илометров напрямую через лес, как по компасу! Пришлось снова идти с ними в лес.
На этот раз я взял себе в помощники жену. Дело в том, что из того завала, где мишки уже сделали себе берлогу, нужно было уходить. Я переоценил их доверие к себе, когда бесцеремонно лез осматривать подготавливаемые берлоги. По этой причине завал стал для зверей беспокойным местом. Унести одному все вещи на новое место было трудно, а переход был крайне необходим. Медвежата могли просто не залечь в берлогу, и тогда их пришлось бы распределять на зиму в клетках, а этого не хотелось.
Пятого декабря мы были на месте, шестого ушли от «Горбуновки» за восемь километров, установили палатку, залегли в ней и стали наблюдать за мишками. Вокруг лежал снег. Седьмого декабря медвежата весь день строили берлогу под громадным выворотом в пятидесяти метрах от нашей палатки. На следующий день они натаскали в берлогу материал для подстилки, залезли в берлогу и больше из нее не показывались. От палатки мы ушли под снег, в ночь на десятое декабря. Медведи остались спать в своей берлоге. В период строительства берлоги у них не было отмечено новых поведенческих элементов, существенно отличавшихся от прошлогодних или как-то дополняющих их. Каждый раз при строительстве зимнего убежища у них проявлялся уже сложившийся поведенческий стереотип. Разве что вели себя звери более осторожно.
Яшка уходит в лес
Весна. Как раз в ту пору, когда из берлог выходит молодняк, на Центральную усадьбу к клеткам заявились наши медведи. Никто не видел, как они подошли к поселку. Пребывание в пустом вольере им скоро наскучило. Катя перебралась через сетку и подошла к двум сиротливо стоявшим на высоких подставках ульям. Я безуспешно пытался разводить пчел вот уже второй год подряд, но времени на уход за ними у меня все не находилось, и, конечно, о меде приходилось только мечтать. Первыми медвежат увидели или услышали собаки и подняли истошный лай. Я догадался, что во дворе творится что-то неладное, и выскочил из дома. Не обращая никакого внимания на лай собак, Катька стояла на задних лапах и деловито сдирала крышку с крайнего улья. Я закричал. Медведица сразу оставила разбой, крупными прыжками подбежала к сетке вольера, ловко перебралась через нее и убежала в лес. Я понял, что наша спокойная жизнь кончилась, оделся и пошел к медведям здороваться.
Мы встретились как хорошие, старые друзья. Погуляли немного, разгребая остатки талого снега, а потом я посадил мишек в клетки – каждого в свою. Наши надежды на то, что медведи останутся жить в лесу, не сбылись. Тем не менее, я решил походить с каждым из них в отдельности и посмотреть, как они будут вести себя в лесу. Медведям исполнилось больше двух лет. Такие звери почти всегда живут самостоятельно. Редко можно увидеть весной двух медведей-родственников третьего года жизни.
Тринадцатого апреля мы взвесили зверей, и оказалось, что за зиму каждый из них потерял чуть ли не треть массы. Первая прогулка состоялась с Катей. Мы проходили с ней целый день – с раннего утра до позднего вечера. Катька плотно держала мой след и, несмотря на то, что часто отвлекалась по сторонам в надежде поживиться чем-нибудь съестным, спрятаться или отвязаться от нее в лесу нечего было и думать – это был уже опытный зверь, четко и умно разбиравшийся во всех хитросплетениях следов. Мне хватило единственной вылазки, чтобы убедиться: Катю оставлять в лесу нельзя. Более того, ее нельзя оставлять без присмотра и в вольере. У нее совершенно отсутствовал страх перед человеком, строениями, и она могла в любой момент выйти в поселок, а чем это кончится, можно было только предполагать, но на благополучный исход подобного визита надеяться было трудно. Катю посадили в клетку, теперь ей разрешались нечастые прогулки только под моим надзором.
Оставался Яшка. Зверь этот сохранил дикий нрав, избегал встреч с людьми, держался все время настороже и даже убегал несколько раз от меня во время прогулки. Найти его после побега мне ни разу не удалось, однако поздно вечером Яшка самостоятельно возвращался в вольер и заходил спать в свою клетку. Я решил не закрывать его вовсе, предоставив полную свободу.
Целый месяц Яшка прожил около поселка. Рано утром он исчезал из вольера, и целый день его нигде не было видно. Но вечером он бесшумной тенью возникал около своей клетки и, потоптавшись вокруг, лез в нее спать. Если я в это время пытался подойти к клетке, Яшка, заслышав мои шаги, убегал в лес и выходил оттуда, лишь убедившись, что в вольер зашел свой человек. В его экскрементах, которые в достаточном количестве появлялись около клетки, можно было рассмотреть остатки корешков сныти и медвежьей дудки, отдельные, крупные, целые клюквины, труху древесины, остатки осоки и еще многие другие компоненты, определить которые без специального анализа было невозможно. Было ясно, что Яшка уходит от поселка далеко: ближайшее болото «Старосельский мох», где он мог найти клюкву, располагалось не менее чем за 4 километра. В вольере Яшка не получал никакой подкормки, в отличие от Кати, которая полностью перешла на домашнее довольствие. Но, кажется, от этого вовсе не страдал. За все это время никто из жителей заповедника Яшку не видел. Поведение его было мне несколько непонятным. Медведь не получал в вольере никакой подкормки, и его привязанность к своей клетке можно было объяснить только особой симпатией к Кате – их клетки стояли рядом. Обычно медведи такого возраста живут одиночками, так что семейная связь наших медведей должна быть слабой. Яшка явно боялся людей: уходил далеко, а в вольер приходил только на ночь – поспать. Мы надеялись, что в один прекрасный день медведь уйдет и больше не вернется. Но Яшка регулярно, почти в одно и то же время – около девяти часов вечера – появлялся в вольере. Решено было сходить с ним в лес на несколько дней, подальше от Центральной усадьбы. Я не был уверен, что медведь со мной пойдет: связь между нами стала непрочной, но Яшка, как только увидел мою лесную экипировку, буквально приклеился ко мне – в таком снаряжении на однодневные прогулки не ходят!
Мы поселились с Яшкой в урочище «Овсяник». Место здесь было спокойное и удобное. Каждую весну здесь жил медведь, привлекаемый ранними проростками травянистой растительности, которые в изобилии появлялись на пологом, обращенном к солнцу склоне луга. Я знал, что для Яшки здесь корма будет достаточно, но упустил из вида «медвежий» характер истинного хозяина «Овсяника». Первая ночь прошла спокойно. Днем Яшка с удовольствием кормился сочной зеленью, громил высокие кочки, добывая едва проснувшихся муравьев, а в развалинах старого сарая долго копал мышей. В сумерках я еще видел его горбатый силуэт вблизи ручейка, протекавшего в низине. Когда совсем стемнело, метрах в семидесяти от поляны громко и длинно проревел медведь! Яшка ухнул, потом фыркнул – и все смолкло. Из-за темноты я не видел, куда делся Яшка, а расслышать что-либо так и не смог, как ни напрягал свой слух. Около полуночи опять в том же самом месте дважды громко и сердито рявкнул медведь. Скрипучий, грозный рык его долго стоял в ушах, так что я вполне разделял беспокойство Яшки: наш сосед оказался неуживчивым и упрямо заявлял свои права на «Овсяник». Я решил поискать утром другое место, не будучи уверенным в том, что нам удастся выдержать конкуренцию. Приняв это решение, я плотней завернулся в кусок брезента – весной ночи в лесу сырые – и уснул.
Утром первым делом я попытался разыскать Яшку. Ходил в разных направлениях, подавал звуковой сигнал, разбирался в следах, оставленных и Яшкой, и ворчливым хозяином «Овсяника», но «своего» медведя так и не нашел. Решил, что Яшка ушел домой, – там ему жилось спокойней, – и к обеду был уже за домашним столом. Однако Яшки в вольере не оказалось. Не появился он у клеток и вечером. Мы ждали еще целые сутки, а потом я пошел на «Овсяник» искать его следы. Не сразу и не без труда мне удалось вытропить медвежонка от «Овсяника» через заповедник до «Токовья» – за одиннадцать километров! Много раз я терял след, подолгу искал его, делал маленькие и большие круги, старался угадать, в каком направлении пошел Яшка дальше. Иногда даже сомневался, тот ли след веду, но все же удалось найти первые лежки, где медведь отдыхал, первые кормовые точки, где он ел траву, а замеры следов показали, что это именно мой медведь. От «Токовья» след Яшки потянулся дальше, к деревне Москалевке. Здесь, разбираясь в следах, я обнаружил, что Яшка чего-то сильно испугался, когда проходил по краю поля. Видно было, что здесь он спокойно кормился проростками злаков, но потом рванулся в сторону леса, о чем свидетельствовал сорванный с места лапами зверя кусок дерна. Предполагая, что Яшка мог испугаться кого-то из находившихся на поле людей, – в это время шел сев овса, – я походил окрест и обнаружил закопченый войлочный пыж. По Яшке стреляли! Мне удалось разыскать «охотников», и я узнал, что в перерыве между работой, когда трактор ушел за зерном, кто-то из сеяльщиков увидел расхаживающего по краю поля медведя. Деревня была рядом, и один из рабочих, молодой парень, быстро сбегал за ружьем. Когда он пытался подкрасться к медведю на выстрел, мишка его заметил и бросился к лесу. Поспешный выстрел не достиг цели. Я пытался объяснить этим людям существующие правила охоты на бурого медведя, но скоро понял всю бесполезность нашего разговора: сеяльщики переглядывались между собой, глумливо улыбались, всем своим видом показывая, что такого чудака они видят в этих краях впервые. На том мы и расстались.
После выстрела Яшка ушел за несколько километров через лес к деревне Туд. Но там не остался, а развернулся и пошел назад, к Москалевке. Как в деревне Туд, так и в Москалевке оставалось всего по несколько жителей. Вероятно, у Яшки проявлялась определенная, слабо выраженная тяга к проживанию около глухой деревни. Я так думал потому, что Яшка два года прожил вблизи поселка Заповедный. Целые сутки я протоптался на месте, пока, наконец, разобрался, что Яшка не стал жить в этих местах, а ушел обратно в безлюдное урочище «Токовье». На следующий день я пошел по его следам и неожиданно, в полдень, наткнулся на Яшку. Медведь усердно метил дерево-маркер! Он был так занят этой важной работой, что совершенно не слышал, а может, и не обратил внимания на мой приход. Пользуясь случаем, я сделал несколько поспешных снимков, сетуя на слабую освещенность, которая всегда присутствует в густом лесу. Зато вдоволь насмотрелся, как уже подросший медведь «работал» около дерева-маркера. Вот Яшка обошел вокруг нетолстой, всего в двенадцать сантиметров, елочки, на которой виднелись старые закусы и задиры, темные, застаревшие потеки смолы. Понюхал кору, вплотную приставив толстый черный нос, поднялся на задние лапы и весь вытянулся, стараясь понюхать самый верхний задир-метку, но ростом еще не вышел и до метки так и не дотянулся. Яшка долго топтался на задних лапах, и я думал, что он оставит эту затею с верхней меткой, но медведь обхватил елку лапами и ловко залез на нужную высоту. Там он понюхал старый задир и закус, поворачивая голову из стороны в сторону, а потом и сам, ухватив клыком кусок коры вместе с древесиной, с треском оторвал кусок так, что остались торчать тонкие белые щепки! Еще раз все обнюхал, – и свою метку, и чужую, – а потом слез, стоя на задних лапах, повернулся спиной