шу с рук на руки сотрудникам, которые нас уже ждали. Его поместили в просторный круглый вольер. Теперь ему предназначалось веселить пеструю публику, проводить жизнь в сытой лености и довольстве. Но вся выпавшая на его долю возможность пожить на белом свете будет ограничена клеткой, как и всех других медвежат-сирот, попадающих в руки человека. В родной лес ходить им заказано.
Для экспериментов остались Катя и Яшка. Им построили две просторные клетки, и в период передержки каждого медвежонка можно было сажать отдельно. Сначала они никак не хотели сидеть порознь: скандалили, трясли прутья клетки, но потом привыкли и довольствовались тем, что могли видеть друг друга, – клетки стояли рядом. Рассадили их в связи с тем, что медвежата начали обсасывать друг друга. Вначале эта вредная привычка, наблюдаемая в неволе почти у всех медвежат, проявлялась не так стойко. В лесу голодные медвежата почти постоянно были заняты разыскиванием корма. Обсасывание можно было наблюдать только на отдыхе. В нем совсем не участвовал Тоша. Катя же с Яшкой принимали характерную позу: она ложилась, а он садился к ней поближе. Катя начинала сосать у Яшки шерсть на животе, а Яшка – Катины уши: попеременно то правое, то левое. При этом они довольно урчали, издавая звуки, характерные для акта сосания у медведей: «ер-ер-ер-ер…» В неволе некоторые медведи довольно долго, до 2–3 лет, обсасывают свою лапу, обычно какую-нибудь одну. Реже сосут металлический прут решетки – также один и тот же – или иной доступный предмет. Возможно, и в естественных условиях, в семье, медвежата обсасывают друг друга или сосут свою лапу. Мне приходилось слышать характерные для сосания звуки, издаваемые полуторагодовалыми медвежатами, около которых уже не было матери. Однажды я видел в лесу дикого медвежонка с мокрыми, измочаленными ушами – точная копия Кати после того, как ее «обрабатывал» Яшка.
Рассаженные порознь медвежата вздыхали особенно тоскливо перед тем, как улечься спать. Катя иногда сосала свой язык. Яшка стойко терпел до очередной экскурсии.
На овсах
Приближалась ответственная для медведей пора – осенняя нажировка. Хоть и не очень суровы зимы в Верхневолжье, но 4 месяца лежит медведь в берлоге да еще месяц, а то и полтора, после зимовки ждет появления первой растительности. Вот и стараются мишки осенью запасти побольше жира.
Здешняя тайга бедна нажировочными кормами. Брусничников мало, и они интенсивно посещаются людьми. Обильные урожаи лещины редки. Лишь рябина да травянистая растительность составляют основу осеннего питания медведей. Но и на этих кормах в период с августа до конца октября бурые медведи успевают накопить жир, достаточный для благополучной зимовки. Истинных медведей-шатунов тут никто не помнит.
Конечно, местных медведей выручают посевы овса. И хотя, не долго удается им кормиться овсом, но и за короткое время они быстро отъедаются, существенно поправляя свой жировой баланс. Как только начинает наливаться овсяное зерно, со всех сторон, из самых дремучих углов приходят медведи к овсяным полям, поселяются вблизи и в сумерках, чтобы остаться незаметными, идут на поле. Не одну сотню лет отрабатывал здешний медведь свою тактику посещения овсяного поля. Нередко платил он за свои набеги шкурой, но по-прежнему каждую осень опять шел на овсы и осторожно, с самого края поля, начинал мять посевы. Кормятся овсом медведи до тех пор, пока зерно не уберут. И если где-то остался нескошенным клочок посевов, медведь будет ходить сюда долго, а иногда и ляжет поблизости в берлогу, как только выпадет первый настоящий снег.
Чтобы изучить отдельные особенности питания медведя овсом, очередную экскурсию с медвежатами я решил провести в заброшенном хуторе «Токовье». На хуторе еще сохранился один пригодный для жилья дом. Хутор располагался вдали от жилья людей, посреди засеянного овсом поля, которое охотно посещали медведи разных возрастов, полов и размеров.
Как всегда, за два дня до выхода в лес медвежатам сократили дневную порцию обычного корма, а в последние сутки и вовсе не кормили. Так они быстрее переходили на питание естественными кормами. Если мы кормили их до самого последнего момента, то три дня в лесу мишки почти ничего не ели, пока голод не заставлял их искать себе пищу. Трехдневные голодовки, по моим наблюдениям, не влияли на внешнее состояние медвежат, но моя жена во всем придерживалась размеренного режима и была иного мнения. Режим в равной степени распространялся как на всех членов нашей семьи, так и на всю живность в нашем дворе. И если нам (мне и детям) еще удавалось иногда игнорировать ее требования, то все остальные – собаки, куры и медведи – не имели такой возможности. Стоило немалого труда убедить жену в целесообразности голодовки медвежат для более плодотворной работы. Мои убеждения не всегда на нее действовали, и она, не выдержав, старалась подсунуть мишкам кусочек незаметно. В лесу я сразу замечал это по поведению медвежат, но выговаривать свое неодобрение было уже некому.
Теперь нам предстояло выяснить, как пройдет нажировочный период у подопытных медвежат. Сумеют ли они накопить жир для того, чтобы пережить зиму? Какой вес будет у них перед залеганием в берлогу? В зоопарках медвежата-сеголетки осенью весят 50–60 килограммов. Из немногих отрывочных сведений о массе медвежат-сеголеток, добываемых осенью и зимой охотниками, было известно, что в этот период она составляет 30–35 килограммов. Чтобы приблизиться к этому показателю, подопытным медвежатам за короткое время нужно было почти удвоить свой вес. Как они справятся с этой задачей? Это предстояло выяснить.
На рассвете я выпустил мишек из клеток, и мы зашагали в «Токовье» через заповедник по просекам. Напрямую туда было немногим более 10 километров. Но переход с остановками, обходом урочища «Малые Ясновицы», где пасли скот, и деревни Большие Ясновицы занял целый день. Протяженность маршрута составила более 25 километров. Во время перехода мне удалось наблюдать реакцию медвежат на свежий запах лося и присутствие крупного медведя. Едва мы отошли от усадьбы по знакомой, хорошо набитой тропинке метров 300, как впереди, в 40 метрах справа от нас громко затрещали сучья! Треск покатился по просыпающемуся лесу и смолк – побежал какой-то крупный зверь. Медвежата мгновенно взлетели на первую попавшуюся елку и затаились. Я присел, наблюдая за их поведением. За две минуты медвежата не издали ни звука. Потом Катя с шумом выдохнула несколько раз воздух – сигнал беспокойства. Прошло еще долгих полторы минуты тишины. Медвежата начали спускаться с дерева, пофыркивая и покашливая от непрошедшего возбуждения. Спустившись, они сразу направились на место, где был зверь, наделавший столько шума. Я двинулся за ними следом и, как и ожидал, обнаружил свежий помет и следы лося. Медвежата, медленно, бесшумно переступая лапами, задирая вверх морду, обошли и обнюхали все следы, помет, веточки и траву на вытоптанной лосем площадке. Катя долго чмокала: «н-ко, н-ко, н-ко». Звук этот слабый, медведи производят его больше в нос, слегка приоткрывая пасть, в момент возбуждения, особой настороженности или неясной опасности. Нечто похожее издает медведица, которая водит медвежат, но у нее этот звук звонкий, щелкающий: «…мнго…мнго…мнго». Двенадцать минут медвежата ходили взад-вперед по следам лося – запах лесного великана был для них особенно интересным. Потом начали играть: мохнатыми шарами покатились друг за другом по узкой лесной тропинке.
Через полтора километра мы наткнулись на след крупного медведя. Ширина отпечатка мозоли его передней лапы равнялась 19 сантиметрам, а длина 10. Медвежата не обратили на след внимания, хотя на вид он был довольно свежим. Медведь прошел в ту сторону, куда мы двигались, и время от времени на тропе можно было видеть его следы.
След медведя
Мы прошли 4 километра. Медвежата вразвалочку ковыляли впереди меня по лесной дороге, но вдруг остановились как вкопанные, воткнувшись носами в землю. Я подошел и увидел отпечаток лапы того же медведя. Но теперь медвежата явно им заинтересовались. По-видимому, отпечаток уже имел ощутимый запах, что и подействовало на зверюшек. Не обнаружив ничего примечательного, кроме следа, я пошел вперед. Медвежата не пошли за мной, как обычно. Они осторожно переходили от одного отпечатка к другому и нюхали их, не отрывая носа от земли. Потом стали возбужденно фукать. Я осмотрелся. Сбоку дороги возвышалась полусгнившая куча хвороста: дорогу когда-то чистили и обрубленные ветки складывали в аккуратные штабели. Верхушки штабелей, продуваемые ветром, просохли, и я прилег на ближайшую ко мне кучу, не рискуя промокнуть – решил посмотреть, что будут делать медвежата на следах с свежим запахом медведя. Прошло 7 минут. Исследовательская активность медвежат иссякла, они посмотрели по сторонам, меня не обнаружили и спокойно пошли по тропе вперед, как раз к тому месту, где я лежал. Когда они приблизились, я встал, намереваясь идти вместе с ними дальше, но мое движение очень сильно напугало их. Яшка присел, странным, сдавленным голосом «рюхнул». Тотчас оба медвежонка бросились на высоченную елку и в один момент забрались к самой вершине. Карабкаясь на дерево, они наделали много шума, но я успел расслышать, как в глубине леса громко хрустнул сучок и фыркнул медведь. Да ведь он был совсем рядом! Медвежата его чуяли, поэтому и вели себя так странно. Заслышав медведя, малыши полезли еще выше. Темными силуэтами они просвечивали сквозь разлапистую елку, примостившись на самой макушке. Сидели тихо. Только несколько раз кто-то из них шумно выдохнул воздух: «…хак…хак». Я затаился. Через десять минут прилетела кедровка, уселась на елку рядом с мишками и принялась скрипуче кричать. Покричала пару минут – и улетела. Еще через 10 минут медвежата зашевелились, но не слезли. Расселись поудобней на сучках и замерли. Прошел час. За это время где-то в лесу лишь один раз негромко потрещал валежник – больше я ничего не смог расслышать. Наконец, Катя, которая сидела чуть ниже, начала спускаться. Спустилась метров на пять, подумала немного и снова забралась обратно. Села рядом с Яшкой, обняла ствол лапами и затихла. Не выдержав такого отсиживания, я стал звать медвежат, но еще не скоро они решили спуститься. Я ходил под деревом, «чмокал», ходил по дороге, отходил дальше, снова возвращался, а медвежата слезут метров на 5–6 – и опять сидят. 17 минут медвежата спускались с елки. Начиная с этого момента, они стали постоянно пользоваться деревьями для отдыха и сна – так для них, видимо, было спокойней.