Мои печали и мечты — страница 69 из 98

КОСТЯ (улыбается). Приятно, конечно…

НАСТЯ. Что?

КОСТЯ. Сама же говоришь: встретился — и всё. Я никогда в такой роли не был. Приятно.

НАСТЯ. Не был — и не будешь. Хотя, может быть, для кого-нибудь, ты парень ничего себе.

КОСТЯ. Не понял. А про кого ты тогда?

НАСТЯ. Про твоего отца.

КОСТЯ. Еще раз не понял. То есть это он встретился — и у тебя мечта сбылась? Мой папаша — принц? Мне так мозги еще никто не выносил. Ты не шутишь опять? Не разыгрываешь?

НАСТЯ. Нет. Ты слушай, я же не просто так говорю. Я сама ему сказать не могу, а ты сможешь. Скажи, что ему тут оставаться нельзя. Дочь у матери будет мужика отбивать, он хочет в такой ситуации оказаться?

КОСТЯ. Я бы хотел.

НАСТЯ. Ты мальчик еще, а он мужчина.

КОСТЯ. Я тоже не школьник вообще-то.

НАСТЯ. Ты отличный парень. Мы с тобой еще подружимся. Но отцу ты должен сказать. Прямо сейчас, пока они там не наделали глупостей. Чтобы он понял — надо уезжать.

КОСТЯ. А ты обязательно будешь отбивать? Не сможешь удержаться?

НАСТЯ. Не смогу. И не хочу.

КОСТЯ. Да… Слушай, а у вас тут точно ТЭЦ, а не подпольная атомная станция? Вы не облучились, а?

НАСТЯ. Иди, пожалуйста!

КОСТЯ. А поцеловать?

НАСТЯ. В кого ты жлоб такой?

Целует Костю в щеку, но он берет ладонями ее лицо, целует ее в губы. После этого облизывается.

КОСТЯ. Точно, проникающая радиация. Все, иду, иду!

Но едва он направился к подъезду, оттуда выходят Ирма и Калачников.

КОСТЯ. Что, уже все?

ИРМА. Едем домой.

КОСТЯ (Насте). Может, прямо сейчас ему и сказать?

НАСТЯ. Уже не надо.

КАЛАЧНИКОВ. Что сказать?

НАСТЯ. Да ерунда. До свидания.

Калачников смотрит на нее, на Костю — и быстро идет обратно.

Валентина собирает тарелки. Но бросила это занятие, подошла к окну, приоткрыла штору. Входит Калачников.

КАЛАЧНИКОВ. Ну, и зачем ты все это наврала?

ВАЛЕНТИНА. Грубить не надо, ладно?

КАЛАЧНИКОВ. Ты сказала, что с самого начала это придумала? Неправда! Он же, бывший муж, звонил, когда я уже с тобой работал и уже дома у тебя был! Я же слышал ваш разговор!

ВАЛЕНТИНА. Ну, не сразу придумала, потом, какая разница.

КАЛАЧНИКОВ. А зачем, когда он второй раз звонил, что скоро приедет, зачем ты мне сказала уйти? Боялась за меня? За вышибал бояться разве?

ВАЛЕНТИНА. Я растерялась.

КАЛАЧНИКОВ. Неправда! И если уж тебе вышибала был нужен, ты бы другого подобрала! Ростом повыше, в плечах пошире. И вообще… Короче, Валя, зачем ты это? Нарочно? Не хочешь мою семью разрушить? Или все еще проще — я тебе не нравлюсь? Скажи прямо.

ВАЛЕНТИНА. Нравишься. Но это ничего не значит. Мало ли мне кто нравился.

КАЛАЧНИКОВ. Валя, зачем ты себя обманываешь? И меня заодно?

ВАЛЕНТИНА. Не мучай меня, пожалуйста! Уходи. Не сможем мы вместе. Тебе твоя жена подходит, я же вижу. Она тебя любит. И ты ее тоже, только немного устал.

КАЛАЧНИКОВ. Это тебе кажется. Валя, не надо ничего придумывать! Мне ни с кем не было так тепло, так легко, так…

Пауза. Калачников садится за стол. Встает, снимает футболку, брюки, остается в одних трусах. Садится. Слегка ударяет кулаком по столу.

КАЛАЧНИКОВ. Не понял!

Улыбается, ждет реакции Валентины. На ее лице тоже скользит улыбка, но печальная. Она идет в комнату дочери и закрывает дверь. Посидев некоторое время, Калачников одевается и выходит.

Пауза. Слышно, как хлопают дверцы машины, как машина отъезжает. Валентина выходит из комнаты Насти. Начинает опять убирать со стола. Входит Настя. Помогает ей.

НАСТЯ. Запасной вариант не понадобился.

ВАЛЕНТИНА. И так все получилось.

НАСТЯ. А что, у тебя в самом деле железный принцип женатых не трогать?

ВАЛЕНТИНА. Да нет… Просто… У каждого человека свое место. Его место там, я же вижу. Вернется в школу, будет детей опять учить. Они его наверняка очень любят. А Костя что, поверил, будто ты в его отца…?

НАСТЯ. Сразу. Он хороший парень, хороших людей обманывать легко.

ВАЛЕНТИНА. Разве? А ты своих друзей подкалываешь все время, обманываешь, и говоришь, что они дурачки. Они, что ли, тоже хорошие?

НАСТЯ. Ты не путай. Дурака по мелочи обмануть легко, а если по крупному, дурак всегда умного обойдет. Вспомни, кто у нас наверху сидит, какую они фигню в телевизоре городят, это же зоопарк, их всех лечить надо. Или твой Ефимыч — ведь дурак набитый. Но он начальник цеха, а ты упаковщица.

ВАЛЕНТИНА. Хотела бы, тоже выбилась. Но мне нравится. Я люблю одна работать. Музыку в уме слушаю — все время разную. Даже такую, какую никогда не слышала. Вот бы как-то ее записать. … Главное, Настя, я поняла: если такой человек встретился, значит, это бывает в принципе.

НАСТЯ. Ни фига себе! Ты сказала прямо то, что я вот прямо только что. Прямо один в один!

ВАЛЕНТИНА. Косте про отца?

НАСТЯ. Да. Говорила про отца, а думала про него, про Костю.

ВАЛЕНТИНА. Он тебе понравился?

НАСТЯ. Да. Но я к нему не поеду. Сам пусть приезжает.

ВАЛЕНТИНА. А если нет?

НАСТЯ. Значит, нет.

Садится на диван, Валентина садится рядом. Обнимает дочь за плечи.

ВАЛЕНТИНА (поет). Снова курю одна…

НАСТЯ (поправляет). Стою одна.

ВАЛЕНТИНА. Неважно. Все равно не курю. И ты бросай. (Поет). А ты такой холодный, как айсберг в океане, и все мои печали… Блин, что же там дальше-то?


Занавес

МАКСИМАЛЬНЫЙ МАКСИМ, ВЛЮБЛЕННЫЙ В МИЛГУ ЙОГОВИЧ

Действующие лица:

МАКСИМ, юноша 22-х лет

ХЕЛЬГА (ОЛЬГА), девушка 20–25 лет

МИЛГА ЙОГОВИЧ, знаменитость


Квартира, в которой главное — крайняя захламленность. На стенах — картины. Все они выполнены в попсово-гламурной манере, свойственной стилю уличных выставок-продаж на Арбате или в переходе у Дома Художника — в Москве. А впрочем, такие же — прилизанные или имитирующие чью-то известную широкой публике манеру, можно встретить и в Париже, на Монмартре.

Максим вводит Хельгу — девушку, похожую на знаменитую Милгу Йогович, большой постер с портретом которой, наряду с картинами, висит на стене. (Это не обязательно Милла Йовович, как вы подумали. Портрет должен быть похож на актрису, играющую Хельгу). Максим одет в грязную футболку, драные джинсы, волосы давно не мыты. Но он сам об этом знает и поэтому чувствует себя очень дискомфортно. Хельга же в белой кофточке, в белых джинсах со стразами по швам, в руках белая сумочка, тоже со стразами. Ее настораживает обстановка, хотя она старается этого не показать. Посматривает на дверь. И тут видит портрет Милги.


ХЕЛЬГА. Вот почему ты меня вызвал! Все говорят, что я на нее похожа. Это еще как посмотреть, это она на меня похожа! А чего ко мне не согласился приехать? Машины нет? Или боишься? Некоторые боятся. Зря. У нас не фирма, от себя работаем. Нет, конечно, есть люди, курируют. Зато помочь могут, если что. Ты извини, я, пока ехала, у меня как-то перемкнуло. Матвей?

МАКСИМ.

Максим.

ХЕЛЬГА. Ну вот, почти угадала. Хельга. (Протягивает руку).

МАКСИМ.

Я никогда не пожимаю рук.

ХЕЛЬГА. Тоже правильно. Гигиена. Я в метро, хотя я там очень редко ездию, я там сроду за поручень не берусь. Как представлю, сколько там рук в этом месте побывало — бррр! (Передергивает плечами).

МАКСИМ (заинтересованно).

Ты рипофобией, случайно, не страдаешь?

ХЕЛЬГА. Чего? Тебе справку от врача показать? Или от венеролога? Да я, кроме насморка, никогда не болела ничем! Я зарядку делаю, в бассейн хожу! Нет, если хочешь, у меня и справка есть. Некоторые требуют. Чудаки, ё, будто не знают, что любую справку сейчас можно подделать. Или просто купить. Показать справку?

МАКСИМ.

Спасибо, обойдусь.

ХЕЛЬГА. Слушай, извини, конечно, это не мое дело, а чего у тебя такой бардак? Мы вот три девушки вместе живем, а порядок идеальный всегда. Я их гоняю — терпеть не могу, когда мусор.

МАКСИМ.

Я тоже ненавижу грязь.

ХЕЛЬГА (с легкой иронией). Оно и видно! … А картин сколько! Ты художник?

МАКСИМ.

Картины моего отца.

ХЕЛЬГА. Красиво. Как в музее.

МАКСИМ.

Ты любишь посещать музеи?

ХЕЛЬГА. Бываю, вообще-то. Недавно в этом была… Ну, на этом, на этой… О, ё… Ну, в центре… Короче, картины там, Репин, Васнецов. Врубель.

МАКСИМ.

Тебе понравилось? Ты чем-то восхитилась?

ХЕЛЬГА. Я живопись вообще люблю. Но только классику. Когда картина такая… Ну, люди там настоящие, природа. А современные эти — ну, когда пятна всякие, ну, понимаешь. Абстракции. Я тоже так могу.

МАКСИМ.

В искусстве все зависит не от стиля,

А от художника. Хотя, я, как и ты,

Предпочитаю классику, но, все же,

Я не люблю, когда совсем похоже

На то, что в жизни.

ХЕЛЬГА. Странно говоришь. Тьфу, я тоже начала. Ты прикалываешься? Ты почему стихами?

МАКСИМ.

Стихи? Да нет. Ритмическая речь.

Способность с детства, а потом привычка,

Потом болезнь. Врачи предостеречь,

Считая пустяками, не успели.

И я таким остался.

ХЕЛЬГА. В самом деле? Ё, это прямо как зараза — ты видишь, я прямо попала в рифму тебе! То есть ты не можешь нормально говорить?