Снег сошел. По пути нам попался свежий след лося. Почуяв его запах, медвежата насторожились, долго фукали, принюхивались и держались ко мне поближе. Запах лося напугал их, и это было интересно отметить, так как месяц назад этого у них не наблюдалось. Значит, в предберложный период у них заметно возросла возбудимость. К избушке пришли вечером. Я растопил печку, приготовил нехитрый ужин и лег спать. Медвежата не спали всю ночь. Несколько раз подходили к избушке, громко фыркали. Я выходил, прислушивался, но так и не обнаружил причину их беспокойства, а утром нашел их метрах в двухстах от избушки сидящими на раскидистой березе.
Заметно изменилось игровое поведение медвежат. Игра их была неактивной и, едва возникнув, через десять-тридцать секунд затухала. Обычно проявлялись начальные (приглашение к игре) элементы такого поведения: медвежонок (один или оба) широко открывает в направлении партнера пасть с вытянутыми губами, уши прижаты, ориентация тела тридцать-сорок пять градусов по отношению к партнеру. При этом медвежонок раскачивается из стороны в сторону. Реже можно было наблюдать энергичные раскачивания головой, стойку на задних лапах и борьбу. В день каждый медвежонок съедал по сто-сто пятьдесят граммов различной травянистой ветоши: листьев деревьев, корешков черники, листьев кислицы и прочей мелочи.
Как-то ночью разыгрался сильный ветер и пошел мокрый снег. Медвежата куда-то забежали еще с вечера и не появлялись у избушки до самого утра. К утру погода не изменилась, лишь стало холоднее. Сырой ветер пронизывал насквозь, свистел в тонких ветках берез, выл и гудел в густой хвое елок. То жалобно и тоскливо, то с грозным скрежетом стонали и скрипели старые деревья. Лес наполнился тем особым тревожным шумом, какой бывает в ненастье. Медвежата пришли на мой зов. Вид их показался мне взъерошенным, чувствовалось, что они готовы были удрать куда-нибудь от непогоды. Я вполне разделял их желание, и во второй половине дня мы уже шагали к Центральной усадьбе. У искусственной берлоги я снял палатку и установил ее в другом конце вывала, в ста метрах от прежнего места. Это, конечно, была рискованная затея, ведь мишки могли не только не лечь самостоятельно в берлогу, но могли ее вовсе не сделать. В естественных условиях медведица ложится в берлогу вместе с медвежатами сеголетками. Медвежата в возрасте десяти месяцев могут наблюдать, как медведица делает берлогу, и обучаться такому «строительству» через реакцию подражания. Наши медвежата должны были сделать все самостоятельно, без научения. Смогут ли? Второе и самое главное, как мне казалось: из берлоги, у которой не будет надежно закрыт вход, медвежата в любое время могут выбраться и прийти к своему вольеру, а это грозило срывом опыта – у медвежат были замечены элементы поведения, направленные на устройство убежища. Чтобы перенести вещи от искусственной берлоги на новое место, мне нужно было сходить туда несколько раз. При этом, чтобы не утратить безвозвратно часть своих вещей, я должен был постоянно видеть медвежат и контролировать их действия. Но, несмотря на все мои ухищрения, Катя сумела схватить пластиковую фляжку и удрала с ней в лес. Я не стал с ней скандалить – фляжка была прокушена мгновенно. Кое-как развел маленький костер и нагрел воду. Кипятил я ее редко, обычно довольствовался просто горячей водой. Медвежата устроились у ствола старой елки в десяти метрах от палатки.
Берлога – это важно
Итак, началась наша жизнь на новом месте. Пятнадцатого ноября мы пошли на обычную утреннюю прогулку. Я все надеялся, что медвежата выберут для себя какое-нибудь укромное местечко под грудами наваленных ветром деревьев и там начнут строить берлогу. Погода стояла прекрасная – светило солнце, было тепло. Я взобрался на поваленный ствол могучей осины, а мишки бродили вокруг, заглядывая во все закоулки. Яшка подошел к осине, на которой я сидел, зацепил когтями подгнившую кору и с хрустом оторвал большой кусок. Внутри кора была мокрой, осклизлой, от нее шел резкий запах закисшей древесины. По-видимому, он раздражал Яшку. Медвежонок нюхал коричневую слизь, лизал ее, а потом лег и принялся кататься по коре – переворачивался через спину, терся лбом, шеей, затем поднимался, нюхал и снова ложился на вонючий обломок. Было заметно, что он возбудился: глаза заблестели, движения стали более резкими, он часто и со свистом дышал. На шерсть его налип лесной мусор, но вид выражал явное удовлетворение. Катя, заинтересовавшись необычным поведением Яшки, подошла, понюхала кору, но пачкаться не стала.
Днем медвежата неожиданно начали копать землю рядом с палаткой, у корня огромной сваленной ветром елки. Я спрятался в палатку и наблюдал оттуда, надеясь, что они начнут строить берлогу. Копали медвежата с обратной стороны лежащего ствола, и это меня несколько смущало. Обычно медведи делают берлогу под комлевой частью дерева со стороны ствола, а мои подопечные копали «не по правилам» – со стороны корней. Покопав немного, они отошли и, казалось, совсем забыли о зимнем жилье – долго не подходили. Я стал сомневаться в их намерениях, но вечером, уже из палатки, услышал снаружи какую-то возню. Выглянул в прорезанное окошко. У корней копался Яшка. Катя стояла рядом и внимательно смотрела на его работу. Покопав одной, а затем другой лапой, Яшка захватил обеими лапами образовавшуюся кучку земли и, прижимая ее, оттащил на метр от выкопанной ямки. Потом понюхал место своей работы, копнул еще раз, энергично встряхнулся и ушел. Его место тут же заняла Катя. Она долго нюхала ямку, выкопанную Яшкой, ковырнула пару раз лапой глину и тоже отошла. Уже совсем стемнело, когда медвежата пошли спать под свою елку, и вскоре оттуда донеслось довольное, ритмичное урчание.
Первая берлога
Утро восемнадцатого ноября выдалось ясное и тихое. Медвежата долго не покидали место своего ночлега, а я не показывался из палатки, надеясь, что они снова начнут копать землю под корнем. Когда мишки, наконец, проснулись, то первым делом направились прямо к палатке. Я постоянно вырабатывал у них реакцию избегания палатки, применяя своеобразный прием. В поведении медвежат наблюдалось одно правило, которое они нарушали редко: прежде чем ковырнуть лапой заинтересовавший их предмет, они его нюхали. Конечно, нюхали они и палатку, прежде чем попытаться в нее проникнуть. Я выжидал, когда на светлом фоне палаточного брезента появится темный пятак (нос медвежонка), и легонько, но резко ударял по нему ладонью. После такого щелчка медвежонок рявкал и отбегал. Однако редко выпадал такой день, когда медвежата не пытались бы понюхать палатку, так что я, едва заслышав шумное сопение, старался не пропускать возможности щелкнуть мишку по носу, но удавалось это не всегда – едва заслышав в палатке подозрительный шорох, медвежонок мгновенно отскакивал прочь. Вот и сейчас уже подошедшие вплотную медвежата услышали мою возню, уселись на почтительном расстоянии от «опасного» брезента, и Катька стала тихо постанывать – так мишки выпрашивают еду, хотя в данном случае ей просто не хватало моего общества. Я давно был готов для прогулки и тут же выбрался наружу. Подошел к ямке, которую прокопали мишки, измерил ее. Косолапики стояли в стороне и внимательно наблюдали за мной. Лишь много позже мне стал понятен их интерес – мишки с большой осторожностью относились ко всему, что имело отношение к берлоге.
Прогулка принесла бодрости и мне, и медвежатам. Теплая солнечная погода благотворно подействовала на медвежат – они разыгрались, стали бегать друг за другом. Я присел на удобном сухом кряжке и, наблюдая за ними, радовался хорошему дню. Зверюшки то уходили далеко в лес, то возвращались назад – вели себя как обычно. Со стороны усадьбы доносились обычные для утренней деревни звуки: звяканье ведра у колодца, мерный гогот гусей и чей-то высокий женский голос, мычание коровы. На дальнем конце усадьбы лениво брехала собака. Пока я прислушивался, представляя себе живописные картины деревенского утра, мишки исчезли. Еще не осмотревшись вокруг, я вдруг почувствовал, что их нет. Несколько раз подал звуковой сигнал – никакого ответа.
Я уже привык к тому, что медвежата не уходили далеко от того места, где стояла палатка, но близость Центральной усадьбы постоянно вызывала у меня смутное беспокойство. Мишки были очень неуравновешенны в своих действиях и как будто специально ждали, когда я ослаблю внимание и появится возможность напроказничать. Именно так и было, когда я безвозвратно терял какую-то вещь из своего снаряжения.
Первое место, куда я прибежал, обнаружив пропажу мишек, была палатка. Здесь все было на месте, дверь зашнурована, палатка не шевелилась. Беспрестанно подавая звуковой сигнал, я быстро обежал небольшой участок леса, на котором мы жили, побывал у искусственной берлоги – медвежат не было. Оставалось думать одно – удрали в поселок! Обдирая лицо и руки об корявые сучья кустарников, вдруг оказавшихся на моем пути, я бросился к поселку. Скорее, скорее! Зная строптивый характер медвежат, особенно Кати, я понимал, что одному мне будет трудно справиться с проказниками. Забежал домой за подмогой и едва выдохнул округлившей глаза жене: «Медвежата пошли в поселок!» – и побежал дальше. Жена отлично знала нрав наших питомцев и тотчас выскочила за мной на улицу. Первым делом я подбежал к клеткам – они пусты. На глинистой почве не видно было свежих следов. Я несколько успокоился. Где же мишки? Я попросил жену осмотреть дальнюю улицу усадьбы, а сам, внимательно разглядывая следы на земле, потихоньку направился по тропе, которой мы обычно пользовались. Если мишки пришли к поселку, то только по этой тропе, так как другим путем никогда не ходили. Я уже отошел от усадьбы метров на сто, как вдруг позади меня раздался истошный, адский гогот гусей! Напали! Я напролом рванулся через кусты – воспаленное воображение рисовало картины кровожадной расправы. Гуси в этой части поселка принадлежали дородной, с «крепким» характером вдове средних лет. С этой стороны можно было ожидать любых последствий. Вырвавшись из когтей густых кустарников, потеряв шапку, я влетел на лужок, где молодой гусак пытался топтать гусыню, а вся стая в порыве торжественного возбуждения орала, расправив крылья и задрав вверх головы с «вывернутыми наизнанку» глазами.