Когда я еду с Петром, у меня и мысли не возникает о чем-то неприятном. Такое впечатление, что он и родился вместе с машиной.
Годы поиска и становления
Институт за плечами. У меня была свобода выбора, поэтому я поехал по стране. Сначала я попал на Миасский машиностроительный завод, возглавляемый С. И. Макеевым, который, может, даже значимее своего учителя Королева. Благодаря работе коллектива этого завода сегодня у нас есть вооружение для всех видов судов и подводных лодок. У Королева стояла задача запуска ракет с земли, а у Макеева – с судов и подводных лодок. Последняя задача сложнее. Но эти люди были настоящими коммунистами и патриотами страны, для них не было ничего невозможного.
Завод выделял квартиры с подселением, что уже было хорошо. Машгородок находился в лесу за городом. Недалеко расположилось озеро Тургояк с золотом Пугачева – красивейшее место.
Но я решил продолжить свое путешествие. Дальше был почтовый Железногорск под Красноярском. Все понравилось. Уже подал документы, но в последний момент передумал из-за строгости выезда и въезда.
Вернулся в Томск и устроился на «Полюс» младшим научным сотрудником с зарплатой в размере 110 рублей. Генеральным директором был Петр Васильевич Голубев, основавший объединение с лабораторией, в которой трудилось несколько человек. Однажды он чуть не уехал в Питер, но Нилин, тогдашний директор электротехнического завода, сказал ему: «Здесь ты можешь сам создать НИИ, а там у тебя не будет такой возможности…»
Наш отдел № 4 занимался разработкой вторичных источников питания для космоса и морского флота и вместе с 36-м отделом занимал главенствующее положение среди других отделов.
Помню, Галенко дал мне задание сделать отчет, после чего мне повысили зарплату до 125 рублей.
В отделе в основном все были молодые, средний возраст – 35 лет. В нашей лаборатории особенно выделялись Анатолий Ильин и Володя Катков, да и все остальные были хорошими специалистами. К любому без всяких проблем можно было обратиться за помощью. Боря Шаропин, Женя Куинджи, Боря Кучерук, А. Черепков, Витя Арчаков, А. Тарабыкин, Вера Половинкина, С. Кравчук – все они обладали необходимыми профессиональными качествами, были эрудированы, участвовали в обсуждении литературы, викторинах, конкурсах и, конечно, в спортивных мероприятиях.
В первый год Нилин, который уже работал в министерстве, приезжал награждать институт и работников. Мне досталась почетная грамота, но скорее авансом.
Как-то команда нашего отдела выступала на соревнованиях по лыжным гонкам среди промышленных предприятий Томска. Мы заняли первое место, а утром наша главная газета «Красное знамя» напечатала сообщение о соревнованиях, но про «Полюс» не сказала ни слова. Я пошел в редакцию, чтобы добиться справедливости. Но там мне сказали, что информация пришла от Кировского райкома партии. Я отправился туда, но мелкие чиновники от партии ничего не решали. Пошел к главному – первому секретарю райкома Юрию Ковалеву, но меня к нему не пустили. Я все же прорвался, объяснил ситуацию. Он признал ошибку, но сказал, что, наше предприятие оборонное и не стоит распространять о нем лишнюю информацию. Спросил, чего я хочу.
– Опровержение, – говорю, – в газете. Правду.
– Если партийная газета даст опровержение, то как ей люди будут верить потом?
– Каждый может ошибиться, ничего страшного.
Я его долго уговаривал, но это не приносило успеха. Тогда решил, что с худой овцы хоть шерсти клок, поэтому начал мягко шантажировать:
– Я понял. Но что я скажу коллективу, который обороноспособность страны укрепляет? Что партийная газета не может правду сказать? Я не могу вернуться так, доверие людей к партии не могу подрывать…
Ковалев встал. Что-то в голове у него прояснилось, видимо, почувствовал дискомфорт от своего решения, поэтому предложил грамоту от райкома.
– Давайте сделаем народу подарок! Например, книги хорошие, – говорю я ему.
С книгами тогда был дефицит, ровно как сейчас с их чтением. Ковалев подумал и решил, что это хорошая идея. Позвонил директору «Дома книги», что был на Фрунзе, и сказал: «К вам подойдет Лушников. Подберите ему хорошие книги, количество он скажет». На том и порешали. В итоге подарочную книгу Тургенева получили все участники лыжной гонки.
Я всегда говорю, что в жизни из каждого плохого момента можно извлечь что-то хорошее… Второй раз я должен был встретиться с Ковалевым, когда он руководил городом.
Где-то в 1994 году я в числе полутора десятка предпринимателей получил письмо о просьбе помочь больнице. Ну, думаю, раз просят, почему бы и нет. Пришел в горисполком, сел возле приемной. Вижу, что никого нет. Секретарь спрашивает:
– Вы по какому вопросу? – вместо ответа показываю письмо.
– А Ковалева нет, – отвечает она.
– Когда будет?
– Не знаю.
У меня правило: больше 15 минут не ждать. Подождал, но никто так и не пришел. Я подошел к секретарю и сказал:
– В следующий раз пусть сам приезжает, если что-то надо. А если просит, то пусть уважает людей.
– Так вы один приехали!
– А один – не человек? – парировал я.
Вот вам и две мои встречи с почетным гражданином Томска.
Нашу лабораторию № 41 возглавлял в то время Анатолий Михайлович Семиглазов. После, уже в 90-х годах, он ушел преподавать в ТУСУР, защитил докторскую диссертацию. Лабораторию № 42 возглавлял А. В. Леныпин, который потом был еще и начальником четвертого отдела, а лабораторию № 43 возглавлял А. В. Мерунко, который в 90-х ушел на вольные хлеба, занявшись разработкой приборов для народного хозяйства.
Особо выделялся Леныпин какой-то вдумчивостью, интеллигентностью, внутренней силой. Говорил он тихо, немного картавя, и медленно, как бы обдумывая каждое слово, смотрел внимательно, изучая. Не торопился с выводами, давал возможность спокойно подискутировать.
Семиглазов был настоящим начальником, от него сквозила энергия, подкрепленная голосом и уверенностью.
Мерунко запомнился спокойным, вежливым и рассудительным. На начальника он не похож, но при этом человек и специалист хороший. Так повернулась судьба, что именно его сын Алексей, профессор, доктор наук, по просьбе отца спас мою внучку Катю, пойдя против консилиума медиков кардиоцентра и сделав полостную операцию на сердце. Наша семья вечно будет благодарна Алексею Мерунко, который сейчас оперирует в Майями и является одним из ведущих хирургов.
Коллектив работал на благо страны в трех больших помещениях в корпусе, который стоял на углу Кирова и Киевской. Каждое рабочее место было оборудовано приборами и паяльником. Режим работы был строгий: рабочий день начинался в 08:00, а заканчивался по-разному, в зависимости от сроков сдачи. Иногда приходилось и допоздна задерживаться.
В то время с жильем в городе было плоховато, поэтому многие предприятия строили дома сами, привлекая своих сотрудников не только на стройки, но и на предприятия стройиндустрии, к примеру, на завод железобетонных конструкций (ЖБК), чтобы получить стройматериалы.
На квартиры существовало две очереди – общая и для молодых специалистов, но решающее слово часто бывало у генерального директора Голубева.
НПО «Полюс» еще строил базу отдыха «Прометей» и новый корпус на Кирова. Нас, молодых, бросали на все стройки. Когда строили базу отдыха, я помогал возводить крыльцо, а во время строительства корпуса на Кирова участвовал в общестроительных работах. Еще у «Полюса» было подсобное хозяйство. Все это вместе напоминало государство в государстве, такая была система (к примеру, себестоимость свинины у нас была около 8 рублей, в то время как цена мяса на рынке составляла 3 рубля 60 копеек). Конечно, это не способствовало производительности труда…
Еще выезжали на сельскохозяйственные работы, заготавливали сено. Как-то летом в институте сформировали бригаду косцов. Помимо зарплаты еще платили 10 рублей в день, то есть в два раза больше, чем за основную работу. От нашей лаборатории никто не поехал, а меня уговорили, хотя я никогда не держал косу в руках. Все косцы были старше меня и хорошо косили. А как иначе, ведь ехали на калым (дополнительный заработок).
Разместили нас в пионерском лагере «Окунек», что рядом с Обью. Помню первый день. Подъем в четыре утра, завтрак хороший. Выдали косы, которые все стали точить бруском. Я посмотрел, зазубрин не обнаружил. Провел пальцем – острая. Но мужики продолжали усердно работать бруском. Потом они надели косынки, закрывающие уши, обмазались дегтем, встали на поле один за другим на расстоянии десяти метров друг от друга и стали махать косами. Мокрая трава послушно ложилась слева от косца. Я оказался предпоследним, за мной был Коля Сериков.
И вот я начал косить. Махнул косой, а трава только сбросила росу и снова поднялась. Я ударил пониже и часть травы срезал, но острый конец врезался в землю. Снова махнул и еще часть срезал, а остальная трава поднялась и издевательски посмотрела на меня. Я опять рубанул ее и снова неудачно. А Коля уже рядом. Подошел ко мне и спрашивает:
– Ты что, не косил никогда?
– Нет, – говорю.
– А как тебя послали? – спросил и, не дождавшись ответа, повел в лес.
Там и стал меня учить всем премудростям этого дела. В общем, полдня я учился. Не знаю, сказалась ли генетика крестьянская, но на следующий день я уже шел в одной связке с бригадой, а к концу калыма никому не уступал. Более того, мне понравилось косить.
Работали утром с пяти до обеда, потом отдыхали до четырех и в пять часов снова принимались за работу уже допоздна. В обед мы купались, загорали. В общем, курорт! Но тому, как следует направлять косу, я так и не научился.
Ездили отделом и в район Нелюбино, собирали и скирдовали там сено.
Секретарем комитета комсомола был Александр Радько. С ним мы проводили конкурсы на лучшего фрезеровщика, токаря и слесаря на территории весового завода, выпускающего рычажные весы. Этот завод располагался между улицами Ленина и Советской. По результатам конкурсов давали не только премии, грамоты, но и повышали разряды победителям.