Главный недостаток корабля викингов — отсутствие палубы. Но и сегодня из восьмидесяти тысяч рыбаков Норвегии около половины промышляют рыбу на беспалубных судах, схожих с ладьями викингов. Их сечет снег, валят с ног штормы.
— Мы издавна сроднились с морем, такой уж наш норвежский характер, — объясняет Адам. — Но, конечно, один только характер не спас бы викингов от поражений. Главное — превосходство в технике.
Корабельная техника! Странно применять это слово к такому, казалось бы, элементарно простому сооружению, сработанному с помощью одного топора, но это так.
В то время, когда другие строили плоскодонные и поэтому малоустойчивые, неповоротливые, тихоходные суда, норвежцы первыми стали сооружать остродонные, килевые корабли. Это давало им возможность избегать дрейфа. Суда стали маневреннее. Викинги приближались к врагу быстрее, чем могла долететь весть об их появлении.
А если при случайной встрече с более сильным противником надо было уйти, никто не мог догнать их. Это придавало викингам смелость и уверенность в непобедимости.
Уверенность в превосходстве своей «техники» воодушевляла викингов. Бесстрашие им придавала и вера в то, что крылатые девы валькирии уносят души павших в бою в Валгалу, где герои каждое утро вступают друг с другом в жестокий бой, но к обеду их раны заживают, и они снова начинают пировать и бражничать.
Каждый острый меч викинга имел свое личное, собственное имя. Тысячи средневековых мечей хранятся в исторических музеях Европы. И больше половины из них — мечи викингов.
«Северные люди» (норманны — так называли скандинавов в Европе), предприимчивые, бесстрашные мореходы, на своих драконах отправлялись они в дальние походы, совершали пиратские набеги. Собираясь целыми флотилиями, драконы входили в устья рек, и, разбив там лагерь, викинги совершали набеги, грабя все, что можно было награбить, убивая женщин и детей, уводя взрослых мужчин, чтобы продать их в рабство. А то, что не могли забрать с собой, сжигали, как говорил французский летописец, «не оставляя собаки, которая лаяла бы им вслед».
Особенно страдали от разбоя викингов Германия, Англия, Франция. Поднявшись по Сене, они осаждали Париж, через Гибралтар проходили в Средиземное море — наводили ужас на Италию, завоевали Сицилию, захватили обширные владения во многих странах. В Европе их называли «божьим наказанием».
Трудно, наверное, викингам было смириться с христианским раем, где праведные вместе с ангелами распевают псалмы, славящие господа. А ведь таким, наверное, его представляют себе молодые монашенки в темных длинных рясах и белокрылых крахмальных чепцах, те самые, что пришли в музей «Корабли викингов» вслед за нами.
Они пристально разглядывают и резьбу на киле корабля Гокстадтского кургана, и резных коньков на спинке ложа королевы, погребенной в корабле со всеми своими украшениями и кухонной утварью, с кадками для пресной воды — пригодится, мол, в загробной жизни!
Это французские монахини. Предки их творили в церквах молитву «Господи, спаси нас от ярости норманнов». А они теперь прибыли с экскурсией в край норманнов и с особым любопытством разглядывают найденные при раскопках в кургане Тюне круглые бронзовые броши с изображением рычащего льва и всадника на коне, с копьем наперевес.
Здесь же, в ларьке, они покупают ставшие модными копии этих украшений средневековых скандинавок.
Свои боевые быстроходные суда викинги называли «драконами», мелкие рыбачьи — «улитками». Улитка — по-старонорвежски «шнека». А мне-то думалось, что это название рыбачьей промысловой лодки прирожденное беломорское, кемское, архангелогородское. Ведь и по сей день у нас на Севере небольшие рыбачьи суда называют шнеками. Да что шнека — само слово наша «ладья» сродни скандинавскому «ледья».
Но люди, промышлявшие на этих ладьях, на улитках, были не менее мужественными, чем те, которые оседлали драконов. Пожалуй, даже более мужественными, потому что они не только рыбачили, уходя далеко в море, но и охотились на самых больших животных земного шара — на китов…
Всплеском хвоста, — да что всплеском, даже простым прикосновением к борту улитки кит легко мог опрокинуть шнеку, даже не заметив находящихся в ней людей…
И все же они подкрадывались к этим морским чудищам, метали в них остроги. А потом мили за милями в стремительном беге, то ныряя, то снова выходя на поверхность, обдавая их фонтанами воды, кит тащил утлую шнеку за собой.
А когда победа оставалась за человеком, то-то было торжество! Ведь мяса в среднем ките столько, сколько у целого стада в сотню коров! А жира сколько! Хватит на зимнее освещение не то что деревни, а городка.
Постепенно норвежцы стали самыми лучшими, самыми умелыми, знатными китобоями мира. И добыча их ценилась все больше и больше.
Ведь после Копенгагена и другие столицы стали вводить уличное освещение, фонари и там освещались китовым жиром — ворванью. И в фонарях на Невском проспекте Петербурга, о которых писал Гоголь, горел китовый жир, добываемый норвежскими китобоями…
Многими открытиями в Арктике и Антарктике наука обязана смелым норвежским китобоям.
Но, после того как в 1873 году норвежский китобоец Свенн Фойн изобрел гранатный гарпун и гарпунную пушку, а китовый жир стал употребляться при изготовлении маргарина, эти животные на севере Атлантики очень скоро были почти совсем истреблены. И тогда государства, которые участвовали в китобойном промысле, заключили соглашение, запрещающее убой китов в Северной Атлантике.
Теперь, для того чтобы охотиться на китов, норвежским китобоям приходится объехать половину света, уходить далеко от берегов родины на холодный, слишком холодный, неприветливый юг — в Антарктику.
Но и сегодня Норвегия владеет сотней китобойных судов с девятью плавучими кораблями-заводами, китоловными матками, которые в холодной Антарктике ежегодно вытапливают около двухсот тысяч тонн китового жира — драгоценную валюту Норвегии.
Правда, это уже не улитки, не шнеки, ни даже драконы, а великолепно, по последнему слову мореходной техники, оборудованные, удобные, современные корабли.
Мой друг Адам Ниссен, который привез меня на Бюгдой и с которым мы осматривали драконов, тоже одно время был «китобоем». Случилось это так.
Сын почтмейстера, одного из основателей Норвежской компартии, Адам учился в Москве в медицинском институте. В августе 1938 года, получив диплом, молодой врач и молодой коммунист Адам вернулся на родину, чтобы заняться мирной профессией своего прадеда и деда. Но это оказалось не так просто: в Норвегии курс обучения на медицинских факультетах — семь с половиной лет, а у нас в то время — пять. И Адаму предложили сдать дополнительные испытания.
На подготовку к экзаменам требовалось время и заработок. И Адам нашел выход. Он нанялся врачом китобойной флотилии. Никто из дипломированных докторов идти туда не хотел.
…В сентябре 1939 года китобойная флотилия отчалила от берегов Норвегии, взяв курс на Антарктику. На флагманском корабле каюту врача занимал Адам Ниссен.
Но сдать экзамены ему так и не удалось.
Китобои делали свое дело — били китов, разделывая их на мясо, вытапливая жир, и в свободное время толпились у радиорубки, ловя последние известия с фронтов Европы.
Большинство было уверено, что буря войны и на этот раз не обрушит своих разрушительных волн на нейтральную Норвегию.
Они не знали, что на германских военно-морских базах крейсер «Лютцов» готовится к выходу в Антарктику, чтобы захватить там норвежские китобойные суда с драгоценным жиром, а в случае сопротивления — потопить, лишив своих противников и добычи, и, главное, тоннажа. Лишь в последнюю минуту крейсер получил другое назначение: поддержать высадку германских десантов в Осло.
Китобойный сезон был закончен, флотилия готовилась к возвращению, когда около Рио-де-Жанейро 9 апреля 1940 года радист принял тревожное сообщение:
«Вермахт нарушил нейтралитет Норвегии, на улицах Осло идут бои. Правительство эвакуировалось из столицы. Норвегия ждет, что каждый выполнит свой долг…»
Права старая норвежская пословица — иногда бывает легче выполнить долг, чем понять, в чем он состоит… Здесь же все было ясно — в чем состоит долг и как его выполнить.
Но вот где?
Ясно было и то, что стране понадобится валюта. Поэтому для начала отправились в Нью-Орлеан, чтобы сдать американским фирмам добычу и получить деньги. В Нью-Орлеане каждому из команды был дан точный порядок следования.
И, слушая сейчас, на Бюгдое, перед драконами медлительный рассказ Адама, я вспоминаю осень сорок четвертого года, когда мне посчастливилось быть офицером в частях нашей армии, освобождавшей скалистый север Норвегии от отборных гитлеровских войск.
Поздно вечером я вернулся в уже ставший тыловым городом Мурманск из разрушенного фашистами Киркенеса и сразу же помчался на узел связи Карельского фронта.
Передавая корреспонденцию в Москву под стук буквопечатающих телеграфных аппаратов, я узнал, что в Мурманск пришел океанский транспорт с батальоном норвежской армии на борту, с представителями норвежских властей.
Батальон этот должен был присоединиться к нашим наступающим частям, но так как до прихода транспорта советские воины уже освободили от нацистов часть норвежской территории, то корабль с норвежцами утром направится в Киркенес.
Вместе с представителями норвежского правительства в Мурманск из Лондона на этом транспорте приехали и норвежские писатели.
Через несколько часов после того, как я возвратился с узла связи к себе в гостиницу, порядком разрушенную, норвежские литераторы пришли ко мне в номер, окна которого, впрочем, как и все другие окна гостиницы, были забиты фанерой.
Мурманск столько раз бомбили, что стекла не напасешься. Да и стоило ли сегодня вставлять стекло, если завтра от взрывной волны снова зазвенят осколки?
Гости усаживаются вокруг стола, на котором я выставил весь свой офицерский «дополнительный паек».
Здесь высокий, худощавый трондхэймский журналист Эрик Сундвор и писатель Улаф Рюттер, всю войну работавший в Лондоне на норвежском радио. Мускулистый, невысокий человек с приятным, располагающим лицом, он говорит по-русски. До войны Рюттер преподавал славянскую литературу в университете в Осло, который покинул, чтобы бежать на мотоботе в Шотландию, где формировались части Норвежской армии освобождения. Но так как практику он проходил в Праге, то и говорит по-русски с чешским акцентом.