ВАЛЕНТИНА. А хозяину это надо? Мы производство маленькое, партиями все выпускаем. Сегодня дезодоранты, завтра духи, послезавтра газовые баллончики, а на той неделе средство для чистки стекол. Каждый раз линию перенастраивать — это простой, заминка. Легче двух придурков поставить, чтобы вручную.
КАЛАЧНИКОВ. Я тут временно. Они мне место технолога обещали через месяц.
ВАЛЕНТИНА. Значит, через месяц простимся навсегда. Они всем так говорят: поработай, типа того, на упаковке, а через месяц мы тебя главным бухгалтером сделаем или инженером, а то и вообще директором. Врать — язык не опухает, они хоть президентом сделать пообещают, а толку? Не кисни, я вот уже восемь лет тут — и ничего. Главное — не расслабляться. (Надевает респиратор, но тут же снимает — как и Калачников). Сегодня продукция опасная — духи.
КАЛАЧНИКОВ. А газовые баллончики не опасней? Кстати, почему их перед упаковкой не проверяют на герметичность? Это же элементарно. Даже оборудования не нужно, в воду опускать, да и все.
ВАЛЕНТИНА. Лишнее время, лишние руки, а главное, если подтекает или подпускает, что же, в брак пускать? Хозяин этого себе позволить не может. А газовые баллончики не опасней, знаю, что говорю. Ну, бывает, нанюхаешься, одуреешь, голова поболит и все. В обморок можешь упасть, тоже бывало. А дезодоранты, духи — от них такое начинается, что… Просто видения какие-то, честное слово. И пробивает то на поесть, то на выпить. А иногда на секс так пробьет, что просто караул, хорошо, что рядом никого нет, а то бы прямо набросилась. С мужчинами то же самое случается. Нас в виде исключения разнополых сюда поставили. Хотя, сейчас в этом смысле все спуталось, у нас вон в кладовке Тамарку с Анжелой застукали. Чего не понимаю: у Анжелки двое детей! А вот, прикинь, на баб ее потянуло. Все почему? Мужиков нормальных нет. Я тоже иногда подумываю: завести, что ль, подружку из приезжих? Поселю ее у себя, пусть по дому помогает, а потом, может, что и получится в смысле любви. Как тебе вариант?
Калачников пожимает плечами, надевает респиратор, Валентина тоже. Дальше не оговаривается. Ясно, что, когда говорят, то снимают респираторы, потом надевают и работают. Над ними — круглые казенные часы. Часовая стрелка движется быстро, как секундная, замирая во время разговора.
ВАЛЕНТИНА. А технологом обещали — у тебя, что ли, специальность?
КАЛАЧНИКОВ. Вообще-то я больше теоретик.
ВАЛЕНТИНА. Ясно. Квадрат гипотенузы равен квадрату катета.
КАЛАЧНИКОВ. Ошибаетесь. Квадрат гипотенузы равен…
ВАЛЕНТИНА. Даже не объясняй! И можешь на ты называть, разрешаю. Я эту математику, физику, химию, в школе ненавидела прямо не знаю как. Я даже бывшего мужа своего так не ненавидела, хотя убить была готова. Слава богу, он сам по пьянке приятеля пришиб, в тюрьму сел. А уж как здоровье берег, у нас тут не хотел работать — вредное производство! Ему везде вредное было, поэтому нигде и не работал, урод.
КАЛАЧНИКОВ. А производство действительно вредное?
ВАЛЕНТИНА. Не вредней жизни. Я говорю, восемь лет уже работаю — и ничего. Тут еще моя бабка работала, фирма Коти была, поддельная, конечно, так она до девяносто двух лет оттарабанила, сама себя обслуживала до самой смерти.
КАЛАЧНИКОВ. То есть, эта мануфактура уже лет сто работает — вот таким вот кустарным образом?
ВАЛЕНТИНА. А ты как думал? Это у нас называется — стабильность!
Работают. Стрелка часов движется.
ВАЛЕНТИНА. А ты женат? Можешь не говорить, и так мне отдел кадров доложил: холостой.
КАЛАЧНИКОВ. Я в формальном разводе…
ВАЛЕНТИНА. Да ладно, твое личное дело. По секрету шепни, они сколько тебе платить пообещали?
Тут слышится какой-то грохот, скрежет, Валентина приближается к Калачникову, потому что не слышит. Тот кричит ей на ухо. После этого — тишина.
ВАЛЕНТИНА. Остановили. Сейчас что-нибудь другое пойдет.
Она откатывает тележку, Виктор помогает. Подкатывают другую.
ВАЛЕНТИНА. Нет, ты меня убил. За такие деньги согласился! Спросил бы меня!
КАЛАЧНИКОВ. Я вас… Я тебя тогда не знал.
ВАЛЕНТИНА. Пока стоим, быстро беги и требуй добавки!
КАЛАЧНИКОВ. Для меня это и так неплохие деньги по сравнению с… Начнешь требовать, уволят еще…
ВАЛЕНТИНА. Э, мужчина, с тобой все ясно! Ясно, почему ты холостой! Интеллигенция, извини за выражение. Будьте любезны, не затруднит ли вас! Квадрат гипотенузы, короче.
КАЛАЧНИКОВ. Почему? Я после смены пойду и…
ВАЛЕНТИНА. Пойдет он! Не рыпайся, я сама с Ефимычем поговорю, он меня боится, я про его измену жене знаю.
КАЛАЧНИКОВ. Вы… Ты осведомленная женщина.
ВАЛЕНТИНА. Еще бы, если он со мной и изменил! То есть пытался. И говори ты по-русски, Виктор, а то я прямо напрягаюсь вся! Осведомленная! Можно же проще: в курсе!
КАЛАЧНИКОВ. Курс — это как раз иностранное слово.
ВАЛЕНТИНА. Ты меня учить будешь?
КАЛАЧНИКОВ. Извини.
ВАЛЕНТИНА. Ну вот, что ты за мужик? Сразу: извини! Ты ведь прав, действительно, не наше какое-то слово. Почему за правоту не стоишь? Цыкнула на тебя женщина — и сразу с лица сбледнул.
КАЛАЧНИКОВ. Я не сбледнул. И учить никого не собираюсь! (Надевает респиратор).
ВАЛЕНТИНА. Обиделся? Гордый. И то хорошо.
Вечер. У двери, над которой вывеска «Гостиница». К двери подходят Валентина и Калачников.
ВАЛЕНТИНА. А мой дом вон там. Спокойной ночи!
КАЛАЧНИКОВ. До свидания, Валентина.
Он нажимает на звонок.
ГОЛОС (старушечий). Кого черт припер?
КАЛАЧНИКОВ. Я тут живу… В смысле, заселился. Еще вчера вечером. Калачников Виктор Дмитриевич.
ГОЛОС. После одиннадцати не пускаем!
Валентина, отошедшая на несколько шагов, останавливается.
КАЛАЧНИКОВ. Это, наверно, гостей касается, а я местный.
ГОЛОС. Камеру видишь? Встань под нее, покажи паспорт!
КАЛАЧНИКОВ. Он у меня в комнате! Вот — пропуск! (Показывает пропуск).
ГОЛОС. Ничего не вижу! В следующий раз не будешь режим нарушать! Утром приходи!
КАЛАЧНИКОВ. Мне утром на работу, где я спать буду! Алло! Алло! (Нажимает на звонок).
ВАЛЕНТИНА. Бесполезно. Я эту грымзу знаю, упрется — и крандец. Ладно, раз такая шняга, у меня перекантуешься.
КАЛАЧНИКОВ. Неудобно.
ВАЛЕНТИНА. Неудобно вдвоем из одного горлышка пить. Я же тебе не что-нибудь предлагаю. Или ты подумал?
КАЛАЧНИКОВ. Ничего я не подумал.
ВАЛЕНТИНА. Ну и хватит понты бросать.
КАЛАЧНИКОВ. Хорошо, не буду бросать понты. Спасибо за приглашение.
Квартира Валентины. Типовой интерьер двухкомнатной «хрущевки». Комнаты дочери Насти не видно, только дверь в нее. А кухня с широким проемом вместо двери — на виду.
Валентина и Калачников входят.
ВАЛЕНТИНА. Проходи. Туалет налево, ванна там же, если типа душ принять. А где дочура моя? Настя? (Достает телефон, нажимает на кнопки). Настюш, полдвенадцатого уже, мы как договаривались? Живо домой, я сказала! (Калачникову). Раньше хоть как-то справлялась, а как ей восемнадцать долбануло, все, никакой управы. Я совершеннолетняя, говорит, и отцепись. Хорошо еще, матом не посылает.
Пока она это говорит, Калачников входит в ванную и вскоре выходит, потирая руки.
Валентина открывает холодильник, ставит на стол тарелки, разогревает что-то в кастрюльке, Калачников садится за стол.
ВАЛЕНТИНА (ставит на стол бутылку). Открой пока.
КАЛАЧНИКОВ. Я не пью практически.
ВАЛЕНТИНА. Это не для выпивки, а для очистки организма. Бабка моя выпивала каждый день по двести грамм. Когда водки не было, на духи, на одеколон переходила. И сколько прожила, помнишь?
КАЛАЧНИКОВ. Все индивидуально…
Валентина выкладывает из кастрюльки голубцы.
ВАЛЕНТИНА. Голубцы любишь?
КАЛАЧНИКОВ. Да, конечно.
ВАЛЕНТИНА. Ой, врешь! По глазам же вижу, что врешь! Что ты за человек, Виктор, если правду боишься сказать? Кто тебя так запугал?
КАЛАЧНИКОВ. Нет, я в самом деле… Я просто… Я капусту не люблю, а начинку…
ВАЛЕНТИНА. Ну, и ешь начинку, а капусту я съем или выкину, тоже горе! Наливай!
Калачников наливает, они поднимают стопки.
ВАЛЕНТИНА. Первый тост должен сказать мужчина.
КАЛАЧНИКОВ. Почему?
ВАЛЕНТИНА. Потому что у мужчины во всем должна быть первая инициатива.
КАЛАЧНИКОВ. Ясно. Тогда… За знакомство!
ВАЛЕНТИНА. Оригинально!
Они выпивают, едят. Калачников, давясь, есть голубцы вместе с капустой.
ВАЛЕНТИНА. Сказала же тебе, не мучайся!
Забирает у него капусту к себе в тарелку.
Над ними часы — дешевые, с деревянным ободком. Часовая стрелка движется ускоренно.
Затемнение. И тут же свет — сначала пучком на часы (стрелка на наших глазах передвинулась на час вперед), а потом на всю сцену.
Калачников уже изрядно охмелел.
ВАЛЕНТИНА. Мало тебе надо, я смотрю. Еще хочешь?
КАЛАЧНИКОВ. Ты — мне — предлагаешь?
ВАЛЕНТИНА. А что?
КАЛАЧНИКОВ. Понимаешь… Вот моя жена…
ВАЛЕНТИНА. Бывшая?
КАЛАЧНИКОВ. Можно сказать и так. Да. Она не любит, когда я выпиваю. А сама вообще не пьет. Я ее в жизни ни разу не видел пьяной… И вообще, если тебе описать мою жизнь…
Но не описывает, вместо этого вдруг начинает петь.
КАЛАЧНИКОВ. «Вы не вейтеся, русые кудри, Дуня, над моею больной головой…»
ВАЛЕНТИНА. Э, э, что за дичь еще?
КАЛАЧНИКОВ. Народная песня.
ВАЛЕНТИНА. Какая она народная, если я ее сроду не слыхала? Народная, это ну, например… (Поет — именно так, как написано). «Сынова стаю адына, сынова курюмама, сынова! А вокруг тишина…» Или: «А ты такой холодный, как азберг в океане, и все мои печали…» — не помню дальше, накрылись, короче, медным тазом, мои печали и мечты.
КАЛАЧНИКОВ. Это ты хорошо сказала: мои печали и мечты. Где мечты, там печали. Где печали, там… (Опять запевает). «Вы не вейтеся, русые кудри, Дуня…» Это была любимая песня моего отца.