Потом эпизод на эту тему случился: подходит ко мне мой знакомый Боря Авроськин (такая, кажется, у него фамилия). У него проблема – не может выполнить норматив по лыжам. Попросил сбегать за него. С ходу соглашаюсь, все равно на прогулку собирался. На старте преподаватель Ким спрашивает:
– Чего это ты приперся?
– Да так, прогуляться решил.
– О, это полезно.
Скольжение мне неважным показалось, пришлось поднапрячься, чтобы парня не подвести. Но, как ни старался, подвел я его – в списках напротив Бориной фамилии стоял приговор – срезал!
В секцию тяжелой атлетики меня не приняли по причине слабого позвоночника. Из секции бокса меня попросили после второй тренировки из-за близорукости. Но, как говорится, мир не без добрых людей. Миша Болдырев, боксер, «почти тяж», взялся меня обучать мордобою. Спасибо, Миша! В жизни пригодилась твоя наука!
Однажды, возвращаясь с занятий, на вахте общаги я увидел объявление на тетрадном листке: «Секция дельтапланеризма ТИАСУР объявляет набор. Сбор там-то, во столько-то…» В моей жизни это было событие, во многом определившее круг моих интересов, судьбу, по крайней мере, лет на 20. Пришел я на собрание, посмотрел фотографии, послушал, понравилось.
На этом собрании из стариков были Сергей Казанцев, Володя Глотов, Филипп Бернгардт, Миша Прибытков. Сергей Иванович Казанцев, пилот-спортсмен, парашютист, организовал первую в СССР секцию дельтапланеризма. Он же был руководителем моего дипломного проекта. Секция была под крылом ДОСААФ ТИАСУРА и являлась полулегальной, поскольку такого вида спорта в нашей стране еще не было.
Несмотря на такое положение, организация ее работы была на высоте. Подготовка включала аэродинамику крыла, прочность конструкции, основы метеорологии, оказание медицинской помощи, специальную физподготовку. Благодаря этому травматизма у нас почти не было.
Весной 1975 года начались практические полеты на небольшой горке возле деревни Магадаево. Пару раз выезжали, но полеты не состоялись из-за сильного ветра. Наконец, дождались нормальной погоды! Я думал, что это будет плавное помахивание крыльями, медленное, грациозное и красивое… На деле оказалось не так – сумасшедший разгон, полет 15–20 секунд.
Старички отлетали. Володя Глотов произнес: «Ну что? Теперь Юру?». Надели на меня подвеску (переделанная парашютная), что-то мне объяснили и отправили! Раза два у меня нормально получилось. Скорее всего, потому что я не совсем усвоил, что мне говорили на старте, и просто не мешал дельтаплану лететь. А потом, когда я стал подробнее осмыслять происходящее и действовать, началось – я стал биться. Честно говоря, даже мыслишка-вопрос появилась: а туда ли я попал? Удалось от этой мыслишки отбиться. Хоть и без особого удовольствия, но стало у меня получаться.
Однажды, это было в начале июня, сидел за конспектами в комнате, когда ко мне ворвался Казанцев. На сильно озабоченном лице появляется облегчение.
– Хоть один на месте! Махом собирайся, едем! Сейчас телевизионщики приедут, снимать полеты будут.
Приехали, собрали дельтаплан. Погода изумительная, солнышко теплое, внизу жарки горят, ветерок встречный, ровный! Как груз-камень с меня слетел. Взлет, полет, посадка. Все четко получается! До темноты бы летал! Это был перелом!
Потом были Карпаты, Алтай, Кавказ, Крым, Тува и еще, еще, еще…! Но именно этот июньский день 1974 года стал в моей дельтапланерной жизни переломным.
Для популяризации дельтаспорта мы пошли в народ – помогли организовать секции при вузах и ведущих предприятиях Томска. При Мединституте секции не было, и у нас в ТИАСУРовскую секцию оттуда пришли две девушки – Тома и Галя.
С Томой проблем не припоминаю, а вот с Галей… Пилоту-новичку помогают два помощника: на старте – стартер, который, стоя сзади, устанавливает нужный угол атаки крыла, и подсказчик, который, стоя внизу, при необходимости подсказывает новичку как двигать ручкой.
Итак, пришла очередь Галины лететь. Проверил подвеску, спрашиваю:
– Все нормально.
– Нормально, – отвечает.
Показалось, что Галина слегка подтормаживает, но после повторного моего вопроса она кивнула, мол, все нормально. Только спуститься успел, когда Галя стартовала. Вижу, она ручку к себе притянула, кричу: «Отдай!» Жестом показываю, реакция – ноль! Летит, пикируя, на меня! Отбегаю в сторону, Галя поворачивает на меня. Я в другую сторону, а Галя, как ракета с головкой самонаведения, поворачивает за мной! Куда я, туда и она. Жду, когда окажусь в мертвой зоне, и отпрыгиваю в сторону. Через мгновение Галка врубается туда, где только что стоял я. Хорошо, что зима была, снег глубокий. Но нос она себе разбила. Больше ее в секции мы не видели.
Конечно, про дельтаплан можно многое написать, но это отдельная тема.
Раз в неделю мы, парни, ходили на военную кафедру, а наши девушки имели дополнительный выходной. Устав, строевая, обращение с оружием (даже стрельбы были), и, конечно, матчасть. Изучали ЗРК «КУБ». Это предшественник «БУКа». Вел эту дисциплину майор Панков, с виду мягкий и интеллигентный, хотя потом оказалось, что он боевой офицер, участник военных действий во Вьетнаме.
Под занавес военные сборы в Актогае (Казахстан, рядом с озером Балхаш). На эти сборы я ехал с Алтая, где проходил дельтапланерный слет. Подсел к своим в Барнауле. Стою на перроне, подходит поезд, из окон торчат головы моих однокурсников. Захожу в вагон, по запаху понимаю – здесь гуляют! Накануне у меня ночь была бессонная. Лезу на вторую полку. Сквозь сон слышу шум застолья, гитару Володи Семенчукова и то, как Коля Бируля и проводница стихи читают.
Утром команда: «Выходи строиться! Движемся колонной в часть». Возглас из строя: «Гляньте, как лошадь от жары покоробило!» Это про верблюда…
В части нас ждали, но, похоже, не всех. Вместо одного взвода прибыли два. В казарме «лишних» разместили в проходе и в ленинской комнате. Как говорится, в тесноте да не в обиде!
Выдали форму, сапоги. Форма новенькая, сочного защитно-зеленого цвета. Уже через неделю она стала, как у красноармейца Сухова, почти белой – выгорела на жгучем солнце.
Назначили нам старшину. Невысокий такой, но строгий! Гонял он нас от души!
Практику вел старлей Ильиных – поджарый веселый рассказчик, отличный спец. На учениях его нарядили в форму полковника, дабы наблюдателей не смущать. Упущенную другими мишень он сбил, когда та уже была на границе разрешенной зоны стрельбы. После этого на руке старлея засияли супер-пупер именные командирские часы. Могли бы и погоны полковничьи оставить…
Рядом с нами полк танковый стоял. Все ребята небольшого ростика в основном – в танке как раз такие и нужны. Пригнали как-то роту то ли кавказцев, то ли азиатов (стройбат). Они с ходу начали притеснять танкистов, обижать. Но пришел терпению танкистов конец. Как-то после отбоя слышим шум. Повыскакивали из казармы, глядим – бой идет рукопашный, нешуточный. Кирпичи, камни летают. Офицеры наши подоспели. Старлей Ильиных с перекинутым в руке ремнем охаживал дерущихся. Утихомирили. В дальнейшем таких инцидентов не было, пошла наука на пользу…
Кормили нас средне, в буфете можно было еще что-то взять. Но кишечную заразу никто не отменял – начали ребята болеть, страдать животами. Первыми занедужили те, кто спал в проходе: коварный сквознячок от открытой боковой двери сделал свое нехорошее дело – ослабил организмы.
Как-то возвращаемся с полевых занятий, танковая колонна навстречу движется. Из башен командиры торчат, все, как мукомолы, в пыли. Ну и мы тоже попали в эту пыльную тучу. В казарме решил я форму постирать, а пока она сохла, пошел в душ. Водичка прохладная, приятная… Вечером почувствовал, что что-то не то с моим организмом и недомогание появилось. Стал подворотничок пришивать – иголку держать не могу. Оставил старый. Утром на разводе старшина замечание сделал: «Почему подворотничок не свежий?». Ответить я ничего не успел, сознание потерял, очнулся на чьих-то руках…
В санчасть только по записи можно было попасть. Пришел. Там сидел медбрат, который спросил, что случилось. Я рассказал, что у меня температура и диарея. Он дал мне пригоршню таблеток, похоже, бактериофаг из армейской аптечки.
– Как принимать, – спрашиваю, – по одной или все сразу?
– Как хочешь, – отвечает.
Проглотил все сразу. Желудок свело судорогой. Выпил из непонятного графина воды, пот мгновенно прошиб, но в глазах посветлело. Температуры больше не было, но диарея осталась и еще несколько месяцев преследовала меня, поскольку лошадиной дозой антибиотика выкосил я микрофлору начисто.
Как-то подходит ко мне кто-то из ребят, спрашивает: «Третьим будешь?» День рождения. Протащили через КП бутылку водки, сели за каким-то барханчиком и отметили праздник. Я водки с солью выпил. Насколько эффективным оказалось это «лекарство» – не припомню, но приключение приключилось. Время отбоя. Зашел к нам в казарму дежурный офицер. Мне мимо него через узкий проход нужно было пройти.
– Товарищ майор, разрешите пройти!
Прошел. Голос сзади:
– Курсант, вернитесь, дыхните! – старательно вдыхаю. Требует выдохнуть, я опять вдыхаю. – Ясно, пьян!
Майор куда-то исчез, вскоре появился с нашим майором. Они искали меня. А на моем месте уже Володя Губанов стоял в очках, как и я. Сходство со мной отдаленное, но все же оно было. Уж и вдыхал, и выдыхал он на майоров, все нормально. А я в это время в дальнем углу на Володиной койке доедал тюбик мятной пасты с молотым кофе. Почти как торт с черемухой! Миновало!
Там же, в Актогае, приняли мы присягу.
Томск – город, каких больше нет на свете. Город молодости и мечты! В то время наполовину деревянный, он как бы остановился в своем развитии, пропустив младших братьев – Новосибирск, Красноярск, Иркутск, даже Кемерово и Новокузнецк – вперед. В 1964 году пришел Лигачев, поэтому уже в наши студенческие годы город начал развиваться. В 1970 году построили Дворец спорта – шикарный дворец со льдом и сценической площадкой, на которой выступали наши звезды от Родниной с Зайцевым и хоккеистов сборной до Толкуновой. Строились новые цеха заводов, предприятия строили жилье, но его катастрофически не хватало: люди ждали квартиру в среднем по 15 лет.