе из белых чашек на террасе. Монотонного многоголосья летнего русского утра. Нежности к еще спящим близким. Надежды и радости к наступающему дню…

«Ночью была гроза». Это значит – ночью сверкала молния, и дождь шумел по крыше и по саду, и гром грохотал над темным домом и блистающей под молниями рекой… И все не спали и чутко прислушивались, цепенея и крестясь… А теперь утро и длинный летний день впереди.

* * *

Семья Кравченко. Сидят взрослые в большой гостиной.

– Ну хорошо, – говорит бабушка. – Кем же все-таки будет наш Алеша? Давайте так: сейчас он выйдет и войдет, а мы по его виду, осанке и по всем приметам будем думать, кем мог бы быть этот человек?

Мальчик выходит. Некоторое время взрослые сидят. Потом входит Алеша – маленький, худой, в очках. Стоит посреди комнаты, тоскливо глядя в окно.

– Ну, вот кто может быть этот человек? – говорит бабушка. – Писатель?

– Нет, – возражает кто-то. – Писатели не такие.

– Инженер?

– Да какой он инженер?!

И т. д. Потом кто-то произносит слово «архитектор».

– Да! – восклицает бабушка. – Конечно же, он похож на архитектора!

И Алеша Кравченко стал архитектором.

* * *

Интересно, что любое искусство, в котором слишком большое значение имеет форма, недолговечно, быстро стареет.

Стихи Крученых и Кирсанова. Живопись Малевича. Кино Годара…

* * *

Наверное, только мера и качество искренности определяет истину значимости художественного произведения.

* * *

Можно подражать всему, кроме темперамента.

* * *

– Кому ты звонишь?

– Портвейну.

– ???

– Набрал три семерки.

* * *

Есть такая категория женщин: «Запасной игрок».

И у мужчин есть такая категория.

* * *

Так бывает: подарят тебе пряник, ты его бережешь-бережешь, а он взял, да и высох.

* * *

Но нельзя же принадлежать всем одновременно! Нельзя!

* * *

– Я вот иногда думаю о чем-нибудь и… сама чувствую, что глаза у меня глупые абсолютно.

(Оля Полянская)

* * *

– Теперь вы будете спокойно спать?

– Конечно. А вы?

– А я нет.

– Почему?

– А вы почему спокойно?

* * *

– Да что мне надо, Господи! Чередование необходимости слушать с возможностью говорить.

* * *

Нельзя все мерить взаимностью. Нельзя любить только тех, кто тебя любит.

* * *

– Уста говорят от избытка сердца, а я от избытка сердца молчу.

(Оля Полянская)

* * *

Как же красиво! Женские руки, развязывающие длинные шнурки сапог. Длинно, долго, заученно и нетерпеливо.

* * *

– Мне все время приходится душить в себе то, что во мне происходит. На это уходят все мои силы. Очень это трудно. Моя душа – кладбище задушенных желаний.

(Оля Полянская)

* * *

Маленькая девочка около дедушки, который зашел в гости и обедает, махнув стопочку. Девочка смотрит на дедушку и говорит:

– Ты будешь протертый суп?

– Что?

– Протертый суп?

– Как?

– Суп протертый!!!

– Громче, я не понимаю.

– Суп протертый.

– Все впереди? – не понял дедушка.

Так они и продолжали, пока не пришла мама.

* * *

Очень красиво: вечером при белом закате – женщина на сером каменистом пляже. Вокруг ржавые сваи обрушившихся после шторма ферм. Она рыжая, а одета в белое.

* * *

Может быть замечательный кадр. Балкон. Кресло-качалка. Человек качается. И мы видим то, что видит он в момент качания.

* * *

Обидев человека, она может сожалеть лишь о том, что он мог бы быть еще ей полезен.

* * *

Сидят двое, молча. Он и она. У них какой-то конфликт, но не явный.

– Ты почему молчишь?

– Думаю.

– О чем?

В ответ он начинает рассказывать ей весь ход своих мыслей – последовательный и полный «поток сознания», который становится для нее все более оскорбительным. В результате – ужасная ссора.

* * *

(Для «Голубой чашки».) Август. Вечерок пронзительный. Солнце белое. Пляж.

Женщина, только что пришедшая на пляж. Расчесывает длинные волосы. На другом конце пляжа появляется молодой парень, который раздевается и начинает выпендриваться. Бросается в воду: плавает, ныряет, делает стойку, короче – все для этой женщины. А она расчесывает волосы.

Скоро же приходит к ней огромного роста лысый мужик с волосатой грудью.

* * *

Девочка лет двенадцати. Очень хорошенькая. С отцом. Отец довольно молодой человек, но у него нет обеих рук и ноги.

Мир этой девочки, которая с раннего детства росла в уродстве, для которой интересы и заботы были совсем иными, нежели у других детей.

* * *