По-моему, Хьюстон сказал, что он не знает никакого искусства, он просто рассказывает истории.
Одна из разновидностей ущербности – это когда для тебя ласковый взгляд начальника важнее, чем радуга над полем и лесом.
Уход через границу или побег – одновременно играя с ребенком.
История с коммерсантом-банкиром, которого за полмиллиона покатал летчик-испытатель, а посадил на землю свою машину еще за полмиллиона.
Набережная Grand Canal Venezia. Стоят две венецианки и долго о чем-то говорят (наплыв) …
Они же –100 лет назад, в тех же позах и о том же абсолютно (наплыв) …
400 лет назад – и опять они же и опять о том же…
ПНР на «свободную руку» человека, который жадно ест. Рука его отражает все эмоции, и намного более чувственно, потому что отраженно. Жизнь руки жадно насыщающегося человека.
Руцкой рассказал о том, как умирал его боевой друг. Он был обожжен. И его поместили в барокамеру, под колпак. Он попросил спирту, ему дали. Потом попросил гитару. Ему принесли. И он запел под этим колпаком.
С Александром Руцким
Так и умер с гитарой в руках под колпаком.
Венецию влюбленных все видели, а вот Венеция в детективе может быть как минимум забавна. С водными лыжами по каналам.
Замечательно. Карта Италии, по которой ползает муравей. По нему загадывают что-то… Или куда поехать, или еще что-то. Как идея – очень чувственно.
Девочка, папа и папина любовница где-то на море. «Женская проблема».
Ехали четверо в машине. Женщина сидела впереди и, так как они долго добиралась до места, приехали поздно, она по дороге уснула. Пока доставали вещи, про нее забыли. Так и спала в машине. Пока о ней не вспомнили.
В интервале между тем моментом, как ее забыли, и тем, когда о ней вспомнили, и произошло все самое главное в фильме.
Или это забытая жена, или уже не нужная любовница… Или произошло что-то такое, что про нее заставило забыть.
Антонио кому-то перевозил огромную сумму денег: чемодан или два. Ехали с другом. Ужасно захотели есть, но нужной валюты в карманах не хватало, хотя в чемодане лежала уйма денег.
В результате удовлетворились водой и рогаликами на мелочовку, которую с трудом удалось наскрести.
А в общем-то, цивилизация и культура европейская вся почти пошла из Средиземноморья!..
Набережная Венеции
В доме Антонио, в спальне, – телевизор маленький, но с «пультом». К вилке привязана веревка. Антонио лежа телик смотрит и, когда программа заканчивается, дергает за веревку, и вилка выскакивает.
Занимались какими-то звонками и бумажками в этот жаркий белый день. Они же томно слонялись по саду и дому, пахнущему цветами и зимней пылью, с надутыми сквозняками занавесками.
Они стремительно сближались. И, когда муж вышел в сад, ее там уже не застал. Застал их где-то во флигеле.
У Антонио есть друг – карабинер-вертолетчик. Время от времени они выпивают. Иногда друг прилетает к Антонио в гости, сажая свой вертолет возле его дома. От этих визитов чуть весь сад не вырывает с корнем.
Еще они часто встречаются в море. Антонио – на лодке или катере, тот – в воздухе. Начинаются всякие игры, порою довольно опасные. Иногда, когда у Антонио на борту люди, которых он не очень любит, при появлении вертолета он им говорит: «Вы знаете, у меня тут вообще-то небольшие неприятности, но вы, конечно, не бойтесь… Хотя кто знает этих карабинеров, так что, если что-нибудь, вы сразу просто поднимайте руки». Гости перепуганы, вертолетчик заходит на вираж, а дальше Антонио так и везет их с поднятыми руками на виду у всего побережья.
Антонио с другом ходят на яхте в Венецию. Самое любимое – стоять в лагуне и встречать рассветы и закаты, когда видно и Собор Святого Марка, и Большой Канал, и еще многое… Никогда от этого не устаешь.
И вот однажды пришли они в Венецию, а там – гигантский американский крейсер. И американские матросы по утрам бегают по набережной.
И ничего не видно, кроме этой серой брони, да к тому же утром досаждает колокол, который обычно звонит только в то время, когда висит сильный туман. Антонио спрашивает у друга: «Что это вообще?»
Тот отвечает: «Ну, сам видишь, слышишь, крейсер, колокол».
«Нет! – говорит Антонио. – Это нужно прекращать».
«Это как же?»
«Увидишь», – заявляет Антонио уверенно.
Дальше они отправились на своей яхте за продуктами. Друг остался на судне, а Антонио ушел в магазин.
Все купил, возвращается и тут неожиданно замолкает колокол. Друг смотрит на Антонио. Тот кивает ему – мол, видал?
Но самое изумительное было потом, когда стал с якоря сниматься крейсер.
«Это ты сделал?» – вылупил глаза на Антонио друг.
«Конечно!» – отвечает Антонио, и сам изумленный не меньше тем, что происходит.
Оказалось, крейсер уже две недели готовили к отходу. Но друг до сих пор с подозрением на Антонио смотрит.
В Неаполе в порту ужасная напряженка с «концами»: невозможно пришвартоваться. Но лежит, покуривает ханыга. Видит твои мучения, спрашивает: «Есть проблемы?» «Да», – отвечаешь. «20 000 лир». – «Хорошо». Надевает маску, ныряет и вынимает тебе из-под воды свободный «конец». Потом опять ложится, курит, наблюдает…
Антонио уехал готовиться к экзаменам на Капри, после этой «подготовки» вылетел из университета вообще.
Пара, уехавшая в глубинку заниматься любовью. Приехали куда-то – в село или на море. Остановились у рыбака или крестьянина. А тот влюбляется без памяти в нее и делает все, чтобы занять их чем угодно, только не дать им остаться одним. Возит, кормит, спаивает, знакомит с друзьями, устраивает вечеринки, концерты и так далее…
18-летие Анны в Риме. Театр оперы. Директор меня жутко фалует. Стелет невероятно мягко. Таскает по театру, всем кричит о наших планах. Потом отводит нас в ложу правительства.
Сидим в ложе. В зале толпа… Открывается дверь, входят несколько человек в черных ливреях – вносят торт, посыпанный пудрой, с 18-ю свечками. Сзади стоят другие, с ведерком со льдом и шампанским.
Анна задувает свечки, и мгновенно все ливреи и лица над ними становятся напудренными. И вообще все вокруг становится белым бело!
Начинается опера. Пьем шампанское. В темноте разливаем, хохочем…
Потом родственник Сильвии, почему-то оказавшийся сильно поддатым, опрокидывает ведерко со льдом, а затем, совершенно очумев, отодвигает занавеску в прихожую, разбегается и запускает над партером пробку от шампанского, пытаясь добросить ее до оркестра. Не добросил. Попала кому-то по голове.
Сумасшедшее совершеннолетие!
Подглядывание мальчика 5–6 лет под халат старой тетке, застилающей кровать. Он лезет под эту кровать, как бы что-то ища, а сам заглядывает под халат.
Прямой эфир. Человек появляется на экране, вынимает из кармана пистолет, кладет его рядом с собой. Далее он чего-то требует, угрожая прямо здесь, перед телезрителями, застрелиться. (Хорошая для кино ситуация.)
Мелководье. Субботнее утро. Посередине реки лежит на животе человек. Другой его массирует. Мнет и топчет. Тот кряхтит и повизгивает.
Странное и замечательно русское событие – возможное в совершенно любые годы в России.
В самолете «Аэрофлота»:
– Скажите, это у вас натуральный сок или из банки?
Стюардесса изумленно моргает.
Таня (в самолете «Москва – Токио»):
– У меня сердце болит, но почему-то справа.
Токио. Таня:
– У них такие высокие цены! Наверное, правительство специально такие цены высокие сделало, потому что они на островах живут, все равно никуда не убежать.
Степа целует в лысенькую еще головку свою дочку Сашеньку, а Алла потом ходит весь день с дочкой на руках и нюхает Степин запах…
Бабушка Элика Караваева.
– Бабушка, а когда яички всмятку сварятся?
– Прочти три раза «Отче наш» – вот и всмятку будут.
– А если вкрутую?
– Тогда десять раз читай.
Еле двигающийся, на костылях или еще как-то, человек приходит в амбулаторию, его все пропускают без очереди, а он просит у медсестры палец себе заклеить пластырем.
Два брата-близнеца. Красят мосты по всей России. Сейчас, вот уже три месяца, сидят с палаткой на берегу Оки. Рыбачат… И ничего их не волнует.
– Бабушка, а когда яички всмятку сварятся?
– Прочти три раза «Отче наш» – вот и всмятку будут.
С Надей для «Голубой чашки». Не дают друг другу зевнуть и ужасно хохочут.
Взрослая сестра написала в тетрадке у маленькой: «Надя дурочка».
Через некоторое время, когда та научилась читать, она это прочла. Обида нестерпимая. «Предательство!» Скандал.
Валентина – переводчик у наших хоккеистов. Двадцать здоровенных мужиков, с кучей денег, без языка, без каких-либо интересов, да еще и воспитанных советской системой.
Барышня и ватага мужиков. Чего только ей не приходилось делать! Даже проституток вызывать. Звонит по массажному телефону, начинает приглашать. Ее спрашивают: «А вы-то лично, барышня, чего желаете?» Она что-то пытается объяснить. Ее посылают…