– Включим саундтрек к «Королю Льву», идет? – сказала Кэтрин, отнимая младенца от груди и пряча ее обратно в лифчик.
– ИГЛАЙ «КОЛОЛЯ ЛЬВА»! – крикнула Оливия звуковой системе, все еще всхлипывая после яростных рыданий. Заиграло вступление к «Circle of Life».
– ГЛОМЧЕ! – снова закричала Оливия, и громыхание музыки отразилось от кухонного кафеля. Марк пошел выключать.
– Оставь, – попросила Кэтрин.
– Танцуй, Нино, – потребовала Оливия, когда раздался грохот барабанов. Я присела, взяла ее за руки и начала крутить в разные стороны. Малышка засмеялась.
– Танцуй, мама, танцуй, папа!
Марк закатил глаза, встал и принялся подтанцовывать в такт музыке.
– ЕЩЕ!
Марк неуклюже замахал руками в воздухе. Я рассмеялась, подхватила Оливию и закружила по кухне. Хор нарастал, Кэтрин подняла Фредди над головой, как Рафики – Симбу. Оливия расхохоталась. Фредди отрыгнул, и белая жидкость потекла по его подбородку.
– Дорогой, дай салфетку, – сказала Кэтрин, снова прижимая ребенка к груди.
– НЕ СТОЙ, ПАПА! – не унималась Оливия.
Танцующей походкой Марк подошел к шкафу, взял тканевую салфетку и бросил Кэтрин, которая поймала ее свободной рукой. Отточенная родительская хореография. Увлеченные моментом, они не подозревали, какими я их видела со стороны. Именно ради этих недолговечных проблесков единения стоило провести с молодой семьей изнурительный день, наполненный истериками и вонючими подгузниками.
Я ушла после «I Just Can’t Wait to Be King», выскользнув как можно незаметнее, чтобы не расстраивать Оливию. Когда я закрыла входную дверь, меня озарил золотой свет угасающего дня, отразившийся от их уличного окна. По мере того как я удалялась от дома, какофония смеха, криков, грохота тарелок и «Hakuna Matata» стихала. Я знала: вскоре после моего ухода им предстоит борьба с Оливией, чтобы затащить ее в ванну, потом успокоить перед сном и рассказать сказку на ночь. Их ждало мытье посуды, сцеживание грудного молока и стерилизация бутылочек, сопровождаемые мечтой о бокале вина. Кэтрин и Марк ложились спать еще до десяти, и один из них или оба молча вспоминали свои прошлые субботние ночи полной свободы. Я не идеализировала воспитание детей: за последние годы я слишком часто наблюдала за этим процессом с близкого расстояния через друзей. Но я и не хотела ничего идеализировать. Кэтрин отчаянно пыталась скрыть от меня домашний беспорядок, не подозревая, что именно о таком беспорядке я мечтала. Я не завидовала домашней, уютной тишине: спящий ребенок в коляске или идеальная подборка семейных фотографий в соцсетях. Я жаждала родительской рутины: игрушки на полу, диснеевский саундтрек, заполняющий кухню, потоки слез, а следом – нарастающий поток смеха, мокрый джемпер после купания извивающегося, брызгающего водой малыша. В моей квартире стало слишком тихо: слишком аккуратные полки, слишком чистые поверхности, слишком пустые страницы дневника.
В метро я попробовала дозвониться до Лолы и узнать, свободна ли она и не хочет ли встретиться, однако сразу попала на ее голосовую почту. Я просмотрела список контактов в поисках кого-то, с кем можно пойти выпить, – увы, все были связаны неписаными контрактами отношений, а значит, о встрече нужно было договариваться за две недели.
Дома я заметила, что Анджело снова бросил черный мешок с пищевыми отходами в корзину для вторичного сырья, но не стала заморачиваться по этому поводу и пошла наверх. Сегодня вечером у меня не было сил с ним воевать. Я открыла ноутбук и приступила к работе над новой книгой. Почти сразу же я отвлеклась от рукописи и погуглила Макса, что теперь делала примерно раз в неделю. Как всегда, я уставилась на его единственную имевшуюся в интернете маленькую фотографию: изображение профиля в «Линкедин», на котором он был в белой рубашке и зеленом галстуке. При увеличении снимок распадался на пиксели. Недавно я отказалась от другой сомнительной привычки – просматривать профили его коллег в «Линкедин», чтобы узнать, нет ли там сведений о том, где он бывает. Ничего такого там не было, просто куча информации об их клиентах и взаимодействии с налоговым управлением и казначейством. Я гадала, как долго буду предаваться этому ритуалу, учитывая, что мы с Максом теперь провели порознь столько же времени, сколько вместе.
Я погуглила полное имя Фредди. Конечно, ничего не нашла. Ему было семь дней от роду. Если бы он только знал, как ему повезло: его жизнь представляла собой нетронутый снежный покров, на котором еще никто не наследил. Жаль, что он не мог осознанно наслаждаться этим периодом. Сколько результатов появится в поисковой выдаче в конце его предполагаемой стодвадцатилетней жизни? Какую кучу информации он о себе оставит?
Я набрала в поиске «Билл Дин, учитель средней школы». Выпали знакомые ссылки, подсвеченные сиреневым из-за бессчетного числа предыдущих кликов. Среди них было интервью с отцом о его работе директором средней школы, которое он дал местной газете после выхода на пенсию. Нашлась фотография из другой газетной статьи начала нулевых о поддержке национальной кампании по ликвидации безграмотности. Но, как и в онлайн-хранилище Макса, наспех сколоченном и пустом, поживиться здесь было нечем. Подавляющая часть папиной жизни прошла в мире, который существовал до интернета. Теперь, когда папа уходил, я хотела нащупать как можно больше связей с его прошлым. Интернет меня подвел. Я могла отыскать полные имена родителей актерского состава «Друзей», но ни одной фотографии моего отца в студенческие годы. Я могла сделать снимок улицы на другом конце света, где никогда прежде не бывала, однако не найти ни одного видео с папой. Я вспомнила встречу с бывшим папиным учеником в кондитерской после выставки Пикассо: он упомянул, что в папину честь создана группа на «Фейсбуке». Я набрала «Учитель Билл Дин» в строке поиска – ничего. Попробовала «Мистер Дин, учитель Сент-Майклс» – и вот оно: «ЛЕГЕНДАРНЫЙ МИСТЕР ДИН» и фото улыбающегося папы, каким я его помнила с детства: густые, как у бордер-колли, седеющие волосы, лицо в морщинках, только еще без полопавшихся капилляров. Глаза темные, как патока, настороженные и блестящие. Я перешла к описанию группы: «Для всех, кто учился в школе Сент-Майклс у ЛЕГЕНДАРНОГО мистера Билла Дина».
Я пролистала группу и нашла обсуждение необычных снеков – папа ел их во время занятий (копченые устрицы из консервной банки при помощи коктейльной палочки; маринованные грецкие орехи, завернутые в фольгу), и необычные темы его уроков («Производные в рифмованном сленге кокни», «Тексты песен Леонарда Коэна как поэзия»). На нескольких фотографиях отец позировал в костюме Гекльберри Финна на Всемирном дне книги. Было множество постов, в которых бывшие ученики писали, что папин энтузиазм к литературе пробудил в них любовь к чтению. В последнем посте Артур сообщал, что недавно столкнулся с Биллом Дином и тот, хотя выглядел чуть старше, мало изменился. Артур отпустил самоуничижительную шутку по поводу того, что папа его не узнал: само собой, ведь мистер Дин был любимым учителем стольких детей, и глупо рассчитывать, что он будет помнить каждого ученика. Я вошла в свой профиль и написала Артуру личное сообщение.
Дорогой Артур!
Меня зовут Нина, я дочь Билла. Не так давно мы пересеклись в кафе. Я решила написать вам, потому что папино поведение в тот день могло показаться вам странным. Я хотела, чтобы вы знали: он страдает от…
Я откинулась на спинку стула. Отец всегда был открыт с учениками: он считал, им важно знать о его интересах и увлечениях. Но оставалась частная жизнь. Он говорил, что есть тонкая грань между тем, чтобы показать детям свою человеческую сторону, и тем, чтобы рассказывать им всю подноготную. Папа избегал последнего. По его убеждению, излишняя открытость повредила бы как ему, так и ученикам. Безусловно, именно это стало одной из причин появления группы в «Фейсбуке»: спекуляции на тему личности Билла Дина – человека, полностью посвятившего себя их образованию. Помогло бы мое сообщение сохранить папино достоинство и наследие? Так и не отправив письмо, я вышла из аккаунта и закрыла ноутбук.
Я разблокировала телефон и загрузила «Линкс» – в который раз после Рождества. Я знала, что должна вести «активный поиск», будто червяк на крючке, по выражению Лолы, но не могла отпустить наше с Максом прошлое. Все кандидаты с виду не отличались друг от друга: «Том, 34 года, атеист, Лондон, любит: читать, спать, есть, путешествовать». Я вспомнила программу средней школы по биологии, где говорилось о потребностях живых организмов: движение, дыхание, размножение, питание, выделение. Каждый ничем не примечательный профиль вызывал в памяти какую-нибудь деталь, связанную с Максом. Составленный им для меня плей-лист «Счастливые и грустные мужчины с гитарами». Водка с тоником, которую он приносил мне вечером в ванную, а сам садился на край ванны и разговаривал, пока я мыла голову. Тот день, когда он с материнской заботой втирал мне в волосы кондиционер, будто я снова была пятилетней, – чтобы не расплакаться, пришлось отвернуться от него и смотреть на душевую шторку. Неуклюжий секс наполовину в одежде после долгой холодной прогулки вдоль канала и то, как всю последнюю милю мы шепотом перечисляли друг другу, что сделаем, когда вернемся в тепло его квартиры. Попытка заменить подобную близость одной из этих анонимных особей не представлялась возможной.
Странно, как все установки в конце концов нас подводят. Я не знала, где найти ту восхитительную «химию», против которой предостерегали психологи: сколько бы я ни кликала, она от меня ускользала. «Гугл» не давал желаемого, как и «Линкс». Возможно, именно поэтому Лола без конца делала покупки в интернете и отправляла их обратно, словно больная булимией: чтобы хоть на секунду что-нибудь почувствовать. Я заснула на профиле мужчины ростом пять футов девять дюймов по имени Джейк, который жил в Эрлсфилде и любил японскую синтезаторную музыку.
В понедельник утром я тестировала на кухне новый рецепт, когда в дверь позвонили. На пороге стоял курьер из службы международной доставки с квадратной коробкой в руках.