Крепко прижав к себе драгоценную ношу, Марина заторопилась домой.
— Не спеши, — остановила я внучку. — Надо еще найти, где жаворонку корм купить.
— А чего искать, вон у того деда возьмите, — посоветовал продавец. — Он по этой части большой специалист, у него всякий корм имеется.
Подошли к деду. Тот спросил, для какой птицы нужен корм. Затем поколдовал среди своих многочисленных мешочков и протянул пакет со смесью каких-то семян и еще маленький кулечек с муравьиными яйцами, а я-то и не знала, что они жаворонку тоже нужны.
Мы поблагодарили деда, быстро прошли мимо голубей, собак, кошек, мимо кроликов и, больше нигде не задерживаясь, вышли за ворота рынка.
По дороге заехали в магазин и купили клетку. Взяли ту, которая была побольше. Пусть жаворонку будет свободней — может, скорее поправится.
Дома мы выбрали самое светлое место на окне, поставили клетку и выпустили в нее жаворонка. Он сразу стал биться грудкой о решетку, но, видя, что из клетки не выбраться, сел в уголок и нахохлился.
Вы видели когда-нибудь, как жаворонок высоко-высоко взвивается в небо? И вот льется оттуда его песня и звенит, звенит, словно ручеек. Слушаешь ее и не наслушаешься. Любуешься небом голубым, полем зеленым, и кажется, что не будет оно таким прекрасным без песни, льющейся сверху.
Я люблю песню жаворонка, и, быть может, потому мне было так жаль нашего пернатого невольника. Мы делали все, что в наших силах, лишь бы он скорее поправился. Всю клетку заставили зеленью, давали по нескольку раз в день дедову смесь, муравьиные яйца, а он почти не ел. Весь день то рвался на свободу, то сидел, забившись в самый угол клетки. Сидел скучный, взъерошенный. Марина ставила жаворонку еду и уговаривала:
— Ну поешь, маленький, поешь! Ты поправишься, и мы тебя сразу выпустим…
Однако жаворонок никак не поправлялся. С каждым днем все больше и больше взъерошивались его перышки, все хуже и хуже клевал он зерна. Тогда мы с Мариной решили его выпустить. Выпустить сегодня… сейчас… пусть не живет больше в неволе.
Через полтора часа мы были уже за городом. День выдался хороший, безоблачный, заметно припекало ласковое июньское солнышко. Мы вышли из автобуса и, не задерживаясь, пошли к полю.
Мне очень хотелось выпустить жаворонка самой, но потом передумала. Пусть это сделает Марина, ведь ей еще никогда не приходилось выпускать на свободу птиц.
Я поставила клетку посередине поляны, заросшей яркими ромашками, привязала к дверце крепкую капроновую леску; затем мы с Мариной отошли в сторону и спрятались за бугорок. Оттуда хорошо была видна и клетка и птица. Было видно, как бьется жаворонок, как хочется ему на волю. Марина тихонько потянула за леску, и дверца открылась.
Не сразу увидел открытую дверцу наш пленник. Но вот заметил… наклонил головку… Теперь он уже не бился о решетку, вся его маленькая фигурка с вытянутой шейкой выражала недоверие. Так же недоверчиво и настороженно вышел он из клетки. Вот и свобода. Свободный!.. Жаворонок встряхнулся, прилегли взъерошенные перышки, и он сразу будто поправился. На какой-то миг прижался грудкой к теплой земле и взвился вверх.
Он поднимался все выше… выше… к самому голубому небу. Но вот, трепеща крылышками, жаворонок будто остановился, и вдруг полилась его песенка. Она журчала, переливалась, звенела прямо над нами.
— Бабушка! Это он нам поет! Это он говорит «спасибо»! — зашептала Марина. — Правда?
Кто знает! Может, правда говорил нам «спасибо», а может, радовался свободе, ведь люди еще не научились разгадывать то, что говорят в своих песнях птицы.
Малыш
Это случилось как раз в то время весны, когда у лисицы уже пищали в норе лисята, а по лесу со своими медвежатами бродила медведица и отовсюду слышался многоголосый птичий хор.
В лесной чаще недалеко от полотна железной дороги стояла лосиха, а около нее лежал маленький новорожденный ярко-рыжий лосенок.
Вдруг лосиха насторожилась и тревожно повернула голову. Где-то вдалеке послышался быстро нарастающий шум идущего поезда. Лосиха вздрогнула и сделала несколько нерешительных шагов. Лосенок попытался встать, но еще слабые ножки подогнулись, и он тихо опустился на землю. Поезд приближался. Пронзительный гудок словно разрезал лесную тишину, и лосиха, ломая кусты, ринулась куда-то в чащу.
Долго лежал лосенок, ожидая мать, но лосиха так и не вернулась.
Кто знает, что сталось бы с малышом, если бы не путевой обходчик Иван Федорович. Иван Федорович работал здесь почти тридцать лет, и в снег, и в метель, и в дождь несколько раз в день проходил этот путь. Здесь ему было знакомо каждое дерево, каждый кустик.
Вот и сейчас он идет и знает, что за тем поворотом стоит большая сосна. Когда Иван Федорович проходил тут первый раз, она была совсем маленькой и лежала, придавленная упавшим деревом. Молодой путевой обходчик освободил деревцо, выпрямил, а сейчас вон какое огромное. Сосна выросла прямая, как мачта, и только в том месте, где когда-то была придавлена, даже и теперь виднеется небольшое искривление.
Впереди Ивана Федоровича бежал его постоянный спутник — Бобик. Изредка он останавливался, что-то нюхал или просто дожидался своего хозяина. Вдруг Бобик потянул носом, сбежал с насыпи, а через минуту где-то в стороне послышался его громкий лай.
«На кого он там лает?» — подумал Иван Федорович, направляясь к собаке.
Увидев хозяина, Бобик вильнул хвостом и бросился в кусты. Там на земле, приподняв лопоухую голову, лежал маленький рыжий лосенок. Иван Федорович не стал его трогать: кто знает, вдруг мать вернется, почует на детеныше запах человека и не станет его кормить! Он отогнал собаку и пошел дальше, внимательно осматривая путь.
Окончив обход, Иван Федорович повернул назад. Бобик опять было попытался свернуть к месту, где лежал лосенок, но Иван Федорович сердито окликнул собаку и направился к дому. Он ушел, а лосенок остался лежать в кустах, напрасно ожидая свою мать.
К вечеру закрапал дождь. Покинутый лосенок лежал мокрый, голодный и совсем ослабевший, когда послышались чьи-то шаги. Яркий свет фонаря, скользнув по кустам, остановился на лосенке. Это был Иван Федорович. Не сиделось обходчику дома, ведь он знал, что там, в лесу, он видел лосенка без матери.
Иван Федорович стоял около малыша, освещая его фонарем, а тот даже не пытался отодвинуться в сторону, потому что мать еще не успела научить его пугаться людей.
Обходчик снял с себя плащ, накрыл малыша и, осторожно подняв на руки, понес домой.
В доме Ивана Федоровича любили животных все: и жена его Агафья Васильевна, и дочка Сашенька. Даже четвероногие обитатели и те жили между собой в мире и согласии. Бобик ел из одной миски с ленивым котом Васькой, а Васька только потому и прижился в этом доме, что по своей лени не трогал даже мышей. Впрочем, он давно привык, что около него живут какие-то птицы, ежи, белки. Вся эта мелочь выкармливалась или лечилась и опять выпускалась на волю. Некоторые оставались жить здесь же, поблизости, и подкармливались, а другие уходили в лес и больше не возвращались.
Когда Иван Федорович вошел со своей ношей в комнату, Агафья Васильевна даже не спросила мужа, кого он принес. Она тут же быстро постелила на пол мешок, и Иван Федорович бережно опустил на него лосенка. Зато Сашенька так и набросилась на отца с расспросами: «Чей это теленок? Откуда его взяли?» А узнав, что этот лосенок был найден в лесу и без матери, сразу заволновалась.
— Ведь мы его оставим у себя, папа? Правда оставим? — теребила она отца. — А потом вырастим большим и выпустим.
— Ладно, ладно, доченька, оставим, — согласился Иван Федорович. — Только вот сначала его накормить да согреть надо.
Агафья Васильевна тут же заторопилась доить корову, а Сашенька схватила висевший за дверью полушубок и стала им накрывать лосенка. Потом пришла Агафья Васильевна и принесла в ведерке еще теплое молоко. Она хотела поднять лосенка, но бедняга так ослаб, что даже не мог держаться на ногах, так они у него дрожали и разъезжались. Тогда Агафья Васильевна поднесла ведерко к самой мордочке лосенка и, ловко прихватив руками его голову, окунула губами в молоко. Лосенок фыркнул и попытался вырваться, но потом, почувствовав вкус молока, вдруг жадно зачмокал, поддавая, как теленок, головкой.
Первые недели две Малыш, как назвали лосенка, жил в доме за печкой. Потом, когда он окреп, да и на дворе потеплело, его поместили в сарай. Ухаживала за лосенком Сашенька. Она не ленилась через каждые три часа поить его теплым молоком, выпускала гулять, следила, чтобы он не ушел.
Впрочем, лосенок уходить совсем не собирался. Он всюду по пятам ходил за своей воспитательницей, словно боясь потеряться. А если Сашенька хоть на минутку забегала в дом, рвался за ней в двери и тонко, протяжно кричал.
— Ишь, словно за мамкой ходит! — смеялся, глядя на него, Иван Федорович. И, обращаясь к Сашеньке, добавлял: — Чем во дворе да в сарае лосенка держать, лучше бери своего Малыша и все вместе в лес сходим. Ему от леса только польза будет, побегает, порезвится, глядишь, крепче станет.
Иван Федорович очень любил в свободное время бродить по лесу. Ему были знакомы все тропинки, все грибные места. Он знал, где вырыла свою нору лисица, в каком дупле поселилась белка, где можно встретить со своим выводком тетерку. Раньше в такие прогулки его всегда сопровождала Сашенька, а теперь она никуда не ходила. Оставлять лосенка одного в запертом сарае ей было жалко, а взять с собой в лес страшно — вдруг уйдет и потеряется.
Но однажды Иван Федорович все же уговорил Сашеньку пойти с ним в лес. День был такой хороший, солнечный. Она закрыла своего любимца в палисаднике и пошла с отцом.
Несколько раз Сашенька оборачивалась, чтобы посмотреть на Малыша. Он стоял в палисаднике и, казалось, спокойно глядел ей вслед. Но это только казалось, а на самом деле было совсем не так: лосенок стоял не шевелясь и насторожившись лишь до тех пор, пока видел свою хозяйку. Но не успела она скрыться за первыми кустами, как он начал метаться по палисаднику и кричать.