обны пойти на один только голос за тысячу километров. Я проводил эксперимент. Я ведь не только блуждаю по ночам, я провожу эксперименты. Вполне безобидные. Итак, я звоню по телефону наугад — и когда мне попадается незнакомый женский приятный голос, начинаю что-нибудь говорить — неважно, какие-то пустяки. У меня неплохой голос, довольно красивый голос, я это знаю. Короче, я подвожу разговор к тому, что хотел бы встретиться. И девять из десяти, уверяю вас, соглашаются. Неважно, что будет потом, неважно, шестнадцать лет женщине или шестьдесят восемь, неважно, замужем она или нет — ее влечет великое женское любопытство, и она горит желанием видеть, кто же говорил с ней таким голосом!
ЛУКОЯРОВ. Вопрос можно?
ГАЧИН. Ну?
ЛУКОЯРОВ. Ты так и говорил?
ГАЧИН. Примерно.
ЛУКОЯРОВ. И ни разу не сбился?
ГАЧИН. Это мои мысли. Я не сбиваюсь со своих мыслей.
ЛУКОЯРОВ. Тогда если ты скажешь, что ты ее уложил — я не поверю. Бабы таких боятся.
ГАЧИН. Это каких?
ЛУКОЯРОВ. А вот таких, у которых язык как помело. Нет, говорить надо, баба ушами любит, известное дело, бормотать надо обязательно, но так, чтобы баба поняла: ты бормочешь что попало, а думаешь о ней, ты ради нее бормочешь. А не ради себя. А когда ради себя, баба…
ЦАПЛИН. Хватит! Баба, баба, баба! Женщина!
ЛУКОЯРОВ. А женщина что — не баба? Ну ладно, женщина. Когда баба видит, что мужик ради себя бормочет, она понимает, что он слегка — ну, блызнутый, на себе зацикленный, июньским морозом хваченный, с такими хлопот полон рот, себе дороже. Понял? И она от таких подальше держится. Мой тебе совет, смени пластинку!
ГАЧИН. Я не могу сменить пластинку. Я рассказываю о том, что было. А был разговор с умной женщиной. Восхитительно умной женщиной. (Ольге.) Вы восхитительно умная женщина. По глазам вижу, что вы меня поняли.
ОЛЬГА. Вы к этому не привыкли?
ГАЧИН. Если честно — нет.
ОЛЬГА. Хорошо. Пусть вы — эхо. Но если я не хочу никуда идти?
ГАЧИН. Вы уже идете. Вы слушаете меня — значит идете. Вам надо было раньше прекратить этот разговор. Уже поздно. При этом то, что случится, не принесет нам счастья. Вы разочаруетесь во мне, а я разочаруюсь в вас. Потому что вы ищете в человеке больше, чем в нем есть. Я тоже.
ОЛЬГА. Тогда — почему поздно?
ГАЧИН. Потому что вам, как и мне, нравится состояние обреченности. Вы обречены на вечный поиск. Я это вижу.
ОЛЬГА. Возможно. Но почему бы мне не поискать в другом месте? Почему вы думаете, что я никак не пройду мимо вас?
ГАЧИН. Вы уже не прошли. Я могу оборвать разговор, но вам хочется продолжения. Вы мучаетесь, вы хотите понять. Скажите честно.
Пауза.
Что ж, я пошел. Я никогда больше не буду говорить с вами. Ни одного слова.
ОЛЬГА. Постойте. Мне все равно нечего делать. А вы занятно рассуждаете. Туманно, но занятно.
ЛУКОЯРОВ. Да чего тут занятного? Слушай, Саша, ты там сколько был? Полтора часа? Так вот, если ты так раскачивался, то тебе, чтобы успеть, надо было еще часов десять! Так что признайся, что ничего не было — и кончай болтать. У меня уши завяли, я серьезно говорю!
ГАЧИН. Хорошо. Я пропускаю дальнейший разговор. Только вам не понять, Дмитрий Сергеевич, как действуют на женщину смены ритма. Во всем, в том числе в разговоре. Начало было долгим, да, но потом буквально за десять минут стало все по-другому.
Пауза.
ЛУКОЯРОВ. Ну?
ГАЧИН. Что — ну?
ЛУКОЯРОВ. Как по-другому-то?
ГАЧИН. Я не хочу рассказывать. Надоело. Это не перескажешь.
ЦАПЛИН. Вы поговорили — и разошлись. Да?
ГАЧИН. Считай, что так.
ЛУКОЯРОВ. Ох, не люблю таких, как ты, Саша! Сильно не люблю! Она тебя просто послала с твоими ля-ля-фа-фа, вот и все!
ГАЧИН. Ладно. Ладно. Было примерно так. (Ольге.) Итак, я средний брат, я не так, не сяк, я терра инкогнита — вы тоже. У вас рука подрагивает.
ОЛЬГА. Вам кажется.
ГАЧИН. Вам хочется дотронуться до меня, чтобы убедиться, что я существую. Ну, дотроньтесь. А вдруг я и в самом деле — мираж? Ну?
Ольга подходит, дотрагивается.
Мы с вами похожи. Мы вечно ищем. И знаете что? Мы боимся найти! Нам нужно как можно скорее убедиться, что опять не то, опять ошибка — и успокоиться! (Берет ее за плечи.) Я хочу разрушить этот обман. Я хочу убедиться, что эти глаза — не самые красивые, эти губы — не самые манящие, эта шея — не самая волнующая…
ЛУКОЯРОВ. Ниже, ниже спускайся, чего там!
ЦАПЛИН. Молчи!
ГАЧИН. А вам в свой черед хочется быстрее понять, что я такой же, как все — и даже хуже. Что мои влюбленные глаза — выдумка, голос — выдумка, плечи — выдумка!
ОЛЬГА. А если нет? Что мы будем тогда делать?
ГАЧИН. Этого не случится. Это бывало только в мифах и сказках.
ОЛЬГА. Но хотя бы на час, на день, на месяц? У меня так было.
ГАЧИН. Значит, уже не будет. Потому что это бывает один раз в жизни.
ОЛЬГА. Но было не так. Сейчас по-другому.
ГАЧИН. Это обман. Надо его разрушить.
ОЛЬГА. Я хочу его разрушить. Ты страшный человек.
ГАЧИН. Я знаю. Все страшно на этой земле.
ЛУКОЯРОВ. Не верю! Ну не верю, хоть режьте меня! Не бывает так! Вот мужчина, вот женщина — это я понимаю! Обнимаются — понимаю! А когда одни разговоры — ничего не понимаю! Врешь ты, Саша, как сивый мерин!
ГАЧИН. Если честно, то вру. (Цаплину.) Я вру, Паша. Просто я заранее все придумал, я ночь не спал, я думал, думал, думал…
ЦАПЛИН. Когда ты думаешь, ты сильно храпишь.
ГАЧИН. У тебя прорезалось остроумие? Я заснул только под утро. Я столько хотел сказать… И я говорил, говорил, а она вдруг…
ОЛЬГА. Послушай, Саша. Ты болтаешь, как десятиклассник. Кстати, я школу не закончила, так что не старайся. В чем дело? Ты не уверен в себе, что ль? Брось эту хренотень! Говорю тебе прямо: я люблю мужиков. Хобби у меня такое. Увлечение. И это не муж просил прислать работников, а я. Но не алкоголиков, не каких-нибудь там. А таких, знаешь, лохов вроде тебя — из простого народа. Они, во-первых, все здоровые, у них на блядство денег нет, так что никакого тебе СПИДа, никакой тебе венерики, терпеть не могу! У мужа все друзья сифилитики, он сам два раза лечился, паразит! Так что давай быстро скупывайся и лезь в постель! Быстро, быстро, тебе еще работать надо! Ну? Чего встал! Сымай рубашечку-то! (Стаскивает с него футболку.) Нет, ничего, ничего, бывает и хуже. (Ощупывает Гачина.) Конечно, подкачаться еще можно бы. Остальное рассмотрим после. Вали в душ, говорят тебе, пока не передумала. Кстати, если проболтаешься, убью. Или братки моего мужа убьют, ну, то есть, его обслуга. Жить хочешь? Тогда помалкивай!
ЦАПЛИН. А ты не помалкиваешь. Но жить хочешь, я же знаю. Из этого вывод — ничего не было.
ГАЧИН. Считай, что так. (Ольге.) Пшла прочь, стерва! Я и пальцем до тебя не дотронусь!
ОЛЬГА. Ну смотри у меня, гад! Если на тебя кирпич случайно упадет — не удивляйся! Проваливай, сволочь! Уходи! (Топочет ногами. Убегает.)
Пауза.
ЛУКОЯРОВ. Послушай, Саша…
ГАЧИН. Слушаю, Дмитрий Сергеевич.
ЛУКОЯРОВ. Ты большой фантазер, я это понял. Ты сейчас ничего больше не говори, скажи только одно слово: да или нет? Понимаешь? Да или нет. И смотри при этом на меня.
ГАЧИН. Да.
ЦАПЛИН. Вы врете! Вы оба врете! Или один кто-то врет. Так не бывает! Вы слишком разные! Если с ним (на Лукоярова) — я пойму! Если с тобой — тоже пойму. Но чтобы вчера с ним, а сегодня с тобой — не верю!
ГАЧИН. Спроси ее сам.
ЦАПЛИН. Спроси сам! У вас одно и то же: спроси сам! Ясно же, что она не скажет! Хотя… Бывает всякое. Нет! Вы как раз и рассчитываете на то, что я не спрошу! Вы рассчитываете на мое благородство. Она ведь вам пригрозила, что вас убьют, если проболтаетесь. Поэтому вы рассчитываете, что я не захочу подставить вас под удар! Но я не такой уж благородный, к вашему сведению! Или… Или все-таки врете — и поэтому ничего не боитесь, она просто посмеется надо мной, вот и все — и пусть! Пусть смеется! Ольга Евгеньевна! Ольга Евгеньевна, можно вас? Ольга Евгеньевна!
ЛУКОЯРОВ. Откуда он ее отчество знает?
Гачин пожимает плечами.
Появляется Ольга.
ЦАПЛИН. Ольга Евгеньевна, не правда ли, я смешной человек? И вопросы у меня смешные. Я дурачок. Я Иванушка-дурачок, как говорил вам мой друг Саша. Он ведь говорил вам, что я Иванушка дурачок? Архетип!
ОЛЬГА. Он мне про вас вообще не говорил.
ЦАПЛИН. Конечно, это я так… А на эту работу вы нас наняли? Ну, то есть попросили, чтобы нас…
ОЛЬГА. С какой стати? Я в это не вмешиваюсь.
ЦАПЛИН. Да, конечно… Извините… (Вдруг кричит.) В душ и в постель, да? Да? Все просто, да?
ОЛЬГА. Не понимаю. Вы пьете? Это ваше дело, но вам же будет хуже.
ЦАПЛИН. Мы не пьем, Ольга Евгеньевна! Просто вот эти два человека — скоты! Понимаете? Они последние скоты. Вы должны прогнать их, потому что… В общем, они скоты, вот и все.
ОЛЬГА. Вы чем-то расстроены?
ЦАПЛИН. Нет. Я спокоен. Все нормально.
ОЛЬГА. Нет, вы не спокойны. Что-то у вас на душе. Заходите, поговорим. Завтра.
ЛУКОЯРОВ. А может, все трое вас навестим?
ОЛЬГА. Я не люблю общих разговоров. Я не люблю, когда говорят больше, чем два человека.
ЛУКОЯРОВ. У каждого свои вкусы.
ЦАПЛИН. Я не понял, извините. Вы приглашаете меня к себе?
ОЛЬГА. Да.
ЦАПЛИН. Поговорить?
ОЛЬГА. Да.
ЦАПЛИН. Как вот их?
ОЛЬГА. Они, положим, пришли сами.
ЦАПЛИН. Поговорить?
ОЛЬГА. Поговорить. Значит, завтра?
ЦАПЛИН. А если нет? Если — не хочу?
ОЛЬГА. Странный человек. Не хотите — ваше дело.
Уходит.
ЛУКОЯРОВ. Какая, все-таки, баба! Я работать не могу. Я здесь — а она там, наверху… Мне даже сон приснился: будто мы лежим на лугу. Цветочки-лепесточки, шмели зафигачивают, гудят, соловушки каркают, подлецы, — и над нами она, вся в розовом — летит, плывет. И поет! Такую красивую песню поет, что…