Позже Александр стал директором завода.
Также у «Полюса» была подшефная школа, расположенная возле кардиоцентра. Меня послали туда работать шефом четвертого класса. Пришел в первый раз, но увидел, что никто не обращает на меня внимания. Поэтому я начал рассказывать, как летит крылатая ракета, почему ее сложно обнаружить. Все это показал на доске и заметил, что вокруг образовалась тишина. Мальчики начали слушать – контакт найдет. Потом были соревнование по шахматам, шашкам, поход на Степановку через могилы умерших от ран солдат и офицеров, находившихся на лечении в Томске. Стояла тишина, потому что я говорил тихо… И сейчас считаю, что туда ходить надо, это сакральное место…
Однажды я проводил конкурс на знание Томска. Там было много вопросов и старых фотографий зданий – нужно было определить, что сейчас в них находится. На подведение итогов я пригласил Лозовского из ТПУ и директора-букиниста Суздальского.
Мы вместе рассказывали о Томске. Достаточно вспомнить историю первого томского самолета, который приобрели в Париже и который стоял в Буффсаде, потому что невеста хозяина выдвинула условие: или я, или самолет! Такая реакция была вызвана большим числом аварий первых летательных аппаратов. Тогда студенты ТПУ уговорили Кухтерина купить им самолет. Тот выписал чек на 10000 рублей (чтобы вы понимали значимость этой суммы, приведу в пример стоимость коровы – 5 рублей), они купили самолет, а потом летали на нем с Лагерного сада через Томь.
После революции в ТПУ учились Камов и Миль, два легендарных наших вертолетостроителя. Правда, Миля отчислили, но, что интересно, оба они были родом из Иркутска, с одной улицы, поэтому в свое время Камов помог Милю войти в авиацию. Эти два человека были до мозга костей патриотами Томска…
На «Полюсе» шли напряженные будни. Как-то меня отправили в Научно-исследовательский институт приборов в Лыткарино, где, кстати, находился ядерный реактор. В то время появилась нейтронная бомба, и мы должны были наши приборы проверить на степень радиации, при которой наши источники питания останутся работоспособными, а также определить, какие элементы наиболее уязвимы к излучениям.
Сначала уехала группа испытателей, а я прибыл позже. Прилетел в Москву и вскоре устроился в гостинице «Эра». Время было обеденное, я пошел на предприятие. Предприятие было с повышенным уровнем секретности. Мало того, что там была строгая пропускная система, вертушки на входе, которые открывали только по предъявлению пропуска, так еще и на каждом этаже были прапорщики, которые достаточно долго проверяли пропуска. Я этого еще не знал. Прошел на территорию, узнал о нужном мне корпусе у какого-то работника, зашел на второй этаж и спросил, где находится лаборатория. Прапорщик попросил показать мой пропуск, а я ему говорю: «Какой пропуск?»
Он куда-то позвонил, и меня забрали сотрудники первого отдела. Никто не мог понять, как я прошел через проходную и прапорщика на первом этаже без пропуска. Они связались с нашей группой, те подтвердили, позвонили в «Полюс», там тоже подтвердили. Приехал какой-то гражданский, начал задавать странные вопросы. Короче, день рабочий пропал. В итоге мне сказали молчать и отпустили.
Уже потом, когда я заходил на предприятие, сам удивлялся тому, как я прошел. Ведь пока не покажешь охраннику пропуск, вертушку он не откроет, а прапорщик два раза смотрит на пропуск и на тебя, и только потом пропускает… Я что, пролетел сразу на второй этаж? За этот случай на «Полюсе» меня лишили 30 % премии за нарушение пропускного режима.
Славу богу, что про второй случай никто не узнал. А произошло все из-за моего любопытства. В гостинице «Эра» тогда водилось достаточно большое количество черненьких усатых тараканов. Мне попалась газета, где говорилось, что при взрыве атомной бомбы в Хиросиме тараканы не погибли. А здесь они как раз бегали, поэтому я решил провести эксперимент: наловил тараканов в спичечный коробок и вместе со своим прибором сунул его в камеру испытаний. Я поставил прибор сам, а сотрудник, который, как позже оказалось, должен был их ставить (ему за получение радиации начислялись деньги), дал мне свой дозиметр. Так вот, разместил я прибор с коробком и пошел снимать с него показания. Мы довели радиацию до уровня, при котором прибор вышел из строя, я пошел его доставать. Взял дозиметр у сотрудника и решил в камере открыть коробку. Открыл, а мои подопытные из нее рванули! Тараканы разбежались, а я начал их давить сначала ногами, а потом и руками. Несколько минут разбирался с тараканами, даже жалко их было – радиацию пережили, но погибли от ударов. Я собрал их тела и пошел назад, а сотрудник спросил, почему я так долго? Не помню, что сказал, но ушел благополучно.
Через час почувствовал слабость, но доработал. А когда пошел в гостиницу, ноги подкосились – понял, что идти не могу. Мужики помогли, привели в гостиницу. Говорить было нельзя, поэтому я молчал. Сказал, что, наверное, от радиации плохо стало. Мужики были опытные, лечение назначили сразу: дали мне спирт и арбуз. Хорошо, что следующие дни были выходными, к понедельнику я был уже на ногах. А сотрудника положили в больницу, так как дозиметр показал превышение суточной дозы в десятки раз… Потом он все меня расспрашивал и удивлялся тому, что я остался жив. Ничего никому не сказал, но зато теперь точно знаю, что тараканы не боятся радиации.
Командировка в Лыткарино была длительной, где-то месяц, и в планах у меня было посещение Большого театра. Попасть туда было трудно, но уж если мне в голову что-то западало, то обычно я этого добивался. Тем более, что система покупки билетов не показалась мне сложной. Надо было лишь записаться с утра, потом прийти к открытию кассы, к двум часам дня, и по этой очереди купить билеты. Всего делов-то! По крайней мере, так мне сказала девушка со списком в руке, когда я пришел в субботу в десять утра. Записался, по очереди оказался двадцатым. Прихожу к двум, очередь пошла, но закончилась на десятом очереднике, и заветного билета мне, увы, не досталось. «Ничего, – думаю, – завтра воскресенье, приду пораньше».
Задумано – сделано, в семь утра я был у кассы. Стоит молодой парень со списком. Я записываюсь четырнадцатым – уже прогресс. К двум, к раздаче, опять заканчиваются билеты на десятом очереднике.
– Когда запись начинается? – спрашиваю я.
– С шести утра, – получаю ответ.
Сложно, но сходить охота, да и азарт уже разыгрался. Договорился с мужиками, что отработаю, всю ночь просидел на Главпочтамте и в 05:30 был уже у касс, возле которых не было ни души. Каково же было мое удивление, когда в половине седьмого появилась девушка и уже со списком в десять человек.
– А откуда уже десять? – спрашиваю ее. – Ведь я пришел первым. И вас не было!
Она ответила мне что-то невразумительное – якобы была в метро. Ничего понять не могу, на улице холодно, все-таки январь, и записываюсь одиннадцатым. Вдруг девушка мне говорит:
– А ты не торопишься?
– Нет, – говорю.
– Постой со списком, – она мне.
– Нет вопросов, – отвечаю, тем более с утра некуда идти.
Стою со списком, записываю желающих приобщиться к великому искусству. Человек пять записал. Подходит парень и спрашивает:
– Откуда у тебя список?
– Не ваше собачье дело, – отвечаю ему. – Видишь, народ записываю.
А он смотрит на список и опять:
– Ты где его взял? Это наш список МГУ.
– Ну и что? Меня попросила девчонка подежурить.
– Ладно, – говорит незнакомец. – За твои труды мы тебе билет дадим. Твоя фамилия будет Полуэктов, ты восьмой. Купишь два билета, один отдашь мне.
И только здесь мне стало все понятно, тем более что десять фамилий были записаны черной пастой, а девчонка мне оставила ручку с синей. Как же я раньше не догадался, что эти жулики создают только видимость справедливой очереди, а сами заранее десять человек вписывают?!
Молча киваю ему, отдаю список, а сам захожу к капитану милиции, что находился в здании касс и рассказываю ему про билетных жуликов. Он выслушал, зачем-то проверил паспорт и выгнал меня. Иди, говорит, подальше и сказки не выдумывай.
Вышел на улицу, не знаю, что и предпринять. Смотрю, капитан подходит к парню со списком и, показывая в мою сторону, что-то говорит и уходит. Парень подходит ко мне.
– Ты что, идиот? Я же тебе билет даже пообещал, а ты закладываешь! Нехорошо, ты в Москве правды не добьешься таким способом. Но я последний раз спрашиваю: пойдешь в Большой?
И я пошел. Это был мой первый в жизни серьезный компромисс с совестью. Я слушал оперу «Иван Сусанин», смотрел на сидящих людей и почему-то думал о том, как они взяли билеты. Неужели так же, как и я?
31 декабря 1980 года. Социализм казался незыблемым, но бурлила Польша, шли забастовки, гремело имя Валенса – главного оппозиционера правительства социалистической Польши. В Томске было тихо и спокойно. Система казалось прочной и железобетонной, хотя на кухнях обсуждались ее недостатки. Со строительством жилья, с продуктами питания, товарами народного потребления было, мягко говоря, неважно. Чтобы взять, к примеру, мебель, даже простую, из ДСП, нужно было годами ждать или надеяться на блат, то есть нужные знакомства.
Блат входил в норму поведения, это была основа последующих взяток. В Москве уже начали процветать взятки, а получателями становились чиновники, партийные деятели и работники торговли. Распространение этих явлений шло со столицы: чем дальше от столицы, тем меньше таких явлений; чем дальше от крупных городов, тем более праведной была жизнь. Начинало процветать воровство, приписки, а с ними и размывались идеалы социализма. Помню, как выпивший дядя Сеня говорил председателю колхоза, что все мы воры. Комбайнер обязательно бункер-два увезет с поля домой, ведь свиней надо кормить, но, кроме этого, и водителю надо что-то дать, и родственникам. А председателю нечего было сказать, да и ему тоже перепадало.