Я не стал считать своих царапин. С грустью посмотрел в сторону приближающейся ко мне жены и понял, что медведи в лесу. Пришел к палатке и обнаружил двух милых мишек, которые с умильным и спокойным видом разрывали на мелкие части мои дневники. Медвежата никуда не уходили. Они как-то незаметно проникли в палатку под зашнурованную дверь, а при моем первом приближении замерли, ожидая наказания, поэтому я их и не обнаружил. Когда я умчался в поселок, проказники устроили кромешный беспорядок в моем логове и в завершение всего разорвали дневники. Я был рад, что они не добрались до продуктов, которые, по настоятельной просьбе жены, прятал в самодельном жестяном контейнере. С облегчением вздохнув, – могло быть и хуже, – я сел восстанавливать по памяти испорченные записи, а два наглеца, выдворенные наружу, улеглись рядом с палаткой, у моих ног.
Следующие два дня медвежата к берлоге не подходили. Я ходил около так обнадежившего меня корня, даже посидел на стволе этого дерева, но ничего не помогало. Начал перебирать в памяти события последних дней и пришел к заключению, что мои прогулки, перемещения около палатки и вокруг завала могут возбуждать медвежат и тормозить их гнездостроительное поведение. Решил в корне изменить тактику обращения с мишками. Теперь я накрепко залег в палатке, так, как будто это была моя берлога. Весь день я выглядывал в окошко. С тоской смотрел на давно ставшие знакомыми деревья, на полусгнивший пень, в сумерках похожий на сказочного дракона с острым, костлявым гребнем, на измочаленный медвежатами куст лещины, на все вокруг, что видел каждый день и каждый час, и думал, как же мне отделаться от мохнатых «деток».
Стояла та самая пора, когда настоящие медведи еще не улеглись в берлоги, но уже выбрали себе место для зимовки, а многие сделали и берлогу. В середине ноября мне приходилось поднимать медведей из берлог, полностью оборудованных на зиму, – в них уже лежал толстый слой подстилки. А у моих подопечных, кроме того, что они покопались у вывернутого ветром дерева, задравшего свои крючковатые корни высоко вверх, ничего больше не проявилось. Я уже подумывал и о возможности обучения медвежат строительству берлоги, но не представлял, как это можно сделать, а уверенности в том, что мои уроки могут пойти впрок, что я сделаю все правильно, по-медвежьи, не было. Тем не менее, окончательно сомневаться в том, что малыши смогут сделать берлогу сами, не было оснований – ведь были же у них отмечены начальные элементы гнездостроительного поведения! Значит, они должны обладать элементарными строительными задатками, позволяющими сделать это в общем-то нехитрое укрытие. Суровые условия зимы, когда медвежатам будет некуда деться от морозов, еще не наступили. Я решил ждать, что будет.
Итак, я залег в палатке, а мишки целый день пролежали под своей елкой, принимая самые неудобные позы. Но все же чаще всего их можно было видеть лежащими на животе. При этом голову они укладывали на подложенную лапу, для удобства. Как человек на свою руку! К вечеру незаметно подкрался мороз, схватил тонким ледком небольшую лужицу, блестевшую блюдцем рядом с окном палатки. Опавшие листочки подвернули подернувшиеся инеем края, застыли курчавыми корками. Разгоревшаяся было багряная заря быстро затянулась тяжелыми тучами, ветер стих, в лесу стало глухо и сумрачно. Медвежата встали, подошли к палатке и долго топтались вокруг, заходили с разных сторон, похрустывали подмерзшим мхом, шумно нюхали воздух. Потом они подошли к своему вывороту и принялись копать землю и грызть корни. Было уже так темно, что я ничего не мог рассмотреть, кроме двух темных пятен, копающихся на таком же темном фоне. В душе я ликовал! Мишки начали строить берлогу! Малыши занимались строительством целых два часа, а потом ушли спать под елку. Мне не спалось, и было время подумать, проанализировать события последних дней.
Во-первых, я поступал неправильно. Ежедневно гулял с медвежатами по завалу, а нужно было сидеть на месте, так как прогулки, движение возбуждают медвежат, задерживают проявление гнездостроительных элементов поведения. Иными словами, не создавались условия, обеспечивающие гнездостроительную деятельность. Во-вторых, я не сразу сумел понять, что в берлоге медведь совершенно беззащитен, значит, чтобы сохранить жизнеспособность, обеспечить продолжение своего вида, мишки должны надежно прятать свои зимние квартиры, т. е. у медведей в период строительства берлоги должна проявляться особая осмотрительность. Этим обстоятельством можно объяснить длительное пребывание медведя в районе будущей берлоги. За это время он успевает проверить надежность безопасности выбранного участка. Кружева следов зверя по снегу, если тот захватит косолапого, конечно, выдают его местонахождение, поэтому он старается спрятаться вовремя, до выпадения снега или в тот самый момент, когда идет обильный снегопад. Если так, то мои появления около строящейся берлоги, несмотря на то, что я был знаком малышам, могли вызывать у них беспокойство, оборони-тельную реакцию, которая, являясь главной, будет подавлять, тормозить гнездостроительные реакции.
Утром, едва рассвело, медвежата уже пришли на строительство. Я уселся у окна – вся «стройка», находившаяся в семи метрах от окна палатки, была как на ладони. Корни выворота как раз посередине, под самым стволом, были уже изрядно погрызены и торчали белыми обломками щепок. Наметилось чело – будущий проход в берлогу: медвежата расковыряли засохшую землю, плотно забившуюся в промежутки между корнями. Катя подошла первой. Поцарапала когтями по корням, откусила пару щепок, отошла чуть в сторону и так осталась стоять. Не спеша подошел Яшка. Внимательно все осмотрел и обнюхал, как бы примериваясь к работе, и взялся за дело: скоблил когтями землю, грыз корни, захватывал резцами щепки и отрывал их с треском, дергаясь при этом всем телом. Уже образовалось довольно глубокое отверстие, в которое Яшка совал лапу, выскабливая оттуда землю, но чтобы пролезть в него, медвежонку нужно было еще обгрызать мешавшие корни.
Трудились медвежата попеременно, уступая место друг другу. Пока один из них работал, второй стоял рядом, напряженно смотрел на действия партнера и не мешал ему, но стоило медвежонку отойти в сторону, как его место у дырки занимал другой. Вскоре в дырку уже могла пролезть голова медвежонка. Яшка, когда настала его очередь, просунул свою голову в дырку, долго и шумно там нюхал. Выбравшись наружу, он поскоблил глиняный бугорок у самого входа, посмотрел на Катю, опять полез в дырку, покачался на высоко вытянутых ногах взад-вперед и медленно, с остановками, протиснулся внутрь. Едва Яшка скрылся, как Катя подошла к челу, пригнула голову к земле и, напряженно уставившись на черное отверстие, надолго застыла в этой позе. Лишь уши ее изредка шевелились, выказывая беспокойство и особый интерес, проявляемые ко всему тому, что происходило в берлоге. А оттуда слышались негромкие шорохи, фырканье, покряхтывание, какие-то щелчки и треск.
Прошло долгих пять минут, и из чела вдруг брызнула, горохом покатилась наружу россыпь глины. Катька, напружинившись, отскочила в сторону, развернулась и осталась стоять все в той же напряженной позе, только чуть присела на задние лапы. Из дырки продолжали вылетать комья земли, щепки, слышалось сопение и утробные стоны усердно работавшего Яшки. Потом все стихло. Показалась Яшкина голова, перемазанная рыжим глиняным крошевом. Вытягивая шею, мишка покрутил головой, как бы прислушиваясь, а потом рывком вылез наружу. Присел на всех четырех лапах, встряхнулся так, что мусор от него полетел во все стороны, и прыжками отбежал в сторону. Катя бросилась за ним. Мне не было видно, что медвежата делали, но по гулкому хриплому фырканию и свистящему сопению я понял, что они играли.
В обед медвежата еще раз недолго покопались у берлоги, и теперь в нее решилась залезть Катя. Просунула в дырку голову, долго стояла так, а потом, смешно задрав вверх заднюю ногу, дернулась, пытаясь протиснуться дальше, но вдруг испуганно рванулась назад – буквально вырвала себя из узкого отверстия, оставляя на расщепленных концах корней клочки шерсти. Постояла так недолго и стала старательно обгрызать помешавший ей торчавший сбоку корень. Долго отдирала от крепкой древесины небольшие кусочки, потом деловито осмотрела свою работу – чуть расширившееся отверстие – и, кажется, осталась довольной. Подошла к челу, чуть потянулась и быстро проскользнула внутрь. Поскоблила, погрызла что-то внутри, через две минуты вылезла наружу, так же, как Яшка, встряхнулась и ушла к нему, Яшке, с безразличным видом растянувшемуся метрах в двадцати от берлоги под кустом лещины.
Вечером медвежата долго возились у берлоги. В ноябре темнеет быстро, и лес, по которому еще только что бродили сумерки, быстро заплывает тяжелым ночным мраком. Рассмотреть что-либо уже не было возможности, и я забрался в спальный мешок, расправляя затекшие от долгого сидения ноги. Снаружи еще некоторое время слышалась какая-то возня, потом все стихло. Я уже начал дремать, уверенный в том, что медвежата ушли на ночлег в свою постель под елкой, как послышался странный скрипящий звук. Не сразу я догадался, что это храпели медвежата! Они забрались ночевать в берлогу, и я впервые слышал, как могут храпеть медвежата. Они храпели, как человек, с которым не очень-то заснешь в общественном номере гостиницы! Мне же храп их показался особо приятной музыкой, вселявшей покой, уверенность и благодушие, и я, сам того не заметив, быстро задремал.
Вскоре я очнулся. Медвежата не храпели, но все пространство вокруг меня было заполнено каким-то странным шипящим шорохом. Это пошел снег. Снежинки, падая на брезент палатки, шуршали, сглаживая и поглощая все другие ночные звуки. Это была первая ночь, когда медвежата спали в берлоге.
Утром, когда уже рассвело, они выбрались наружу, зевая и потягиваясь, основательно вытряхнули свои шубы и стали лениво и бесцельно бродить рядом, оставляя на таявшем снежке четкие отпечатки лап. Я стойко отлеживал свои часы в палатке. В десять часов медвежата громко зафыркали и полезли на дерево. Ничего не разобрав изнутри палатки, я выглянул в дверь и увидел тихо пробирающуюся между деревьев жену. Так просто она прийти, конечно, не могла, значит, случилось что-то серьезное. Сдерживая волнение, я выбрался к ней навстречу, готовый услышать самые неприятные известия. Но все оказалось проще – дирекция немедленно вызывала меня на собрание для обсуждения текущих дел заповедника. Выполнение этого административного распоряжения было обязательным, и при этом никакая наука в этом научном учреждении в расчет не принималась. Ничего другого не оставалось, как попытаться незаметно уйти, оставив вместо себя жену. Без должной охраны в мое отсутствие медвежата обязательно разгромили бы палатку. Пока мишки прятались от опасности на спасительном дереве, мы с женой поменялись местами – она забралась в палатку, а я потихоньку ушел.