– Согласна. Пожалуй, не стоит делать этого снова.
– Зачем ты назвалась моей женой?
– Только для того, чтобы тебя обокрасть. Не переживай.
– А.
– Но, возможно, нам стоит подружиться, – сказала я. – По-моему, пора заключить мир.
– Sì, мир, – вздохнул он. – В мире жить – с миром жить.
– Хорошая пословица.
– Пословица?
– Поучительная фраза, которая содержит народную мудрость.
– Ясно.
– Научи меня какой-нибудь итальянской пословице.
Анджело откинул голову на холодильник и задумался.
– Hai voluto la bicicletta, e mo’ pedala.
– Как это переводится?
– Хотел велосипед, теперь крути педали.
– И что это значит?
– Что нужно отвечать за последствия своих желаний.
– Понятно. У нас говорят: сам застелил свою кровать, сам на ней и спи.
– Да, – сказал он. – У вас кровати, у нас велосипеды.
– Откуда ты родом? Я знаю, что «Бальдракка» – не название места, засранец.
– А, так тебе понравилась моя шутка!
Я нахмурилась.
– Я из Пармы.
– Я была там. Пару лет назад, по работе.
– Правда? – оживился он.
– Да, я пишу о еде. Готовила статью о продуктах с охраняемым географическим статусом в регионе Эмилия-Романья: о бальзамическом уксусе в Модене, сыре и ветчине в Парме.
– Шутишь! – Анджело взволнованно открыл одну из своих картонных коробок и вынул длинный нож. – От моей матери.
– Зачем он тебе?
– Делать прошутто.
– Хм.
– Что?
– Да так…
Я опустила голову к коленям и уткнулась носом в мягкую ворсистую ткань спортивных штанов.
Вытянув шею, Анджело заглянул мне в лицо.
– Что?
– Думала, ты собираешься кого-то убить, – сказала я, резко вскинув голову, и встретилась взглядом с его чистыми янтарно-карими глазами, теперь широко распахнутыми от удивления. – Прости.
– Что?
Он слегка отшатнулся, как будто угроза исходила от меня.
– Я думала, ты психопат и хочешь кого-то покалечить, – ответила я, оглядывая свертки.
– Нет! Мама прислала их мне, чтобы приготовить прошутто. Она вешает его в нашем саду. Я повешу здесь, – сказал он, открывая коробку и показывая мне крюки.
– А яд тебе зачем?
Анджело закатил глаза.
– Яд… Скажешь тоже. Это для мяса. Чтобы его… покрасить?
– Подкоптить, – помогла я. – Понятно.
– Яд? Серьезно?
– Отвали. – Я рассмеялась вслед за ним. – Мне говорили, что воздух Пармы делает мясо таким вкусным. В Арчвэе вкус будет совсем другим.
– Да, – пожал он плечами. – Возможно.
– У меня есть хороший мясник, на случай, если тебе понадобятся свиные окорока.
– Правда?
– Да. И сколько им висеть?
– Около года? – предположил он. – Мама оставляет на два. Я скучаю.
– По ветчине?
– По дому.
Вскоре Анджело ушел, благопристойно поцеловав меня в обе щеки. Мы обменялись номерами. Я услышала, как внизу открылась дверь его квартиры, потом он прошел в кухню, насвистывая на ходу. Принимая душ в паре метров над его головой, я слышала, как он готовит еду. Он мыл посуду под аккомпанемент радио, пока я чистила зубы. Я заснула, когда Анджело смотрел телевизор. Ночью я спала как убитая.
19
Нашим с Лолой кодовым словом на случай чрезвычайной ситуации было «пингвин». За пятнадцать лет дружбы мы использовали его всего два раза. Первый – когда она ненароком загрузила свое обнаженное фото в общий альбом, предназначенный для крестных родителей малыша Бертрама и его фотографий. Второй – когда мне показалось, что я увидела Брюса Уиллиса в магазине сотовых телефонов, но то был похожий на него лысый мужчина. Поэтому когда я получила эмодзи с пингвином, а также адрес паба, дату и время, то поняла, что Лола хочет сообщить мне только одно: она помолвлена.
Я предварительно заказала бутылку шампанского и села ждать за столик. Лола явилась в желтом топе в горошек, черно-белых полосатых шортах, серебристых сабо на каблуке и мягкой соломенной шляпе в отнюдь не солнечный день. Даже не обняв меня при встрече, Лола уселась за круглый стол и сняла солнцезащитные очки и шляпу.
– Джетро, – сказала она.
– Он сделал тебе предложение!
– Он исчез.
Подошел официант и помпезно выбил пробку из бутылки шампанского. Лола вздрогнула.
– Для вас? – спросил он, вне себя от восторга, что кто-то наконец заказал шампанское.
– Да, – ответила я.
– Чудесно. У вас, милые дамы, особый повод?
Лола прижала ладони ко лбу.
– Нет-нет, не беспокойтесь, – сказала я, осторожно забирая у него бутылку. – Думаю, дальше мы справимся сами. Большое спасибо.
Я поставила шампанское в ведерко со льдом, и он ушел.
– Что случилось?
– Еще пару недель назад все шло как обычно. Нам было так весело вместе, мы запланировали несколько просмотров квартир и с нетерпением ждали, когда уже наконец съедемся. Он заводил разговоры о женитьбе. – Лола перехватила мой осуждающий взгляд. – Знаю, знаю. Теперь сама вижу, что это бред. Затем в воскресенье вечером он сказал, что заскочит домой забрать кое-какие вещи, а потом вернется. Его не было несколько часов, поэтому я написала и спросила, все ли в порядке. Он ответил, что останется у себя. Мол, все завертелось слишком быстро и ему нужно «притормозить». Я спросила, знал ли он об этом уже тогда, когда уходил и делал вид, что все нормально. Он ответил, что нет. Но, конечно, знал. Просто сбежал от трудного разговора.
– А потом? – спросила я, наливая шампанское – какой издевкой оно теперь казалось.
– Мы решили не общаться несколько дней, побыть в одиночестве и подумать о том, чего хотим, а затем встретиться и поговорить.
– С тех пор он выходил на связь?
– Нет. Уже больше недели. Сначала я думала, что ему просто захотелось свободы, и я не против. Только он даже не отвечает на сообщения.
Слезы выступили на ее голубых, как у хаски, глазах и потекли по щекам. Она отчаянно хотела любить. Такое простое и в то же время исключительное желание.
Я ощутила, как внутри нарастает давно сдерживаемое чувство. Следовало выпустить его на волю еще тогда, когда Макс исчез в первый раз, но вместо этого я, как хорошая девочка, держала его в себе. Я винила себя, анализировала свои возможные недостатки. Подобно горячему пару это чувство затуманило мне голову, мешая трезво оценивать ситуацию. Оно проникло в сердце и приняло форму терпения и всепрощения. Я не давала ему воли, чтобы оно не вырвалось из меня и не глотнуло воздуха. Таким образом, никто не мог обвинить меня в напористости, самообмане или сумасшествии. Теперь пришло время выдохнуть его, как пламя. Я не искала мести; единственное, чего я хотела, – восстановить справедливость.
– Где он живет? – спросила я.
– В Кларкенуэлле.
– Точно. – Одним глотком я осушила бокал, потом поднялась и ткнула на полупустую бутылку шампанского. – Возьмем с собой.
– Мы же не поедем к нему…
– Ты нет, а я – да.
– Нет, Нина.
– Да. Нельзя удалять живых людей. Мы ведь не в романе-антиутопии.
– Что ты собираешься ему сказать?
– Все, что ему нужно услышать.
– Ладно. – Лола взяла шампанское и сделала глоток, пока мы шли к двери. – Что я теряю.
Квартира Джетро находилась в переделанном складском здании, экстерьер которого так и лучился довольством: стальные рамы окон походили на широкие зубастые ухмылки, нагло приветствующие друг друга. Я позвонила в домофон.
– Да? – ответил Джетро.
– Это Нина, – сказала я ровным голосом. – Нина Дин, подруга Лолы.
– О… – Легкое потрескивание на линии говорило, что он все еще тут. – Чем могу помочь?
– Хотела с тобой поговорить, десять минут.
Последовала пауза, затем монотонный, противный сигнал уведомил, что меня впустили. Я не сомневалась, что Джетро капитулирует: этих мужчин мало заботили их поступки по отношению к женщинам, которым они причиняли боль, однако их волновало мнение окружающих. Я показала большой палец вверх Лоле, сидящей с бутылкой шампанского поодаль, на пороге одного из зданий.
Джетро открыл входную дверь.
– Нина, привет, проходи, – протянул он с показной беззаботностью и тем самым выдал свой мандраж.
Я оглядела его квартиру – кругом были непременные атрибуты «человека эпохи Возрождения». Открытая кирпичная кладка и кафельная плитка первоначальной застройки подчеркивали интерес к истории, впрочем, не выходящий за пределы собственного жилища. Альбомы «Pink Floyd» в рамках, машинка для приготовления пасты, льняные наволочки, аккуратный ряд оранжевых корешков классики от издательства «Penguin», травяное мыло для рук в аптекарской баночке по цене тридцать восемь фунтов за штуку. Здесь же висела картина маслом: обнаженная женщина, слегка полноватая, с немного обвисшей грудью, что, вероятно, позволяло ему считать себя феминистом. Всю свою «индивидуальность» Джетро приобрел в бутиках на одной из мощеных улочек Шордича.
– Как дела?
– Хорошо, – сказала я. – Значит, ты жив?
– Разумеется.
– Ну, главное, что ты жив и здоров, остальное по боку.
Он прислонился к кухонному шкафу, желая придать разговору дружеский и непринужденный тон.
– Послушай, Нина, я понимаю, она твоя подруга, и ты пришла из любви к ней. Но то, что происходит между нами с Лолой, касается только нас двоих.
– Вряд ли, ведь ты с ней не разговариваешь, так что это касается только тебя. Самого важного человека в отношениях.
Он приоткрыл рот и тут же закрыл. Было приятно поставить его на место. Мужчины вроде Джетро редко сталкивались с тем, что женщина берет верх в разговоре.
– Я только хотел немного свободы и не сделал ничего плохого. Ты не понимаешь, под каким давлением я находился. Мы не разлучались даже на день, у меня не было времени подумать.
– Кто стал инициатором ваших отношений?
Он тяжело вздохнул.
– Я.
– А кто первым признался в любви?
– Я.
– Кто предложил купить квартиру вместе?
– Я знаю, что ты обо мне думаешь.