– А! Добрый день, Билл, – сказала она приветливо и в то же время официально. – Я Гвен. Приятно познакомиться.
– И мне приятно, – ответил он.
– Я слышала, вы работали учителем.
– Да.
– А чего?
– В основном детей, – сказал он.
Гвен рассмеялась. Было приятно снова увидеть папу в роли инициатора шутки, а не ее невольного объекта. Гвен попрощалась с нами и ушла. Вскоре я тоже ушла. Мама пообещала звонить каждый день и держать меня в курсе папиного состояния.
Я не рассказала маме о Максе. В детской попытке обмануть судьбу я решила, что чем больше людей будет знать о его исчезновении, тем меньше вероятность, что он вернется. Я делала все возможное, чтобы сохранить Макса рядом с собой. Начала читать нашу раннюю переписку, будто листала текст пьесы. Предпочла жить с его полуживой версией, лишь бы не признавать, что он ушел навсегда.
Для ужина в тот вечер я выбрала томатный суп по особому рецепту, который слегка усовершенствовала для новой книги. Сладкий, нежный, незатейливый суп, напоминающий консервированное томатное пюре, был самым желанным средством от хандры. Он переносил меня в те времена, когда родители беспокоились о моем здоровье и прохладной рукой трогали мне лоб или отправляли в постель в определенное время, и мне не приходилось думать об этом самой. По пути в супермаркет я увидела бездомную женщину. Однажды я спросила, не нужно ли ей чего-нибудь из магазина, и она сказала, что любит бисквитные кольца. С тех пор, если я видела ее там, то всегда покупала для нее пачку. На кассе передо мной пожилой мужчина с изогнутой полумесяцем спиной выгрузил свои покупки: пакет с кошачьим кормом и три миниатюрных трайфла[31] в стаканчиках. Я задалась вопросом, давала ли ему мама этот десерт в детстве. Сладкий и однородный томатный суп, сладкие цветные кругляши бисквита, нежный заварной крем и желе. Содержимое корзин в супермаркетах наглядно демонстрирует, что все мы не так уж хорошо приспособлены ко взрослой жизни.
Тем вечером, пока я медленно нагревала в кастрюле сливочное масло, лук и помидоры, снизу донесся громкий шум. Это был непрерывный, звериный вой, в котором звучала ярость боевого клича и боль от боевых ран. Он напоминал рев краснолицых футбольных фанатов проигравшей команды, наводнивших метро после матча. Хеви-метал.
За дверью Анджело раздавался оглушительный грохот – фейерверк ударных, раздирающие до крови струны гитары и крики монстров и демонов. Я постучала, но музыка была такой громкой, что я не расслышала собственного стука, хотя различала голос Анджело, который подпевал несуществующей мелодии. Я забарабанила в дверь кулаками – ответа не последовало.
Я поднялась наверх и постучала в квартиру Альмы. Она открыла и улыбнулась, ее карие глаза сверкали, лицо-сердечко обрамлял черный головной платок в голубой цветочек.
– Привет, Альма, как дела? Как поживают чили?
– Мы с ними страдаем от холодов, а в остальном все хорошо. Как у тебя дела?
– Нормально, нормально. Вас беспокоит шум снизу?
– Какой шум?
– Анджело с первого этажа очень громко включил музыку, разве вы не слышите?
Альма высунулась из дверного проема и, прислушиваясь, повернула голову в сторону лестницы.
– Ах, да, – сказала она. – Теперь слышу. Но внутри – нет. Думаю, мне повезло: квартира подо мной поглощает шум.
– Да, именно, это моя квартира.
– Ох, – сказала она.
– Его стало чересчур много. Он будил вас раньше?
– Нет, ни разу. Хорошо, когда ты старая и глухая.
– Вы не старая, – сказала я. – Но я рада, что вы немного глухая, для вашего же блага. Он так сильно шумит и отказывается идти навстречу, когда я пытаюсь поговорить.
– Могу я чем-то помочь? – спросила она. – Как-нибудь облегчить твои страдания?
– Ох, Альма… Вы такая милая.
– Если шум станет невыносимым, ты всегда можешь переночевать на моем диване.
– Спасибо.
– Хотя, полагаю, вместо этого ты отправишься к своему приятелю-красавцу, – сказала она, и ее глаза при свете лампочки в коридоре сверкнули драгоценным блеском. – Как он поживает?
Альма помешалась на Максе с тех пор, как он однажды занес ее покупки наверх. Теперь при каждой нашей встрече она говорила, как мне с ним повезло, какой он необыкновенный. Я решила не уточнять, что ему тоже повезло со мной – женщиной, которая заносила покупки Альмы наверх бессчетное количество раз.
– Хорошо, – сказала я.
– Скоро он станет твоим мужем!
– О, насчет этого не уверена, – усмехнулась я.
Она понимающе усмехнулась в ответ.
– Быть замужем – чудесно.
– Знаю… То есть нет, конечно. Но звучит здорово.
– Каждый день я скучаю по мужу. Он не походил на твоего милого приятеля – был с норовом. Но приносил мне в постель чашку кофе каждое утро до самой своей смерти. Разве это не везение – пятьдесят восемь лет просыпаться со свежим кофе?
– Да, – согласилась я. – Еще какое.
– Если шум не стихнет и ты захочешь переночевать здесь – только скажи.
– Спасибо.
Когда я вернулась в свою квартиру, музыка стала еще громче. За ужином я пыталась слушать подкаст в наушниках, но все равно чувствовала вибрации через пол.
Я открыла ноутбук и поискала, после которого часа можно звонить в совет с жалобой на шум. Затем уселась на диван, кипя от ярости, и смотрела на часы. Ровно в одиннадцать я позвонила в шумовой патруль, назвала адрес и попросила разобраться с Анджело. Поджидая их, я раздвинула шторы, встала у окна и следила за дорогой. Роль старой девы меня забавляла.
В 23:20 к парадной двери подошли двое. Я спустилась, открыла им, показала на квартиру Анджело и поспешила обратно наверх. Заперев свою дверь, я села на пол, уткнулась подбородком в колени и стала ждать. Они постучали, он не услышал. Затем они начали колотить кулаками. Анджело, вероятно, решил, что это я, поэтому никак не отреагировал. Наконец они стали кричать, что они из совета. Внезапно музыка смолкла и скрипнула его дверь. Я прижалась ухом к стене и разобрала только мешанину препирательств и бюрократических штампов из лексикона местного совета. Анджело снова и снова задавал один и тот же вопрос: «Это она?»
Наконец шумовой патруль ушел. Я ждала, пока сосед закроет дверь, но так ничего и не услышала. Затем на лестнице раздались шаги. Я пожалела, что не выключила свет: пусть бы думал, будто я сплю. Он подошел к моей квартире и встал у двери – я видела тень его ног в просвете над ковром. Анжело молча стоял там, пока свет в коридоре автоматически не погас. Теперь, когда я перестала видеть его ноги, до моего слуха донесся звук дыхания. Прошло несколько минут. Я гадала, как долго еще он там простоит, зачем ему это, скажет ли он что-нибудь и знает ли, что я сижу в считаных дюймах от него. Я ужасно боялась пошевелиться и произвести какой-нибудь шум. Еще меня пугало, что наше молчаливое противостояние продлится всю ночь. Примерно через минуту я услышала, как он спустился по лестнице и дверь в его квартиру закрылась.
Я вспомнила, как переехала сюда и в первый месяц испытывала глубокое ежедневное удовлетворение от осознания, что все эти квадратные метры принадлежат мне. Но теперь я столкнулась с вторжением незваного гостя, и квартира уже не казалась уютной и безопасной. Как будто у меня завелись тараканы, и я никак не могла от них избавиться. Оставалось либо смириться, либо переехать. Именно тогда я поняла, что в некоторых ситуациях статус одиночки теряет свое великолепие, даже если ты счастлива без партнера. Одна из таких ситуаций – разборки с кошмарным соседом.
Я хотела позвонить Максу. Хотела поговорить с ним. Я нуждалась в его прямолинейном жестком совете и непоколебимой, безжалостной любви. Я взяла телефон, чтобы набрать ему, но вместо этого перечитала наши старые сообщения и увидела, как он внезапно охладел и перешел на официальный тон, прежде чем исчезнуть насовсем. Потом нашла его имя и номер в списке контактов и уставилась на него в надежде отыскать признаки жизни, словно наблюдала за кем-то, находящимся в коме.
Я бродила по квартире в поисках доказательств того, что он был здесь. Взяла в руки книгу, оставленную им на прикроватной тумбочке в последнюю ночь. Коснулась ящиков, которые он помог мне установить в спальне. Его красная шерстяная шапка лежала в шкафу. Я вывернула ее наизнанку и уткнулась в нее лицом – колени мгновенно отозвались на знакомый запах. Из-за Макса я стала той, кто вдыхает запах одежды отсутствующего мужчины, словно нюхательную соль. Я ненавидела его за это, однако каждый день с тех пор, как он пропал, я искала доказательства его существования. Да, он был здесь. Его следы повсюду. Он мне не приснился.
Однако его существование означало, что я должна задать себе более трудный вопрос: если он был, но исчез, не приснились ли мне наши отношения? Не придумала ли я все то, что нас связывало?
А как же волшебство, возникшее между нами, когда он поднял меня и поцеловал на танцполе под «The Edge of Heaven»? Его я тоже вообразила? Или Макс, будто иллюзионист, исполнял этот фокус со всеми? Сногсшибательный, эффектный обман, который он мог провернуть с кем угодно? Неужели моя любовь к нему и все подробности, которые я кропотливо изучала, и будущее, о котором неуверенно начала задумываться, были только результатом ловкости рук и помутнения рассудка? Крючком, на который я попалась?
Я спрашивала себя, долго ли еще буду ждать ответа. Думала о бабушке Нелли и о ее так и не вернувшемся муже. Вспоминала, как гостила у нее в детстве и как она выглядела по утрам, когда приносили почту. Неужели она действительно стояла у дверей каждый день и ждала письма в конверте, надписанном его рукой?
Я считала, что многое знаю о Максе, но что, если наша близость была притворной? Переписка в «Линксе» началась с пяти фотографий и нескольких слов об увлечениях, работе и местонахождении. Встреча не была случайной: ее определял, контролировал и направлял алгоритм, выполняющий функции естественного отбора. Мы читали профили друг друга, а остальное дополняли воображением. Может, я сконструировала его из случайных деталей? Из того факта, что мы оба выросли под песни «The Beach Boys», которыми заслушивались все наши ровесники без исключения? Или я вложила в него больше души из-за старинных концертных афиш в его квартире? Не слишком ли я ему поверила и глубоко обманулась, проецируя свою версию его личности в лакуны моих знаний о нем?