Разбирая последние записи, я постарался восстановить картину очень важного в жизни медвежат-сеголеток гнездостроительного периода. Вот что получилось. После осенней нажировки, в августе-сентябре, по мере снижения доступных кормов (позже всех отошли ягоды брусники и рябины), активность зажиревших медвежат начинает падать: они мало играют, перестают бегать, лазать на деревья, не занимаются активным разыскиванием корма и постепенно едят все меньше и меньше. В конце октября поведение их становится столь пассивным, что они неделями могут жить на одном и том же месте, подолгу лежат, спят и почти полностью прекращают питаться. Переходят на режим голодовки. Эту же картину можно наблюдать и в ноябре. В дождливую погоду, особенно с понижением температуры воздуха до четырех-пяти градусов тепла, медвежата отыскивают для лежки защищенные, сухие места: под густой елкой, мохнатые ветви которой растут до самой земли, под корягами, сваленными ветром деревьями. В это время они подбирают место для будущей берлоги.
Строить берлогу медвежата начинают в один из обычных, не отличающихся от других дней, когда термометр показывает от двух градусов тепла до двух градусов мороза, а мелкий моросящий дождик зачастую сменяется мокрым снегом. Они разыскивают сухие затененные места под корнями и стволами сваленных деревьев и иногда копают там землю. Эти элементы поведения уже являются гнездостроительными и направлены на выбор места под берлогу. Наконец, внимание медвежат привлекает какое-то одно место, и они могут жить здесь довольно долго, не делая больше попыток, направленных на разыскивание места для устройства берлоги. В холодную, пасмурную и дождливую погоду они могут сутками лежать почти без движения. Похолодание, выпадение снега, по-видимому, стимулируют гнездостроительную активность медвежат, и они принимаются за дело. Около выбранного выскреня, напротив того места, где предполагается вход в берлогу, ими прокапывается в грунте канавка конической формы длиной тридцать-сорок и шириной около десяти сантиметров. Потом разрабатывается чело – вход в берлогу. Работа эта непростая, и медведю приходится затратить много времени и усилий, чтобы прогрызть в корнях дырку-проход. Подопытным медвежатам (я наблюдал за строительством ими берлоги два сезона), работавшим вдвоем, попеременно, требовалось около шести часов беспрерывной работы, чтобы сделать достаточный проход под корни выворота, а вся работа по разработке чела растягивалась на два-три дня. Конечно, у многих берлог верхового типа медведю не приходится разрабатывать чело, так как он просто подлезает под упавший ствол дерева. В некоторых зимних квартирах медведей вообще нет сколько-нибудь ясно выраженного входа-чела, но медведь лежит головой в одну сторону, туда же выходит, будучи потревоженным, и поэтому именно эту сторону принято считать челом берлоги. Наиболее тщательно устраивается камера берлоги. Медведи копают там землю, обгрызают корни, ветки, сучки, которые мешают, цепляются за шкуру или давят в бок. Все это выбрасывается из камеры через чело, и прокопанная у входа канавка полностью засыпается. На этом этапе строительство может надолго прекратиться. Теперь все зависит от погоды. Медведи довольно часто лазают в берлогу, а ночью нередко в ней спят. Но в какой-то день мишки чувствуют приближение снегопада и начинают интенсивно затаскивать в берлогу подстилку. Если в берлоге лежат два медвежонка, они четко распределяют свои места, и каждый стелет подстилку на свое место-ложе. С этого момента поведение медвежат меняется. Они залезают в берлогу через чело задом наперед. Погода в это время неустойчивая, капризная, и снег может растаять, но из берлоги мишки уже не уходят, хотя еще могут вылезти, чтобы поскрести мусор и подломать еловых лапок для подстилки. Ведут себя медведи у берлоги предельно осторожно, и всякий, даже незначительный, раздражитель может вызвать у них оборонительную реакцию. Возможно, этим объясняется то, что иногда без видимых причин взрослые медведи покидают уже готовую берлогу и переходят на новое место. Так что берлога – это важно!
Сыплет и сыплет снежок, постепенно прикрывает берлогу, прячет ее от постороннего глаза, закрывает дырки, делает медвежий дом теплее. До встречи весной, косолапики!
Весенние трудности
Долгая зима еще только вступила в свои права, а мы уже с нетерпением ждали весну – что-то она принесет нашим медвежатам? За пятнадцать дней до залегания медвежат взвесили. Катя потянула на тридцать пять килограммов, Яшка оказался на два кило тяжелее – тридцать семь. Много это или мало? Из всевозможных источников, которые только удалось разыскать, явствовало, что масса медвежат-сеголеток перед залеганием в берлогу составляет тридцать пять – сорок килограммов. Один из авторов приводил цифру в шестьдесят килограммов, но, возможно, ему приходилось взвешивать медвежат в зоопарке, где медвежат усиленно кормят, и они в первый год растут вдвое быстрее. Мне трижды удавалось видеть медвежат-сеголеток поздно осенью рядом с собой. Их размеры и объем были, на глаз, не больше, чем у подопытных медвежат. Так что масса наших подопечных в основном соответствовала норме. Беспокоило другое. В естественных условиях медвежата первого года жизни залегают в берлогу вместе с матерью. Конечно, около мамаши им должно быть гораздо теплее, при этом расход жировых запасов будет меньше, значит, можно обойтись и малым весом. Наши мишки остались зимовать сами, так как их «мамаша», т. е. я сам, предпочла зимовать в просторном деревянном доме, поближе к печке. Хватит ли малышам жира на зимовку, мы не знали. Оставалось ждать весны с надеждой, что все обойдется благополучно.
Зимой я дважды наведывался к берлоге, но снежные сугробы так надежно спрятали и ее, и палатку, что рассмотреть хоть что-нибудь было невозможно даже в сильный двенадцатикратный бинокль. Подходить к берлоге ближе тридцати метров я не решался, не будучи уверенным в том, что не побеспокою медвежат. Посовещавшись дома, мы решили к берлоге больше не ходить. Если медвежатам станет плохо, они должны выйти к вольеру, около которого мы обязательно медвежат увидим. Вольер и засыпанные снегом медвежьи клетки хорошо просматривались из окон нашего дома.
С того момента, когда вопрос о судьбе медвежат был снят с постоянного контроля, время побежало так быстро, что мы не успели переделать и половину намеченных дел, как на дворе объявился март. Март, с теплым ветром, ясным голубым небом и звонкой капелью, отращивающей по ночам на стрехе нашего дома ряд длинных, до самой земли, хрустальных сосулек. По вечерам солнце, описав большой круг, заглядывало под стреху, и тогда весь ряд сосулек начинал дружно плакать крупными каплями, которые, прежде чем упасть с острого конца, зависали на мгновение, переливаясь на солнце всеми цветами радуги! Иногда какая-нибудь крупная, переросшая сосулька с легким стоном срывалась с крыши и, с треском ударившись о землю, крошилась на сотню запотевших скользких ледышек.
В лесу снег заметно потемнел, осел, и только легкие ночные снегопады, обычные в это время, обновляли снежное покрывало, заставляя его сверкать недолгой белизной и свежестью. В середине марта в хорошую погоду медведи вылезают из своих берлог и лежат рядом – принимают солнечные ванны. Большинство медведей-самцов в берлогу уже не возвращаются, а делают себе из еловых лапок подстилку рядом с берлогой, аккуратно укладывают ветки на снег и лежат – досыпают, как говорят охотники. Медведицы, у которых родились медвежата, сидят рядом с берлогой, чаще всего в середине дня, когда солнце светит особенно ярко, а затем возвращаются обратно к своим малышам. Видеть маленьких медвежат, вылезших из берлоги за матерью, мне не приходилось.
Мы каждый день выглядывали в окно, надеясь увидеть медвежат, но их не было. Семнадцатого марта я не выдержал и пошел к берлоге. Старался идти тихо, но снег предательски скрипел и хрустел под лыжами, и медвежата меня, конечно, услышали. Когда я подошел на расстояние, позволявшее сквозь стволы деревьев рассмотреть берлогу, то увидел, что снежная крыша осыпалась и пестрит следами медвежат. Присмотревшись, я неожиданно увидел малышей, спрятавшихся за корнями выворота и настороженно уставившихся в мою сторону. Около чела берлоги снег чернел грязными разводами, был сильно утоптан, что свидетельствовало о том, что медвежата уже несколько дней назад выбрались наружу, но от берлоги никуда не отходили, так как дальше от берлоги снег оставался чистым. Стараясь не шуметь, насколько это было возможно, я развернулся и ушел домой. Через два дня я решился «представиться» медвежатам – оделся в свою обычную одежду, которую они хорошо знали, и пошел к берлоге.
Когда я подошел, мишек не было ни в берлоге, ни около нее. Я присмотрелся. От берлоги по снегу тянулись две хорошо натоптанные дорожки, петляющие по завалу и неоднократно пересекающиеся друг с другом. Долго я стоял и прислушивался, но косолапиков так и не услышал. А лес вокруг ошалело звенел и тенькал птичьими голосами, стучал дробной трелью дятлов, глубоко и томно вздыхал теплым ветром. Снег пускал под себя талую воду, она точила его и прорезала ручейками, которые, постепенно собираясь вместе, превращались в говорливый ручей, проложивший себе узкую дорожку к самой речке Меже.
Я пошел по медвежьей тропе, внимательно присматриваясь. Прошел немного, нашел две черные колбаски фекалий – их называют пробками, или втулком, за твердую консистенцию, которую фекалии приобретают за долгую зиму, находясь в колбе прямой кишки медведя. В берлоге бурый медведь не испражняется. Прошел еще дальше и увидел, что дорожки упираются в толстые, высоченные и мохнатые елки, вокруг которых на снегу было много хвои: старой – черной, и свежей – зеленой. Кое-где валялись даже отдельные веточки. Значит, медвежата лазали на эти деревья и сейчас, наверняка, заслышав мое приближение, заранее забрались на них повыше и затаились, пережидая опасность. Я несколько раз подал звуковой сигнал, уверенный в том, что тут же получу ответ, но ошибся – ответа не последовало. Я еще много раз «щелкал» на все лады, прохаживался по медвежьим дорожкам, уверенный в том, что медвежата сидят на каком-то дереве и хорошо видят и слышат меня, но так ничего и н