Итак, давайте попробуем освободить язык от безумия войны, от насилия и вернемся к реальности, которую предлагает нам повседневная жизнь. К сожалению, оказывается, что работать над проблемой конфликтов между детьми гораздо проще, чем над вопросом о семантических различиях слов «конфликт» и «война» у взрослых.
Использование слов «конфликт», «насилие» и «война» как синонимов порождает тревогу. Сигнал о насилии направляется в зону нашего мозга, отвечающую за выживание, а о конфликте, в свою очередь, – в зону, которая отвечает за поддержание отношений с людьми. Если происходит путаница, возникает риск, что сигнал о конфликте попадет в отдел мозга, регулирующий вопросы выживания. Как говорит нейробиолог, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине Рита Леви-Монтальчини, в ситуации насилия в определенный момент активируется наиболее древняя и примитивная часть мозга, которая находится в самом глубоком слое и обеспечивает реакцию выживания. В начале работы над конфликтами между детьми мы услышали от одной учительницы: «Если мы не вмешаемся, они поубивают друг друга! Они кусаются! Они уши друг другу пооткусывают!» Эта идея немыслима, но вполне объяснима: когда налицо путаница смыслов, простая детская ссора будет вызывать у нас такую же тревогу, как и ситуация реального насилия.
Задание, с которым вы точно справитесь
Я предлагаю небольшое задание на восприятие. И хотя под него не подведена научная база, оно помогает немного лучше понять некоторые фрагменты книги.
Итак, какое из этих четырех изображений вызывает у вас самую сильную тревогу и дискомфорт?
Я не хочу никоим образом влиять на ваш выбор, однако скажу, что у меня на консультации люди чаще выбирают изображения с кричащими друг на друга мужчинами и с разъяренным автомобилистом: эти ситуации гораздо ближе нам, чем атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки.
Из истории мы имеем общее представление об окопах Первой мировой войны (40 млн смертей за три года) и о взрыве атомной бомбы (более 200 000 человек погибло за считаные мгновения). Это жуткие кадры, но кажется, будто ничего не происходит: солдаты неподвижны, ядерный гриб кажется безобидным. Смотря же на двух спорщиков, мы сразу чувствуем, что ситуация накаляется, их захлестывают эмоции. С точки зрения эмоционального восприятия нас поражает не атомная бомба или солдаты, которые будто ждут неизвестно чего, на нас производит впечатление гнев, запечатленный на двух других фотографиях: широко раскрытые рты и прищуренные глаза, этот энергичный жест из окна машины и крик, который, несмотря на стоп-кадр, вполне угадывается. Иными словами, мы сталкиваемся с одним из величайших недоразумений, которые ломают наш мозг:
в конфликте само наше поведение и манера держаться становятся экспансивными, мы активно двигаемся, вскидываем брови, показываем зубы, меняем выражение лица.
Мы склонны тревожиться, когда некая ситуация вторгается в наше личное пространство, тем самым активизируя лимбическую систему и вызывая соответствующую эмоциональную реакцию. Кадры из исторической хроники требуют рациональной оценки, потому что на них запечатлены ситуации, далекие от повседневной жизни. Проблемы начинаются тогда, когда мы путаемся в понятиях, не осознаем драматизма некоторых ситуаций и, наоборот, ожесточаемся и распаляемся, когда речь заходит о куда более невинных и незначительных эпизодах, которые, конечно, могут иметь признаки неконструктивного конфликта, но не приводят к убийству. Я много раз говорил и не перестану повторять, что ситуация вооруженной агрессии сильно отличается от простого разногласия в отношениях, от ожесточенного спора вроде того, что показан на фото с двумя кричащими друг на друга мужчинами. Находиться на линии огня, подвергая себя опасности, – риск совершенно иного порядка, чем услышать оскорбление в свой адрес. Людям это не всегда понятно, ведь мы живем в мире широко распространенного нарциссизма, где чисто личные, эгоцентричные мотивы могут помешать нам увидеть полную картину происходящего. В частности,
путаница между неконструктивным ходом конфликта и ситуацией насилия – это залог неблагоприятного развития отношений. Она не позволяет нам воспринять опыт конфликта в контексте познания мира. Нам кажется, что насилие – это все, что нас оскорбляет.
Создается впечатление, что нам нельзя совершить ошибку, нельзя сделать ничего пусть даже отдаленно несовершенного. Антропологическая мутация, имя которой нарциссизм[36], произошла в конце 1970-х – начале 1980-х гг. на всем Западе, и она так или иначе затрагивает всех нас. Вот ее главная идея: «Если что-то меня беспокоит слишком сильно – значит, это насилие»[37]. От времен принадлежности к обществу и связи с ним мы перешли в эпоху индивидуализма, где каждый толкается, возмущается, не хочет, чтобы его беспокоили; где во главу угла ставятся восприимчивость и обидчивость, а каждый думает только о себе.
■ Он/она не слушает меня.
■ Он/она не замечает, что мне плохо.
■ Он/она не смотрит на меня, когда говорит со мной или когда я с ним/ней разговариваю.
■ Он/она ущемляет моего внутреннего ребенка.
■ Он/она никогда не скажет спасибо.
■ Он/она показывает на меня пальцем, когда говорит.
■ Он/она делает все, чтобы спровоцировать меня.
■ Он/она постоянно ходит с недовольным лицом.
■ Он/она не так на меня смотрит.
■ Он/она не уважает меня.
Я могу до бесконечности перечислять выражения, которые уже почти стали шаблонными.
Мы живем в мире обидчивых и чувствительных людей, где бывает непросто даже прийти к согласию, если мы не слушаем друг друга, не можем справиться с конфликтами и противоречиями. Слушать друг друга очень важно, но говорить, что неумение или нежелание слушать влечет за собой насилие, – это совсем другое дело.
Насилие характеризуют эмпирические данные: наличие причиненного вреда, преднамеренность действий, масштаб нанесенного ущерба, постоянство воздействия. Согласно определению Всемирной организации здравоохранения, насилие – это «преднамеренное применение физической силы или власти, реализованное или в виде угрозы направленное против себя, против иного лица, группы лиц или общины, результатом которого являются (либо имеется высокая степень вероятности этого) телесные повреждения, смерть, психологическая травма, отклонения в развитии или различного рода ущерб»[38]. Если руководствоваться этим определением, поступки детей не имеют со всем этим ничего общего.
Давайте перестанем выискивать забияк среди детей.
Это настоящее нарушение их прав, давайте оставим их в покое, позволим им жить, расти, взрослеть. Какой смысл выискивать задир в детском саду? Это просто дети, которым нужно научиться быть вместе[39]. Отвечать немного грубо, толкаться, драться – это вполне нормальные ситуации для трех-четырех лет.
Последнее важное различие мы проведем между конструктивным и неконструктивным разрешением конфликта. Неконтролируемый, неконструктивный конфликт – это конфликт, в котором стороны нападают друг на друга, не контролируя свои эмоции; контролируемый, конструктивный конфликт – тот, в котором каждый человек сосредоточивается на проблеме и контролирует свои эмоции.
Я предлагаю очень простую таблицу, которая резюмирует то, о чем мы сейчас говорили, и которая, как мне кажется, очень наглядно показывает разницу между насилием и тем, что я называю контролируемым и неконтролируемым конфликтом.
Много лет назад в моем родном городе один мужчина убил девушку, с которой периодически встречался. Когда преступника задержали, в камере его посетил адвокат. На выходе его ждали журналисты, которые хотели узнать, была ли причиной преступления ссора. В какой-то момент один из журналистов спросил: «Но если они не ссорились, почему он убил ее?»
Если бы эта абсурдная ассоциация между ссорой и убийством была реальной, то человеческий вид прекратил бы свое существование еще в незапамятные времена!
Такое естественное взаимодействие, как ссора, постоянно путают с насилием.
Когда говорят о конфликте и насилии или о конфликте и войне, часто используют метафору контейнера: как банка содержит в себе варенье, так и насилие содержит в себе конфликт, а конфликт является частью насилия. Таким образом, конфликтный опыт оказывается всего лишь частью самого насилия. Иными словами, конфликт заключен в той же самой банке и в любой момент может перерасти в насилие. Ассоциация «ссора/конфликт» становится своеобразным негативным ярлыком, который можно прилепить ко всему, что пошло не так: «ругаются только невоспитанные люди», «продолжайте в том же духе, и закончится тем, что вы поубиваете друг друга», «если вы собираетесь ругаться, то я ухожу» и т. д. Это, конечно, очень интригующая метафора, но она не имеет ничего общего с реальностью. Дальше я покажу вам, что все обстоит ровно наоборот:
умение конфликтовать предохраняет нас от насилия.
Конфликт и насилие не находятся в одном поле, это два разных мира, и, хотя они могут пересекаться, это чаще происходит в представлении социума, чем в реальности. Более того, именно эволюция нашего вида в культурном отношении освобождает нас от необходимости насилия и открывает мир ритуалов и разрешения конфликтов – это совершенно иная вселенная. В мире насилия побеждает тот, кто сильнее и циничнее, а в конфликте – тот, кто лучше применяет свой интеллект и коммуникативные навыки.
Активный отказ в конфликте
Изучая конфликты между детьми, я понял, что одна из наиболее четких и интересных стратегий, которые они применяют, это так называемый активный отказ. В определенный момент они покидают поле конфликта или отказываются от предмета спора, например игрушки, оставляя ее оппоненту, и отправляются на поиски чего-то другого. В некоторых случаях, особенно если ссора происходит в семье, ребенок кричит: «Сейчас я буду играть с классной игрушкой, а тебе ее вообще ни за что не дам!» Потом он уходит и, если находит другую игрушку, кризис снова обостряется, а через 5–10 минут спорщики уже играют вместе.