ГАЧИН. Но ведь так оно и есть.
ОЛЬГА. Возможно, так было. Теперь — не так.
ГАЧИН. Вы меня знали?
ОЛЬГА. Нет. Знала человека, похожего на вас.
ГАЧИН. До завтра, Ольга. О чем с вами говорил этот тип?
ОЛЬГА. Он очень одинокий. Пришел под предлогом консультации: как пол настилать. Потом выпить еще попросил. Потом о жизни своей рассказал.
ГАЧИН. А потом?
ОЛЬГА. Потом мы распрощались.
ГАЧИН. Вы говорите это не просто. Вы говорите с каким-то значением, хотя, скорее всего, никакого значения нет. Но вы на всякий случай говорите со значением.
ОЛЬГА. Я в эти игры уже не играю.
ГАЧИН. Значит, играете еще тоньше, чем тогда, когда старались играть.
ОЛЬГА. Вы хотите тоже поговорить со мной о жизни и о своей судьбе?
ГАЧИН. Да.
ОЛЬГА. Я вас разочарую. Я не умею слушать. Мне не интересно слушать. Вы мне безразличны.
ГАЧИН. Вы сделали все, чтобы я настаивал на свидании. Вы гений обольщения.
ОЛЬГА. Вы о себе тоже так думаете.
ГАЧИН. А может, на самом деле все очень просто?
ОЛЬГА. Что именно?
ГАЧИН. Все! Абсолютно все! Впрочем — до завтра!
ОЛЬГА. До завтра!
Уходят.
Затемнение. Музыка.
Свет. С носилками появляются Цаплин и Лукояров.
ЛУКОЯРОВ. Перекур. Сколько он там?
ЦАПЛИН. Вы о чем?
ЛУКОЯРОВ. Во-первых, хватит дергаться, давай на ты. Во-вторых, не притворяйся. Ты только об этом и думаешь.
ЦАПЛИН. О чем?.. Мне есть о чем подумать кроме этого, будь уверен… Я о тебе думаю.
ЛУКОЯРОВ. Да ну!
ЦАПЛИН. О тебе и о твоей собаке. Хорошо, тебя обидели. Но обидели одни. А ты мстишь — другим.
ЛУКОЯРОВ. Все — одинаковые.
ЦАПЛИН. При этом, я уверен, ты напускаешь пса не только на тех, кто пристает. Такие люди, как ты, входят во вкус. Тебе просто кто-то не понравится — и ты спускаешь пса. Я угадал?
ЛУКОЯРОВ. Прямо в точку. Сейчас бы на тебя спустил, чтобы ты умолк.
ЦАПЛИН. Не сомневаюсь. Ты делаешь это сладострастно. Тебе кажется, что ты сам зубами рвешь человека! Ты наслаждаешься!
ЛУКОЯРОВ. Красиво рассказываешь! Хочешь, вместе сходим на охоту? Я же главного не рассказал. Мальчиков травить — это ерунда! У меня другой фокус есть. Вот представь: идет женщина. Вечер. Вокруг никого. Умный мой Адик, как тень, выходит перед ней — и стоит. И женщина стоит. Она плачет. Ей страшно. Она делает шаг — Адик рычит. И тут появляюсь я. Спаситель! Спрашиваю: «В чем дело?» Адик на этот вопрос натренирован, он начинает на меня злобно рычать. Женщина уже в истерике. Я говорю: мадам, спокойно! Я сейчас бегу от него и прыгаю через этот забор. А вы быстро — вперед. Ну, и бегу. Адик за мной. Я через забор. Он тоже. Рычит и начинает меня трепать. Балуется, то есть. Тут я ему командую — и он ложится и лежит, как мертвый. Я догоняю женщину. Весь растрепанный, руки в крови — я пузырек с гуашью ношу с собой. Она ахает, охает, оглядывается: где ужасная собака? Я говорю, что убил ее. И она ведет меня домой умыться — если одинокая, конечно. Я умываюсь, она подает полотенце — мне, убийце. Ее всю трясет — но уже не от страха. Дальше рассказывать?
ЦАПЛИН. Не надо. Вот в это — я верю. Это в твоем стиле.
ЛУКОЯРОВ. Хочешь щенка от него? Помогу тебе выдрессировать. А потом спустишь на свою бывшую бабу или на ее хахаля. Или на обоих сразу. Огромное удовольствие получишь.
ЦАПЛИН. Пошел к черту!.. А эти кавказцы, они не увлекаются?
ЛУКОЯРОВ. То есть?
ЦАПЛИН. До смерти не загрызают?
ЛУКОЯРОВ. Это как дрессировать. Можно и до смерти. А можно чтобы только слегка поувечил. Например лицо. Было прекрасное женское лицо. Чистое и белое. А потом — ужас, ужас! Никакая пластическая операция не поможет.
ЦАПЛИН. Почему женское лицо?
ЛУКОЯРОВ. Это я к примеру.
ЦАПЛИН. Знаешь, что я тебе скажу, человек из народа. Ты, может, понимаешь в собаках, но в людях ты ничего не понимаешь. Ты вот смотришь на меня и думаешь: вшивый интеллигент, баба от него ушла. К твоему сведению, я занимался медитацией и восточной борьбой. Его бы я мог не то что пальцем убить, я бы взглядом мог его убить. А она, представь себе, теперь ходит ко мне — как к любовнику. Хочет вернуться, но я — не хочу. Понял? Это я так, к сведению.
ЛУКОЯРОВ. Я верю.
ЦАПЛИН. Мне твое ехидство смешно.
ЛУКОЯРОВ. Я действительно верю.
ЦАПЛИН. Будь осторожней со мной, инвалид, очень советую.
ЛУКОЯРОВ. Слушай, ты не надо, ты не пугай меня. У меня сердце колотится, я серьезно. Нельзя же так с больным-то человеком. Ты пощупай пульс, ты пощупай.
Цаплин протягивает руку, Лукояров перехватывает ее, выворачивает. Цаплин молчит. Молчит и Лукояров.
Мне хочется, чтобы ты что-нибудь сказал. Что ты хочешь мне сказать? А? Я не слышу.
ЦАПЛИН. И не услышишь.
ЛУКОЯРОВ. А ручку сломать — не бо-бо будет?
ЦАПЛИН. Ломай! Ломай!
Появляется Гачин.
ГАЧИН. Дмитрий Сергеевич, перестань! Кричать он не будет. У него, как у всех шизиков, повышенный болевой барьер. Перестань, говорю!
Лукояров отпускает руку, Цаплин вскакивает.
ЦАПЛИН. Я убью его! Лопатой по черепу! Понял? Хамло, сволочь, смотри у меня! И вообще, для меня пятнадцать суток кончились! Все! Я иду домой! И пусть попробуют меня оттуда взять! Только с санкции прокурора! Я забаррикадируюсь! Я отстреливаться буду!
ГАЧИН. Из дуршлага?
ЦАПЛИН. Я ненавижу тебя, Саша! Я тебя не знаю, понял?!
Убегает.
ЛУКОЯРОВ. Полный придурок. Ну? Как дела?
ГАЧИН. Не спеши. Пусть будет полный зал.
ЛУКОЯРОВ. Думаешь, вернется?
ГАЧИН. И очень скоро.
ЛУКОЯРОВ. Скорее всего. Он трус страшный.
ГАЧИН. Нет. Он хочет услышать, что я расскажу. Поэтому вернется.
Пауза.
ЦАПЛИН (появляется). Они на это и рассчитывали. Что я выйду из себя. Нет уж! Они просчитались. Они без закона, а я — по закону. Все пятнадцать суток честно отработаю — но за каждые сутки они мне ответят! Я лучшего адвоката найму, я показательный процесс устрою!
Пауза.
ГАЧИН. Ты готов?
Цаплин не отвечает.
Setzen Sie, bitte! Ich beginne die meine Geschichte!
ЛУКОЯРОВ. Начинай, начинай.
ГАЧИН. Вы знаете немецкий?
ЛУКОЯРОВ. Я знаю больше, чем ты забыл. Поехали.
ГАЧИН. Гут. Итак, я пришел.
Появляется Ольга. В строгом платье.
ОЛЬГА. У вас очень решительный вид. Такой… Будто мы раньше были знакомы — и что-то меж нами было, и вот вы хотите объясниться.
ГАЧИН. Вы сами сказали, что я на кого-то похож.
ОЛЬГА. Я ошиблась.
ГАЧИН. Тем не менее. Меж нами действительно что-то было. То есть не обязательно меж нами. Понимаете, когда встречаются мужчина и женщина, то встречается сотня мужчин и сотня женщин. То есть рядом с вами я выстраиваю мысленно сто…
ОЛЬГА. Ого!
ГАЧИН. Ну, пусть десять, пусть пять, неважно. Пусть все-таки десять. Итак, рядом с вами десять женщин. Это те, кого я знал раньше. Или знаю сейчас. Потому что я невольно сравниваю. И не хочется повторяться, не хочется говорить о том, что они слышали. Следовательно то, как я с вами буду говорить и о чем, зависит от того, какие эти десять женщин. Прибавим еще десять-двадцать из книг, еще десять-двадцать из кино, они тоже рядом с вами. А у вас — наоборот, вы мысленно выстраиваете рядом со мной десятки мужчин, которых знаете. К тому же, существуют некоторые архетипы ситуаций, диалогов между мужчиной и женщиной — из жизни, из тех же книг, из кино — и так далее. Поэтому и возникает ощущение, что когда-то что-то было.
ЛУКОЯРОВ. Стой, стой, стой! Ты сам понял, о чем говоришь?
ГАЧИН. Конечно. И она поняла.
ЛУКОЯРОВ. А может, пропустим эти разговоры? Или только они и были, а?
ГАЧИН. Я никого не заставляю слушать. (Ольге.) Мне кажется, мы похожи. Вы все знаете наперед — и я все знаю наперед. Но возьмем исходную позицию. Вы молодая красивая женщина, живущая на средства мужа в доме, который недостроен, но вам уже опостылел. Не спешите возражать. Пусть это не так, от этого мало что меняется. Поэтому примем это за архетип.
ОЛЬГА. Хорошо. Пусть будет так. А у вас какая исходная позиция? У вас умерла жена — кстати, от чего?
ГАЧИН. Заражение крови.
ОЛЬГА. Хорошо. У вас умерла жена. Вы ходите по ночам и ищете ее. То есть кого-то, кто нам нее похож. И вот вы увидели меня — и вам показалось…
ГАЧИН. Нет. Да, я хожу и ищу. Чтобы убедиться, что я никогда больше не встречу такую женщину. И чем больше ищу — тем больше в этом убеждаюсь.
ОЛЬГА. Тогда зачем вы пришли ко мне?
ГАЧИН. Это выяснится в процессе разговора. Кстати, возможно, вам мой приход важнее. Понимаете, это только кажется, что решает какой-то импульс. Любовь с первого взгляда и тому подобное. Все решает — математика и, опять-таки, архетипы.
ЛУКОЯРОВ. Ничего не понимаю!
ЦАПЛИН. Помолчи.
ГАЧИН. Итак, за исходную ситуацию мы взяли ваше тоскующее и, я бы даже сказал, вожделеющее одиночество. И есть три претендента, три рыцаря, три богатыря. То есть мы, бедные узники частного капитала. И двое из них имеют шанс!
ОЛЬГА. Вы — это понятно. Кто еще?
ГАЧИН. Как раз не я. Шанс, во-первых, имеет наш Дмитрий Сергеевич. На первый взгляд, этот альянс невозможен. Но в самом деле здесь прекрасно разыгрывается миф и архетип, который называется КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ!
ЛУКОЯРОВ. Это кто чудовище?
ГАЧИН. Вы — красавица. Он — чудовище. Вам хочется побывать в его лапах. Теперь второй вариант: друг мой Павел Цаплин.
ОЛЬГА. Он тоже из мифа?
ГАЧИН. Он из сказки. Про трех братьев. Помните: старший глупый был детина — или сильный, не помню, средний был и так, и сяк, младший вовсе был дурак. Он Иванушка-дурачок, младший братец, которому всегда везет, которому достается царевна и полцарства в придачу. А я — именно и так, и сяк. Я средний. Я вне архетипа. Если с двумя вы можете разыграть какой-то сюжет, ибо люди только и делают, что разыгрывают уже сыгранные сюжеты, то со мной вам непривычно, неуютно: я не чудовище, не Иванушка-дурачок, не Иван-царевич, я… И вот тут все-таки начинается миф. Потому что есть еще один сюжет: о человеке, влюбившемся в нимфу Эхо, то есть в тайну, в загадку. Не понимаю, почему герой там — мужчина. Это легенда о женщине. Именно женщины спос