Знакомство с запахами следов зверей, посещавших поля, продолжалось 7 часов. Мы побывали на кормовых площадках еще трех медведей, встречали кучки их свежих и старых экскрементов, ходили по медвежьим дорогам и видели следы кабанов. Реакция медвежат на запах кабанов и их экскременты была слабой. Возможно, она подавлялась соседством медвежьего запаха, но малыши едва удостоили своим вниманием свежие, порой, почвы и выплюнутые кабаном остатки овса, экскременты и многочисленные, большие и маленькие, отпечатки острых копыт. Встретился нам и след барсука. Мишки долго нюхали его, удивленно посматривая по сторонам. Спровоцированный их поведением, я сам осмотрелся – нет ли кого поблизости. И засмеялся беззвучно, про себя. Барсук ходит сюда ночью, но запах у него сильный – это, видимо, и смущает медвежат. По пути мы вспугнули несколько рябчиков, но их шумный взлет едва был удостоен внимания мишек.
Нюхает чужой запах
К концу пути медвежата уже не жались ко мне, скованность их прошла, однако, по их поведению можно было заключить, что запахи – вещь серьезная: во время прогулки они ни разу не затеяли игру, не отвлеклись посторонним занятием. Даже несколько трухлявых пней, встретившихся по пути, обошли вниманием, чему я немало удивился. Как только медвежата начали интенсивно питаться овсом, они стали регулярно пить воду. По ка мы обходили поля, нам нигде не встретилась вода. День выдался жарким. Медвежата разогрелись от ходьбы, они часто дышали открытой пастью, высовывая, как собаки, языки. Я повел их к маленькому, заросшему осокой и водорослями пруду, когда-то выкопанному местными жителями для того, чтобы в сухое время года поить скот. Увидев воду, малыши бегом бросились к ней и плюхнулись в пруд, поднимая каскад брызг! Радости их не было предела! Они плавали, ныряли, становились в воде столбиками друг против друга, устраивали настоящие сражения, взбивая лапами фонтаны воды так, что за этой бурлящей, сверкающей каруселью едва можно было рассмотреть самих пловцов. Уставшие, с блестящей от воды шерстью, украшенной нитками водорослей и прилипшими листочками-чешуйками ряски, они выбрались через полчаса из воды и направились в свой сарай на отдых. А я, воспользовавшись передышкой, приготовил себе еду, перезарядил фотоаппарат, перекусил, сел отдохнуть и незаметно для себя уснул. Проснулся от резкого скрежета. Еще ничего не успел сообразить, как раздался звон разбитого стекла. Поднялся рывком, бросился к окну и успел заметить тенью мелькнувшую Катю – она удирала что есть духу! Оказывается, пока я спал, медвежата отдохнули и вылезли из сарая. Катя решила меня поискать, взабралась на завалинку и сунула лапу в окно. Звон разбитого стекла, а возможно, и боязнь получить взбучку, напугали ее – вот она и убежала. Пришлось срочно заделывать дыру куском целлофана, спасаясь от вечернего нашествия комаров.
В шесть вечера, как обычно, мы уже были на овсяном поле. Проголодавшиеся мишки забрались в овес, а я полез на сижу. Все шло своим чередом. Медвежата кормились. Уже отработанными движениями лап они подтягивали к себе пучки колосьев и ели, смачно чавкая. Я сидел и, затаившись, наблюдал за мишками, за полем, осторожно отгонял докучавший гнус, пока было видно – строчил карандашом и слушал тишину. В сгущавшихся сумерках резко покрикивали рассаживающиеся на ночлег дрозды, где-то в далекой деревне надрывно гудел трактор, тугим эхом покатился над лесом гул от пролетевшего самолета. Теплый день постепенно сменялся прохладой наступающей ночи. На дальнем конце поля, по самой низине, из леса языком выполз туман. Постепенно дневные звуки прятались, стирались, уступая место ночным шорохам.
Прямо подо мной в подстилке возились, попискивая, мыши. Беззвучно, в трех метрах от моего лица плавно проскользила сова. На дальней опушке рявкнул кабан – звери шли на кормежку. Со стороны леса доносилось неясное потрескивание, такое тихое, что нельзя было точно определить – действительно там что-то треснуло или это только показалось. Медвежата уже второй раз после короткой передышки на соседней березе вышли кормиться овсом, и их фигуры темными пятнами выделялись на еще светлом фоне овсяного поля. Где-то близко вновь треснуло. Малыши разом встали на задние лапы, постояли мгновение, а потом, шумно выдохнув воздух, – «ф-ш-ш-ши», – удрали в лес. Слышно было, как они полезли на дерево. На минуту воцарилась тишина. Затем в том месте, где на поле выходила тропа медведя, в пятидесяти метрах от моей сижи, появилось темное пятно – вышел медведь. Постоял немного, лег и с глухим ворчащим звуком начал кататься по земле. Покатался, встал, шумно отряхнулся, прошел краем поля дальше и быстро растаял на фоне черных кустов.
Я посидел еще, пока не стемнело, но ничего интересного больше не увидел. Наученный горьким опытом прошлой ночи, я не пошел искать медвежат, – пусть ночуют на своей елке, – и отправился к избе. По пути наткнулся на целое стадо кабанов, которые с сопением и чавканьем продвигались по овсяному полю. Было слышно, как сухо стучат клыки секача, пережевывающего овес. Вдруг все разом стихло – стадо замерло. Слабый ветер тянул в их сторону и донес до кабанов мой запах. Секунд 30 стояла абсолютная тишина, потом секач резко, со свистом выдохнул воздух и ухнул! С шумом стадо сорвалось с места, прошелестело через поле, вломилось в лес, потрещало недолго, и опять все затихло.
Свой «компас»
Мои продукты подходили к концу, а медвежата еще только начали есть овес по-настоящему. В назначенный день я пошел на встречу с одним из лесников, который должен был принести в условленное место продукты. Лесник не пришел. Как потом выяснилось, он ничего не знал о моей просьбе. Цепочка передачи распоряжения от одного лица к другому где-то не сработала – и я остался, как говорится, при своих интересах.
Настало время на деле проверить «усидчивость» медвежат в случае отсутствия их «матери». На другой день я попытался оставить медвежат одних. Зашел в старый лес, где было множество маленьких полянок с малиной, валежником и сухими трухлявыми пнями. Попетлял по лесу, путая свои следы, и засел на высоком пне, с которого было хорошо видно часть моего пути. Медвежата не показывались. Я вышел на дорогу. Подождал два часа на дороге – медведи не появились – и направился в деревню Жердовку. Рассчитывал взять в деревне продуктов и вернуться назад, в лес, но попалась оказия – в заповедник ехал на мотоцикле мой знакомый. Я не устоял перед соблазном побывать дома.
Домочадцы любезно встретили меня, но, узнав, что я приехал на мотоцикле, сразу встревожились: «А что с мишками?» Я объяснил, что с ними все в порядке, что они едят в лесу малину и крушат гнилые пни, ищут мышей и отдыхают на вершинах высоких елок и вообще чувствуют себя лучше, чем я сам, так как питаться одним овсом я еще не научился. Мое выступление возымело действие – мне до отказа нагрузили рюкзак и сразу выставили за двери. Не пробыв дома и часа, я шагал назад, перебирая в мыслях примерные ориентиры тридцатикилометрового пути. В дороге мне повезло – часть пути удалось проехать на попутной машине. Через три с половиной часа я был на месте. Пяти минут хватило, чтобы на мой позывной сигнал пришли медвежата. Беззлобно поругивая про себя этологическое невежество жены и детей, я невольно отметил, что только сейчас, встретившись с медвежатами, я освободился от непонятного, тревожного чувства, будто был в чем-то виноват. До этого момента мое состояние было похоже на часы с боем, в которых вот-вот может что-то щелкнуть и зазвонить дрожащей, густой нотой! Значит, я, сам того не замечая, волновался: деревня с людьми и всей присущей ей живностью была не далее трех километров от того места, где оставались медвежата. Они могли выйти по моим следам в Жердовку.
Поведение оставленных зверюшек показало, что они могут длительное время находиться на одном месте. В возрасте трех с половиной месяцев я оставлял их в 200 метрах от клетки, где они содержались, и уходил на работу. Малыши по 5–6 часов находились на одном месте. Полторы недели потребовалось им, чтобы научиться самостоятельно, без моей помощи, возвращаться обратно к клетке. Я оставлял их одних во время первых экскурсий – они никуда не уходили. Не изменилось поведение и сейчас. По-видимому, в естественных условиях медвежата могут подолгу находиться на одном месте, если от них уйдет, по каким-либо причинам, медведица-мать. Такое поведение обеспечивало им встречу с медведицей, в том случае, если она возвращалась. Еще не раз я оставлял медвежат одних. Обычно наши расставания проходили благополучно, но не обошлось и без курьезов.
В ближайших деревнях все знали, что в «Токовье» живет «научник» с медвежатами. Овес уже поспел, и со дня на день на поля должны были прийти комбайны. Как-то я пошел в деревню Ясновицы, чтобы разузнать, когда начнут косить овес в «Токовье». Рядом с деревней, в которую я шел, уже работало несколько комбайнов. Почерневшие от ветра, солнца и копоти парни, привстав, крутили штурвалы мерно гудящих машин, зорко вглядываясь в наплывавшую золотистую стенку посевов – как бы не прозевать большой пень или камень, которые встречаются на этих спрятанных в лесу полях. Не успеешь поднять хедер – и возись потом с косой, безнадежно изуродованной ударом серого гранитного валуна. Комбайнер ближайшей машины был мне знаком и дружески помахал рукой. На уборке не до разговоров – время дорого. Я понял, что при такой работе комбайны через два-три дня будут в «Токовье», и направился обратно. Отсутствовал я не более двух часов, но хлопот они мне принесли на целые сутки. На краю поля, где я оставлял мишек, их не оказалось. Присмотревшись, я обнаружил, что следы их ведут к дому, но в доме все было цело, а в сарае медвежат также не оказалось. Походил вокруг, подавая позывной сигнал, – медведей не было. Сходил к пруду. Отстоявшаяся после вчерашнего купания вода затянулась ровной пленкой зеленой ряски – значит, медведи не подходили к пруду и не купались. Вышел на дорогу, сразу обнаружил свежие следы человека и встревожился. Встреча медвежат с незнакомым человеком могла иметь неприятные последствия, и в первую очередь – для самих медвежат. Пошел по следу и увидел, что шли трое: один мужчина, а двое других либо женщины, либо дети, так как след их сапог был маленький, и шли они мягко, нешироко шагая. Я успокоился – троих медвежатами не напугаешь, наоборот, мишки должны были испугаться, поскольку не привыкли к таким встречам. По следам я вышел к дому. Видно было, как пешеходы немного потоптались, задержались у дома и пошли дальше, в направлении кордона Мануховка, где жил наш егерь. Сразу за домом к ним присоединились следы медвежат. Малыши действительно были в своем сарае, но услышали людей, вылезли из сарая и пошли за ними следом. На краю овсяного поля я подобрал две бумажки от конфет, чуть дальше лежало нетронутое вареное яйцо – прохожие отнеслись к медвежатам дружелюбно и пытались их угостить чем-нибудь вкусным.