Мезгирю). Вам тоже ни к чему, если будут говорить, что вы вовлекли пенсионера в свои ряды, а он погиб по вашей милости.
МЕЗГИРЬ. Знакомая софистика.
МАРГО. Вообще-то она права в чем-то.
МЕЗГИРЬ. К сожалению. Эти гады любой факт могут обратить против нас.
НАТАЛЬЯ. Вот и отлично. (Снежане). Тебе, я думаю, объяснять не надо, почему лучше уйти.
СНЕЖАНА. Объясните, я послушаю.
НАТАЛЬЯ (не ответив; Михаевой). Вы тоже сказали, что вам это все ни к чему.
МИХАЕВА. Естественно.
НАТАЛЬЯ. Поэтому сейчас все расходятся. Игорь говорит своим, что все в порядке. (Игорю). В твоих же интересах, иначе все будут свидетелями, что это ты виноват. А мы тут остаемся своей семьей, я вызываю, кого надо, объясняю, что больной старик не мог дойти домой, позвонил нам, мы открыли, он вошел и умер. И все. Никаких проблем, никакого криминала, никакой лишней огласки. Обычный случай. Согласны?
МИХАЕВА. Вы мудрая женщина. Уважаю. Матвей! Матвей, выходи, мы тут кое-что решили!
КУЛИЧЕНКО. Мы ничего не решили! Я не хочу врать! И так всю жизнь вру!
НАТАЛЬЯ. Это новость. Кому ты врешь? Пенсионерам — что ставишь им протезы не с напылением, а золотые?
КУЛИЧЕНКО. Я стоматолог, а не протезист! Двадцать пять лет вместе живем, а ты не удосужилась понять, чем я занимаюсь! Я не дергаю, не протезирую, я лечу — трудно понять? А с напылением вместо золотых, это я тебе про других рассказывал!
НАТАЛЬЯ. Не надо по пустякам…
КУЛИЧЕНКО. А вру я — тебе! Каждый день! Потому что каждый день я работаю будто бы по десять часов, а на самом деле — по восемь! Потому что потом я захожу на два часа в одно местечко и сначала выпиваю, а потом трезвею, жвачку жую, курю, чтобы ты не унюхала. И так уже много лет! Не потому, что я пьяница. А потому, что без этого я бы вообще домой не вернулся к тебе! Хотя бы два часа свободы каждый день. Не хочу врать! Как есть — так и есть! Вызываем врачей, следователей, говорим, как было! Потому что сегодня его убили и замазали, завтра меня убьют — и скажут, что так и было! Не хочу!
НАТАЛЬЯ. Кто убил? Человек сам умер!
КУЛИЧЕНКО. Никто сам не умирает! Мы убиваем друг друга — каждый день и каждый час!
НАТАЛЬЯ. Ну, понес!
КУЛИЧЕНКО. А главное — страх нас убивает! Вдруг завтра уволят? Вдруг заболеем? Вдруг дом начнут сносить? Вдруг инфляция, голод, эпидемия? Зубами держимся за то, чтобы ничего не менять! Каждый день одно и то же! Каждый Новый год — шампанское и оливье! Да еще с луком! (Наталье). Сколько раз тебе говорил, ненавижу сырой лук! Вкус, запах!
МИХАЕВА. Без лука оливье не делают.
КУЛИЧЕНКО. Нет, обязательно с луком! Потому что так правильно! Кто сказал? В какой конституции записано, что нельзя оливье без лука? Ведь это с ума можно сойти! (Хватает тарелку, грохает ее об стену).
МАРГО. Наш человек!
КУЛИЧЕНКО. Хватит бояться жизни, пусть жизнь нас боится! Посторонись, я иду!
Из-за стены слышны стоны, которые поочередно издают Нина и Матвей, они сопровождают каждую реплику.
На улицу! К людям! На воздух!
Стоны сливаются в один сладостный крик.
В будущее!
Общая пауза.
(Резко скиснув). Хотя… Может, в наше время самое простое и есть самое лучшее. Даже революционное. Жить, рожать детей. (Наталье.). Было бы у нас трое или четверо, как я хотел, не сидел бы по два часа в пивнушке…
МАРГО. Скуксился дяденька. Ты, Саша, прав был, когда говорил, что обывателя хватает на пять минут.
МЕЗГИРЬ. Эти пять минут можно использовать.
КУЛИЧЕНКО (показывает ему кукиш). Вот ты меня используешь. И пошли, в самом деле, из моего дома!
МАРГО (отодвигает штору, смотрит; Мезгирю). Стоят… Наши разошлись все, вообще пусто. А эти стоят. Засекли, наверно, что мы сюда вбежали.
ИГОРЬ. Я могу договориться.
МАРГО. Знаю, как вы договариваетесь.
МЕЗГИРЬ. Вот именно. В прошлый раз тоже песни пели: «пройдем, мирно побеседуем». И так побеседовали, что я…
КУЛИЧЕНКО. Вы, кстати, так и не объяснили, за что вы боретесь? Или против чего?
МАРГО. Против салата оливье.
СНЕЖАНА (подходит к столу, садится, накладывает себе салата, ест).
Раздразнили своими разговорами. (Куличенко). А вы зря, сырой лук полезно есть. Я читала — повышает потенцию.
НАТАЛЬЯ. Ему не надо.
КУЛИЧЕНКО. А зачем? У тебя Погосян есть.
НАТАЛЬЯ. Какой Погосян? Иди проспись!
КУЛИЧЕНКО. Думаешь, весь город знает, а я не знаю?
МАРГО. Вот. В этом и вопрос. Знаем, а молчим. Так и живем. Мы против этого тоже.
В гостиную, держась под руку, входят Нина и Матвей.
НИНА. Ну, давай.
МАТВЕЙ. Уважаемые родители! В эту новогоднюю ночь… Кстати, двадцать минут осталось… Мы решили торжественно объявить, что решили с Ниной пожениться. Окончательно и бесповоротно.
СНЕЖАНА. И обжалованию не подлежит.
НИНА. Помолчи, а?
Игорь наклоняется, цепляет ртом со стола ртом какие-то куски, жует, пытается ухватить рюмку. Марго, заметив это, помогает ему.
НАТАЛЬЯ. Ну, и слава богу! Это главное. Владик, поздравь, что ты как замороженный?
КУЛИЧЕНКО. Действительно… Дорогие мои…
Снежана берет тарелку, несет в кухню.
МАРГО. Ты куда?
СНЕЖАНА. Тарелку вымыть. Рефлекс. Долго в общежитии жила, там было правило у нас: поел — сразу мой тарелку. (Уходит в кухню).
КУЛИЧЕНКО. Дорогие мои! Наташа права! (Обнимает Наталью за плечо). Жена моя дорогая, умница! Она права! Это главное! Исаак родил Авраама, Авраам еще кого-то там…
МЕЗГИРЬ. Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду.
МИХАЕВА. Это который Христа предал?
МЕЗГИРЬ. Намного раньше. Иуда было распространенным именем.
МИХАЕВА. Правда? А я думала — один.
КУЛИЧЕНКО. Неважно! Важно, что род продолжается! Дети мои, если вы подарите наследников… Я тогда пойму, что жил не зря… (Вытирает ладонью глаза). Желаю вам… Мы вот с мамой… Конечно, были всякие трения… Но надо уметь находить нужный нонсенс.
МЕЗГИРЬ (скучая). Консенсус.
КУЛИЧЕНКО. Неважно. Короче…
НАТАЛЬЯ. Ох, утка же! (Бежит в кухню, где Снежана моет тарелку и заодно еще какую-то грязную посуду; достает из духовки утку, несет к столу.)
МИХАЕВА. Помочь?
НАТАЛЬЯ. Уже несу. А то Новый год, а мы без горячего. Тарелки нужны большие.
МАТВЕЙ. Я принесу, я знаю, где. (Идет на кухню).
Нина направляется за ним, но Михаева ее перехватывает.
МИХАЕВА. Ниночка, ты извини за вопрос… Как бы это… А ты не беременная?
НИНА. С чего вы взяли?
МИХАЕВА. Ну, бывает… Просто браки, основанные на беременности, они не всегда прочные. Я вот с мужем, если честно, тоже перед свадьбой, думала, ребенок закрепит наши отношения… А на самом деле… (Отводит Нину в сторону, шепчет).
ИГОРЬ (Мезгирю). Между прочим, вы не правы. Я пошел служить потому, что у меня дядя тоже по этой линии. Наследственность.
МЕЗГИРЬ. Ломброзо это хорошо описывал. Про наследственность.
ИГОРЬ. Кто?
МЕЗГИРЬ (Марго). Голова кружится. Не надо было пить. Может, позвонить нашим, пусть придут, выручат как-то?
МАРГО. Их не подпустят. А почему тебе никто не звонит?
МЕЗГИРЬ. Я выключил телефон. Он наверняка на прослушке.
МАРГО. Потерпи, Саша. Может, ляжешь?
МЕЗГИРЬ. Неплохо бы.
МАРГО (Игорю). Извини, Игорек. (Заклеивает ему рот, ведет Мезгиря в спальню хозяева; всем). Мы на минутку.
Матвей и Снежана на кухне.
МАТВЕЙ (доставая из шкафчика тарелки, торопливо) Учти, если еще раз… Я тебя в любом месте достану и шею сверну. Ясно?
СНЕЖАНА. Серьезный юноша.
МАТВЕЙ. Когда вообще мы с тобой были, не припомню. Ты где живешь?
СНЕЖАНА. Забыл?
МАТВЕЙ. Вас много, я один. Но что десять раз, ты врешь, я бы запомнил. Почему я тебя не помню?
СНЕЖАНА. Ты пьяный был. Но все равно понравился мне.
МАТВЕЙ. Ясно. Ты мне тоже. Телефон дай. (Достает из кармана маленький блокнот, ручку). Вот тут запиши, быстро.
Снежана записывает. Нина, закончив разговор с Михаевой, идет в кухню. Матвей подхватывает тарелки, несет навстречу ей.
НИНА. Еще надо?
МАТВЕЙ. Да хватит. (Уносит тарелки в гостиную).
Нина подходит к Снежане.
СНЕЖАНА. Все поняла, больше не буду, придет — прогоню.
НИНА. Нет. Я не об этом. Вы же все знаете друг друга. Так вот. Если он действительно придет к тебе или к вашим кому-то, позвонишь мне? Я хочу быть в курсе, понимаешь? Если честно, я допускаю, что мужчина может иногда… Я сама не белочка, у меня во время Матвея был один. Но увлечься на пару часов — это не в счет, а серьезные отношения, семья — это святое. Ведь так?
СНЕЖАНА. Конечно.
НИНА. Я терпеть не могу, когда чего-то не знаю. А он действительно часто к тебе приходил?
СНЕЖАНА. Один раз — и то не помнит. Сама знаешь, у мужика память — на кончике. Чешется — помнит. Перестало чесаться — забыл.
НИНА. Учти, я по-доброму прошу. А если начнешь вести двойную игру — сожгу рожу кислотой. За мной не задержится, я серьезно.
СНЕЖАНА. Верю.
НИНА. Умные девушки всегда договорятся. (Оглядывается, достает деньги). Вот, возьми. Аванс за информацию.
СНЕЖАНА. За это не беру.
НИНА. Возьми, я сказала! (Сует деньги ей за пазуху). Ничего объем. Своя, силикон?
СНЕЖАНА. Своя.
НИНА. Я знаю, он любит побольше. А у меня маловато. А силикон делать — как буду ребенка кормить, когда рожу? (Опять оглядывается, закуривает). Курение может вызвать рак молочной железы! (Помолчав). А может и не вызвать.
Гостиная.
Куличенко разделывает утку, а Наталья раскладывает куски по тарелкам, которые расставляет Михаева. Матвей, оглянувшись на недвижимого Караморчука, что-то шепчет Нине, та кивает. Он идет в прихожую, приносит оттуда коврик и кладет поверх пальто, которым накрыт старик, чтобы плотнее закрыть тело.