х, сдавших очередную сверхглубокую скважину. А журналист Губер трагически погиб в августе 94-го: сбила машина. Произошло это недалеко от областного театра…
Редакционный коллектив в газете был преимущественно мужским, слабый пол можно было собрать в одном кабинете. Тогда ещё молодая О. Атачкина сидела в отделе писем с уже тогда пожилой О. Игошиной. О чём-то важном и политическом, а может, столь же важном, но общественном писала Т. Вышковская. Напрочь забыл, но уже почти вспомнил, как звали молодую журналистку, сидевшую с Вышковской в одном кабинете. В поисках новых тем она однажды прыгнула с парашютом, но как-то неудачно: после прыжка лучше писать не стала. Потом ушла из газеты и затерялась где-то в Тымовском районе. Может, прыгает там до сих пор, кто знает?
2.
Примерно раз в месяц я приезжал в редакцию: посидеть на планёрке, определить с заместителем редактора или ответственным секретарём темы будущих материалов.
— Завтра у губернатора пресс-конференция. Решили отправить тебя. Посидишь, послушаешь, корреспонденцию сделаешь строчек на двести, — сказал мне в один из таких приездов Лашкаев. Не иначе как в редакции захотели посмотреть, насколько свободно я ориентируюсь в областной политике. Ориентироваться я был вполне готов. В общем, дали мне диктофон — и с богом!
"На Фёдорова" собралось журналистов тридцать из областных и районных газет. Марков тоже приехал, и камеру с собой привёз, хотя дальше Ноглик его передачу телевизоры принимать отказывались: не хватало мощностей. После той памятной летучки, открывшей мне дверь в отдел кадров рыбколхоза "Восток", мы с Марковым общаться перестали. Так только, поздороваемся при встрече — и всё, словно вместе и не проработали полтора года.
В. Федоров был человеком столичным, профессором торгового института имени Плеханова, и тонкости политического менеджмента знал досконально. Гостей выстроили в шеренгу. Появился Федоров, и начался торжественный смотр областных журналистских сил. Губернатор неторопливо двигался вдоль шеренги и здоровался с каждым за руку. Журналист представлялся по имени-отчеству и называл своё издание. Губернатор светлел лицом, и шёл дальше.
Потом началась пресс-конференция.
— Сахалин нуждается в инвестициях. А где их взять? Денег у государства нет и в ближайшее время не будет, — разъяснял губернатор текущий момент непонятливым журналистам. — Я знаю, где взять эти деньги! Мы создадим свободную экономическую зону — СЭЗ. Она и станет для нас залогом для активного развития областной экономики. Америка, Япония, Южная Корея мечтают о том, чтобы вложить свои доллары, иены и воны в сахалинские нефть, газ и лес. Мы дадим им такую возможность! Пусть приезжают на Сахалин и строят здесь заводы, нефтепроводы, жилые дома… Выгодно им — выгодно нам. Вот что такое СЭЗ! — губернатор зачем-то потрогал пальцами уши. — А теперь я готов ответить на все ваши вопросы.
Не помню, какие вопросы и кто задавал. Но помню, как оживились журналисты, когда Фёдоров признался, что на досуге пишет стихи. Что? Губернатор-поэт? Такого Сахалин ещё не видел. Тут же Фёдоров и прочитал нечто лирическое. Что-то про осень, а может, и про весну. А вот про СЭЗ ничего читать не стал. Поскромничал, наверное.
Мои иронические заметки в "Крабе" заметно раздражали районное начальство. А репортажи с рыбстанов и буровых вышек номенклатура дружно старалась не замечать. Стало сложно брать фактуру: нужный мне человек исчезал из кабинета ровно за пять минут до моего появления. И это не смотря на заранее обговоренное время встречи!
Приходилось действовать партизанскими методами: появляться неожиданно и задавать вопросы, не обговаривая тему заранее. Номенклатуру это нервировало. Однажды меня вызвали "на ковёр" к третьему секретарю. Я добросовестно изложил разговор "на ковре" в своём материале. Он был опубликован в газете. После этого третий к себе меня уже не приглашал, впрочем, второй и первый — тоже.
В феврале 92-го я в очередной раз приехал в Южный.
— Мне Лашкаев говорил, у вас проблемы с жильём? — спросил у меня Сорочан.
— Есть такое, — признался я. — Дом старый, деревянный, да ещё первый этаж. Чуть дождь, вода под половицами хлюпает.
— Ну, конечно, это не жильё для областного журналиста, а издевательство. Вы сколько уже в Ногликах?
— Семь лет.
— Семь… — редактор на секунду задумался. — Сделаем так: напишем письмо на имя председателя райисполкома с просьбой улучшить жилищные условия нашего корреспондента. Передадите письмо в райисполком. Послушаете, что они скажут.
Я так и сделал: вернулся — и передал письмо председателю райисполкома В. Середе.
— А я ничего не решаю, — сказал председатель. — Вот если районный Совет народных депутатов примет соответствующее решение, я с огромным удовольствием подыщу для вас что-нибудь из переходящего жилфонда. А самостоятельно вам помочь — увы! — И привычно развёл руками.
Зато председатель райсовета Ю. Хадиуллин встретил меня как родного:
— Ну, как же, как же! Знаю вашу проблему, сколько лет уже знаю. И обязательно постараюсь вам помочь. Напишите заявление, мы его приложим к письму — и всё, считайте, ваш вопрос решён. А заседание райсовета — всего лишь пустая формальность!
И улыбнулся мне на прощание. Широко, как раскрытые двери.
В начале марта, ровно через три года после скандальных выборов в Ногликский райсовет, народные депутаты собрались решать насущные вопросы. Одним из них был вопрос об улучшении жилищных условий собственного корреспондента газеты "Советский Сахалин".
Больше половины вопросов депутаты успели решить ещё до обеда. Жилищные условия оставили на потом. Дружно поднялись и отправились на обед. Домой идти не хотелось, пришлось обедать плакатами в райисполкомовском коридоре.
Я стоял у входа в зал заседаний, когда появились депутаты. Впереди шёл Хадиуллин. На меня он даже не взглянул. Это был недобрый знак. Но я ещё на что-то надеялся…
Пара-тройка нехотя обсуждённых вопросов — и очередь дошла до меня.
— Ну, здесь, товарищи, по-моему, всё ясно, — даже не дочитав моё заявление до конца, возвестил Хадиуллин. — Вопрос с жильём — один из самых острых в районе. У нас даже работники райисполкома, и то не все в новых квартирах живут!
— Мне не нужна новая квартира. Мне нужна жилплощадь, на которой хотя бы можно было жить! — невольно вырвалось у меня. Но это был глас вопиющего в пустыне.
— Ставим вопрос на голосование, — объявил председатель. — Кто "за"?… Кто "против"?.. Решение принято: отказать!
Здесь Хадиуллин в первый раз за всё заседание посмотрел в мою сторону. И неожиданно улыбнулся. Не так, как раньше, во всю дверь, а сдержанно — в пределах форточки.
Спектакль с райсоветом был сатисфакцией за скандал с выборами. Это понятно. Таковы издержки профессии: правда, напечатанная в газете, всегда оборачивается против самого журналиста. Работая над материалом, об этом как-то не думаешь: за правду же борешься! А потом — "кто за?", "кто против?"
И оказывается: против тебя — большинство.
Примечание 2009 года. Пройдёт семнадцать лет, и на Ю. Хадиуллина, успевшего к тому времени стать вице-мэром городского округа Ноглики, будет совершено разбойное нападение. Произойдёт это в обеденный перерыв в подъезде дома, где проживал чиновник. С черепно-мозговой травмой потерпевшего самолётом доставят в областную больницу, но так и не спасут.
По злой усмешке судьбы, напавший на вице-мэра мужчина оказался бомжем — лицом без определённого места жительства. Стать бомжем мужчину вынудили обстоятельства: дом, в котором он имел квартиру, из-за ветхости оказался непригодным для жилья.
Дня через три после памятного заседания райсовета я передавал в редакцию очередную информацию.
— Сейчас передам трубку редактору, — сказала наша машинистка Ольга, и я услышал голос Сорочана:
— Что там у вас с жильём? Что решил райисполком?
Я в двух словах объяснил ситуацию.
— Ничего, не отчаивайтесь, что-нибудь придумаем, — сказал Сорочан. — Позвоните мне через неделю.
В назначенный день я позвонил Сорочану. И услышал это:
— Мы переводим вас в штат газеты. Приезжайте. Пока поживёте в гостинице. Вопрос о квартире, я думаю, будет решён в ближайшие десять дней.
Так оно и получилось. Второго апреля 92-го я переехал в Южный. В моём кармане лежал ключ от квартиры, в которой мне предстояло жить.
3.
Южно-Сахалинск островитяне часто называют столицей. Всё правильно: дома — большие, улицы — широкие, да и приезжих много. Мавзолея нет, но чугунный Ильич на площади лет сорок уже стоит. Не иначе как места дожидается.
Окунувшись в столичную жизнь, я ощутил её преимущества в полной мере. Не надо каждый раз бегать на переговорный пункт — передавать по телефону материалы. Это раз. Захотелось культурно развлечься — областной театр рядом, через дорогу. Подошёл, постоял у театра, вдохновился — и обратно в редакцию. Это два. А главное, до писателей стало рукой подать. В любой момент можно заглянуть к ответственному секретарю Сахалинской писательской организации Н. Тарасову и спросить: "Ну, что, брат Тарасов?" И услышать в ответ: "Да так, брат, так как-то всё…"
Но можно в СП и не заглядывать. Можно просто идти себе вдоль по улице Ленина, никого не трогая, и в районе вокзала непременно встретить знакомое лицо. То Сашу Калинина, приехавшего из Корсакова в издательство — с подборкой стихов для очередного альманаха, то Валеру Балюка, идущего навеселе из привокзального кафе. А то вдруг мелькнёт впереди знакомая фигура с курчавинкой в полуседых волосах. Да это же Толя Тоболяк! Вот уж с кем и захочешь, да не разминёшься.
Всё правильно: улица полна неожиданностей. Судьба, впрочем, тоже.
В конце мая 91-го я прилетел из Москвы — сдавал сессию за последний курс. Первая же новость, которой меня встретили в газете, была печальной: погиб поэт Виктор Ксенофонтов.
Обстоятельства его смерти не выяснены до сих пор. Обнаружили Витю в одном из рабочих общежитий. На криминальный характер травмы указывает перелом шейного позвонка — следствие жестокого удара, нанесённого твердым предметом. Умер Витя не сразу — часов десять лежал в бытовке, и никому до него не было дела. Наверное, думали, что пьяный…