о, со свистом нюхать. Потом присел на задние лапы, а передними попеременно – то одной, то другой – начал быстро копать ямку. Иногда он прекращал рыть, нюхал ямку, а затем вновь принимался энергично орудовать лапами. Катя и Яшка отстали – на узкой полосе огреха они ели полевой щавель. Никто не мешал Тоше. Наконец, еще одно движение когтистой лапы – и медвежонок вытащил гнездо – шар из мягких сухих травинок. Гнездо оказалось пустым, но Тоша долго разбирал его на отдельные кусочки, надеясь отыскать в переплетениях травинок жильцов. Вскоре он отошел, оставив после себя кучку свежей земли, горку мусора – все, что осталось от гнезда, – и клиновидную, сантиметров в 15 глубиной, ямку. К этому месту подошли Катя и Яшка. Они по очереди понюхали остатки гнезда, ямку и пошли дальше, не проявив к этим остаткам особого интереса.
У границы заповедника нас встретил аншлаг с яркими красными буквами. Медвежата забрались на столб, поцарапали буквы на щите, но, не обнаружив в них ничего съедобного, слезли со столба и пошли дальше. Время от времени кто-нибудь из них с шумом карабкался на дерево, метра на 2–3, но тут же спускался и, кособоко подпрыгивая, резво играя всем телом, исчезал в лесу. Вот Яшка неожиданно громко ухнул, пустился галопом в мелкий густой молодняк и исчез в нем. По треску ломаемых сучьев и сушняка можно было определить, что он бежит вдоль дороги, метрах в 50. Такое я видел впервые и думал, что медвежонок чего-то сильно напугался. Оглядываясь по сторонам, я наступил на конец большого сучка, лежавшего поперек тропы. Второй его конец поднялся и сделал мне такую подножку, что я со всего размаха грохнулся на землю. Зафыркавшие Катя и Тоша уставились на меня с любопытством, не зная, как понимать назначение моей столь необычной позы. На трещавшего сучьями Яшку они не реагировали. Потирая ушибленный локоть, я понял, что Яшка рванулся в лес от избытка чувств, а не от испуга – ему нужно было разрядиться. Всего несколько раз мне пришлось быть свидетелем того, как медведь, играя, бежал вот так, напролом, кругами, то удаляясь с адским треском на 30–80 метров, то опять приближаясь.
Ярко-зеленые ветвистые кустики черники с аккуратными жесткими листиками густо росли, занимая все свободные места между стволами старых деревьев. Медвежата разбрелись по черничнику, тыкались носами в листья, копали что-то в корнях и мало интересовались зелеными ягодами – они еще не поспели. Правда, кое-где уже чернели отдельные ягодки, и я заметил, что они привлекали внимание медвежат. Увидит медвежонок черную точку, потянется к ней, откусит и смотрит по сторонам – выискивает новую. Все трое вели себя одинаково. Но вскоре это занятие им надоело. Зверюшки вышли к просеке и изрядно перемяли небольшую куртину иван-чая, поедая молодые сочные побеги. Потом мы опять ходили на чернику. Я стрекотал кинокамерой, медвежата выискивали отдельные ягоды, а вездесущие комары добросовестно нас обрабатывали.
В тот же день мы выбрались на сенокосный луг. Медленно перемещаясь, медвежата стали останавливаться и что-то копать в земле. Торопливо орудуя то левой, то правой лапой, они раскапывали небольшую ямку и совали в нее свои длинные языки. Я присмотрелся и обнаружил, что они разоряют мелкие земляные гнезда муравьев. Старая кора некоторых подгнивших деревьев и пней отстает от ствола. Если рядом есть муравейник, то в такие трещины с солнечной стороны муравьи затаскивают личинки и куколки для прогрева. Медвежата искали их, обнюхивая кору снаружи. Счастливчик, которому удавалось найти муравьев, начинал тотчас отдирать кору. Обнаружив личинок, он смотрел на них, как бы прицеливаясь, затем коротким движением снизу вверх поднимал голову, выбрасывал язык, приклеивал его кончиком личинки насекомых и тут же начинал причмокивать от удовольствия. Несколько расчетливых киваний головой, пришлепывания языком – и большая часть содержимого «инкубатора» съедена. Иногда медвежата копали муравьев и в моховых кочках, но земляные гнезда они раскапывали впервые, и я занялся учетом числа разоренных гнезд, регистрацией характера пищедобывательных действий медвежат. Наблюдать одновременно за тремя мишками, вразнобой копавшими муравейники, было трудно. Если я смотрел в блокнот, то не видел, что делают медведи, а если смотрел на медведей, то не видел, что писал. Я выбрал последнее и писал, стараясь не наложить одну строку на другую. Позже, расшифровывая эти записи, я ругал себя, вытирал проступавшую испарину и зарекался не писать больше так скверно. Но в каждый следующий сеанс опять торопился и, не глядя, выводил на тонких листах все те же замысловатые крючки и черточки. И все же мне удалось кое-чего достичь в этом трудном деле.
Муравьями медвежата кормились недолго, и вскоре мы перешли в светлый березовый колок на вечернюю кормежку. Стараясь не пропустить очередную запись, я не забывал лакомиться темно-красной, ароматной земляникой и в этом занятии немного отставал от своих подопечных.
Прошло три дня. Медвежата научились добывать муравьев. Если вначале медвежонок грубо раскапывал найденный муравейник, перемешивал его обитателей с землей и подолгу орудовал языком, пытаясь выбрать белых личинок из этой земляной каши, то теперь картина изменилась. Присев около найденного муравейника, он несколькими точными, очень осторожными движениями передних лап, используя длинные, выступающие вперед когти указательного и среднего пальцев, вскрывал купол муравейника и раскрывал гнездовую камеру. В ней хранится основное богатство муравейника – личинки и куколки. Мишка чуть приподнимал голову и точно запускал язык в самый центр камеры. Поведение всей тройки было одинаковым. За несколько минут медвежонок мог разорить несколько десятков муравейников, почти полностью уничтожая содержимое их камер. Было очевидно, что для молодых медвежат, не способных поймать какую-нибудь добычу, муравьи являются первым животным кормом, необходимым для их нормального развития. Конечно, после молока матери.
Теплая солнечная погода способствовала быстрому созреванию черники. Наступила пора, когда зеленые кустики сплошь украсились темно-фиолетовыми, подернутыми легким, светло-серым налетом ягодами. Черника – обычная ягода в здешних лесах. Больше месяца висит она на кустиках и является одним из основных летних кормов не только для медведей, но и для многих других лесных зверей и птиц.
Малыши освоились на новом месте и теперь каждый день отправлялись знакомым путем к своему черничнику. По пути они успевали покормиться травой, перевернуть камень или колоду, выискивая там насекомых, оторвать кусок старой, изъеденной короедами коры и, если находили под ней белую личинку, начинали лазать вокруг, пробуя на прочность кору засохших елей и осин.
Игры бывают серьезными
Время от времени мои зверюшки разминались – устраивали рукопашные бои, лазали по деревьям, бегали друг за другом по лесу. Между собой они поддерживали постоянную звуковую связь, и стоило кому-нибудь из них забежать подальше, как через какое-то время оттуда уже доносилось характерное «чу-ф-ф, чу-ф-ф». Ему тут же вторили другие медвежата. Звуки эти обычно сопровождали наше продвижение. Я старался, как мог, подражать медвежатам, и они положительно реагировали на мои сигналы, принимая такой способ общения как должное.
В черничнике они чувствовали себя хозяевами. Каждый садился около облюбованного куста и принимался за дело. Сначала обрабатывались те ягоды, до которых мишка мог дотянуться ртом. При этом он смешно, трубочкой вытягивал губы, захватывая и обрывая отдельные ягодки. Когда обрывать было уже нечего, мишка начинал подвигать к себе кустики то правой, то левой лапой, захватывая их широко расставленными когтями. «Обработав» таким образом один участок, медвежонок переходил на новое место, и все повторялось сначала. В черничнике появились примятые участки – кормовые точки, характерные и для диких медведей, только размером поменьше.
Каждый раз медвежата кормились около двух часов, редко дольше, а потом начинали бродить по лесу или устраивались отдыхать. Во время кормежки они вели себя тихо, не играли, не мешали друг другу, всем своим видом как бы подчеркивая важность занятия. Я завидовал их степенности, невольно сравнивая поведение медвежат с нашим: ведь зачастую обед для нас является поводом для веселых встреч. Отдохнув час-полтора, медвежата вновь принимались за чернику, и, если я не уводил их насильно, кормежка продолжалась до самого вечера с регулярными перерывами на отдых или игру. Вскоре мишки перестали церемониться с черничными кустами и, пододвинув очередной кустик, обрывали ягоды вместе с листьями. Теперь они захватывали широко открытой пастью сразу целую веточку и протягивали ее через зубы. При этом обрывались почти все ягоды и часть листьев. Жевали они такую порцию вяло, быстро проглатывали и тут же обрывали ягоды со следующей веточки. Приходили мы на стоянку поздно вечером. Весь путь наш от ягодника до палатки был отмечен чернильными лепешками.
Питаясь черникой, медвежата почти ничего больше не ели. Лишь изредка кто-нибудь из них срывал листик лещины или клена, да по вечерам они нередко делали набеги на муравейники. Но когда у них появились резцы, – по два острых клиновидных зуба сверху и внизу, – мишки начали интенсивно поедать медвежью дудку – крупное зонтичное растение с мощным сочным стеблем. Увидит медвежонок такой ствол-дудку, подойдет, понюхает и, с хрустом надкусив стебель, наклоняет его к земле лапой и выгрызает сочную сердцевину, откусывая резцами большие куски. У маленьких медвежат резцы бывают так плохо развиты, что десны впереди долго остаются почти голыми, и при акте сосания они не травмируют сосков матери. Эта особенность имеет свои неудобства при добывании растительного корма. Но теперь этот недостаток был устранен – острые крепкие зубы-резцы выросли.
Мои наблюдения за формированием пищевого поведения медвежат в период поедания черники и добывания муравьев из земляных гнезд были закончены. Удалось выяснить принципиально важное обстоятельство. Для формирования нормального, обеспечивающего выживание в дикой природе пищевого поведения медвежатам не потребовалось обучения со стороны медведицы-матери через реакцию подражания. Можно полагать, что и в естественных условиях, в семье медведей, многие формы поведения зависят в большей степени от готовности, созревания медвежат к потреблению определенных естественных кормов и наличия контакта с ними в этот период. Конечно, тут играет определенную роль медведица-мать, но вряд ли делает она это умышленно, как иногда утверждают. Она просто приходит со своим семейством в те места, где питается сама, и в те сроки, к которым уже привыкла, а сроки эти как раз и совпадают с готовностью медвежат к добыванию определенного естественного корма. Весной, например, медведица идет в рано освободившиеся от снега угодья, хорошо прогреваемые солнцем. Здесь раньше, чем в других местах, начинают вегетировать злаки и другая травянистая растительность, и малыши получают первые уроки самостоятельного добывания пищи. Затем следует переход на окраины полей, лесные поляны, а на них бывает очень много небольших гнезд муравьев. Медвежата обучаются добывать этих насекомых, в чем достигают особ