В интервью The New York Times Том сказал Морин Дауд, что посадил сад из черных растений в своей лондонской резиденции. Черные тюльпаны и каллы. Он любит черный цвет. Ему нравятся черные костюмы и жесткие узкие туфли, тоже черные, и он ездит по Лондону в элегантной черной машине, сделанной на заказ: все в машине черное на черном. Его волосы окрашены в цвет воронова крыла, он сравнивает их с волосами великой императрицы стиля Дианы Вриланд. Он постоянно думает о смерти. Когда-то он планировал спроектировать свой собственный черный саркофаг, но теперь сделал выбор в пользу быстрой кремации, чтобы избежать неэстетичного разложения.
Том не оставляет места случайностям. Кажется, что он функционирует на энергии от реактивного двигателя на высоких оборотах 24/7. И делает это легко, играючи. Людям близко то, что он создает. Его одежда молода по духу, изысканна и доступна. Когда первая леди Мишель Обама отправилась в Букингемский дворец на официальный ужин, Том сшил для нее белое вечернее платье. Это был блестящий выбор.
После четырехлетнего перерыва Том вернулся на сцену в 2010 году с шоу, которое было полно новой динамики. Как заявила на следующий день в своем обзоре Кэти Хорин из The New York Times, показ был «модой в ее лучшем проявлении». Он проходил в небольшом помещении на первом этаже только что открывшегося магазина на Мэдисон-авеню на Манхэттене. Это было похоже на прежние времена, когда мода, особенно высокая мода, демонстрировалась в небольших салонах в Париже и Нью-Йорке.
Том хотел произвести фурор, и у него это получилось. Он взял записную книжку и попросил нескольких своих знаменитых друзей и моделей принять участие в показе: каждому по образу. Два первых ряда были практически прижаты к небольшому проходу, служившему подиумом. Во время показа зрители, такие как Элизабет Зальцман из Vanity Fair и Салли Сингер из Vogue, не привыкшие к показам мод в салонах, сидели в первом ряду и улыбались.
Я так хорошо запомнил это шоу, потому что стоял у задней стены. Мне не хотелось выглядеть гигантом в первом ряду, загораживающим вид лилипутам рядом со мной. К тому же я не хотел, чтобы авторитетные представители Vogue вновь критиковали меня за размеры моего тела.
Со своей точки обзора я мог видеть все, от туфель до кончика белой шляпы-федоры Лорен Хаттон в белом брючном костюме, воскресившем магию брючных костюмов Yves Saint Laurent. Сам Том Форд, одетый в свою униформу – белая рубашка, черный галстук и черный костюм, – вел все шоу, как это было принято в былые времена в Париже.
В показе участвовали Фарида Хельфа, великая модель и муза Аззедина Алайя, и легендарная Мариса Беренсон, кинозвезда семидесятых и модель. Были здесь и голливудские друзья Тома: Рита Уилсон, Джулиана Мур, Лиза Эйснер, с которой у Тома была ювелирная коллаборация, Рэйчел Файнштейн, художница из Нью-Йорка.
И вот эффект разорвавшейся бомбы: Бейонсе не в первом ряду, а на подиуме! Выйдя из-за кулис, она подмигнула Тому Форду и улыбнулась. Она демонстрировала потрясающее короткое платье с длинными рукавами, расшитое пайетками темного серебра, которые создавали иллюзию дыма, окутывающего ее соблазнительный силуэт. У нее была прическа афро – пышные кудрявые волосы. Когда она появилась – и, кстати, она больше никогда не выступала в роли модели на показах, насколько мне известно, – зал взревел.
Том осознавал, что его задача – быть коммерческим дизайнером, но он также понимал, что он вожак этой стаи. Хотя его одежда прекрасно смотрелась на моделях типа Стеллы Теннант, он сумел эффектно обыграть образ, просто возвращаясь к стилю старой школы, но привнося в него культурный контекст той или иной знаменитости. Он смог воздать должное каждой индивидуальности и типу фигуры.
Обстановка была камерной и интимной: присутствовало не более двухсот гостей. Том не допустил на показ фотографов, что, как он теперь признает, было ошибкой. Он руководствовался идей закрытого показа, как это было раньше принято в именитых Домах моды.
После прекрасного дефиле я чувствую себя так же хорошо, как после посещения церкви воскресным утром. Мне выпала честь быть свидетелем этого профессионального триумфа. Теперь я уже не вхожу в десятку лучших друзей Карла Лагерфельда, но по-прежнему остаюсь верен Тому Форду, который всегда поддерживал меня независимо от моего веса. После каждого его показа в Милане, Париже и Нью-Йорке я всегда спешил домой, чтобы отправить электронное письмо с моими свежими впечатлениями от коллекции. Какие-то из этих писем – сплошной поток сознания и сама романтичность, какие-то более сдержанны. Если идеи Тома были мне непонятны, я просто не отправлял сообщение. Но такое случилось всего один раз за долгие годы нашей дружбы.
XVI
В 2016 году Vogue запустил подкаст, и Анна объявила меня ведущим.
Старту подкаста сопутствовал большой успех, в качестве гостей было приглашено множество громких имен: Том Форд, Ким Кардашьян, Марк Джейкобс, Александр Ванг. Анна незаметно руководила всем этим из своего офиса. Она не одобряла многих кандидатов, с которыми я хотел записать интервью, например Мисси Эллиот или Майю Рудольф. Вместо этого мы решили придерживаться инсайдерского взгляда на моду. Тонн Гудман рассказывала о выборе знаменитости на следующую обложку Vogue. Выступали также Грейс Коддингтон и Филлис Посник. Даже Анна принимала участие в беседах, если находила моего гостя достаточно интересным.
Билл Каннингем, замечательный фотограф, умер в июне 2016 года от осложнений после инсульта в возрасте восьмидесяти семи лет. Я был одним из немногих, кого пригласили на закрытую заупокойную мессу в церковь Святого Томаса, где он был прихожанином и посещал все воскресные службы, когда был в городе. Я не смог присутствовать на этой мессе. Майкл Корс, американский модельер-миллиардер, должен был дать мне интервью для подкаста как раз в это самое время. Я выполнил свои профессиональные обязательства перед Vogue. Пока Анна была на похоронах Билла, я находился в студии, где записывались подкасты, беседуя с Майклом Корсом (очевидно, не приглашенным на церемонию) и выполняя свою работу.
Причем за сущие гроши. Мне платили что-то около пятисот долларов за каждый подкаст. Обслуживание моей машины за поездку от Уайт-Плейнс до Всемирного торгового центра и обратно стоило дороже. Я никогда не жаловался; я просто продолжал работать и делать все, что мог, для Анны и для Vogue.
Затем, подобно утреннему туману, который в одно мгновение рассеивается, подкаст внезапно исчез. Никаких объяснений или выходного пособия. Анна Винтур молчала, словно сфинкс. Она столько раз уничтожала меня своим гнетущим молчанием. Это ее стиль решения любой проблемы. А я продолжал нести службу в элитных шифоновых окопах. Но в возрасте шестидесяти девяти лет я решил, что в мои годы пора уже начать отстаивать свое достоинство и больше не мириться с этим бойкотом со стороны великой Анны Винтур.
Об уходе Грейдона Картера из Vanity Fair было объявлено на первой полосе The New York Times в сентябре 2017 года с подробной статьей о нем внутри номера. Уход на пенсию упрочил его легендарный статус: он был последним великим редактором журнала Vanity Fair. Его преемнику предположительно платили вдвое меньше того, что зарабатывал Грейдон.
Недавно мы с ним сравнили свои заметки об Анне Винтур и обнаружили некоторое сходство. Он сказал мне: «Бывают дни, когда она обращается со мной как с хорошим другом и коллегой, а на следующий день – так, словно я случайный парковщик, которому она отдала ключи от своей машины».
Я был другом Анны и знал, что играл важную для нее роль в былые дни. Сегодня я хотел бы услышать от нее что-нибудь человеческое и искреннее. У меня остались эмоциональные и психологические шрамы от отношений с этой выдающейся и влиятельной женщиной, которая может сидеть рядом с королевой Англии в первом ряду на модном показе в своих неизменных черных очках и прическе а-ля Луиза Брукс, обрамляющей загадочное, как у Моны Лизы, лицо. Кто она? Почему отгораживается от мира плотным занавесом? Анна обожает своих двоих детей и, я не сомневаюсь, будет замечательной бабушкой. Но скольким людям, работавшим с ней, нанесены эмоциональные травмы! Мужчинам и женщинам, дизайнерам, фотографам, стилистам – список бесконечен. За годы своего могущественного правления она разрушила многие судьбы.
Весной 2018 года я находился в Шарлотте, Северная Каролина, работая над ретроспективой Оскара де ла Рента в Mint Museum. В то же время мой документальный фильм дебютировал в Нью-Йорке на кинофестивале Tribeca. Я был востребован и загружен работой.
За две недели до «Мет Гала», который был намечен на первый понедельник мая, я осознал, что до сих пор не получил никаких электронных писем от Vogue с деталями относительно моих интервью на красной дорожке. Обычно кто-то из Vogue звонил за несколько недель до мероприятия и официально просил меня явиться. Мне платили немного, но это было не про деньги – я ждал этого события весь год.
Тема того года была заявлена как «Божественные тела» (Heavenly Bodies). Я позвонил в Vogue и спросил, что происходит. Почему мне до сих пор никто ничего не сообщил?
«О, это ниже вашего достоинства – брать эти интервью», – сказали мне.
Я принял известие спокойно, но на самом деле это был унизительный способ объявить мне, что мои услуги больше не требовались. Что действительно озадачивало меня, так это то, что в прошлом году на гала-ужине Rei Kawakubo/Comme des Garçons Анне понравились мои интервью. Она назвала их «великолепными», что я отчетливо помню, так как она чрезвычайно редко делала мне комплименты.
Это явно было хладнокровное деловое решение. Внезапно я стал для Анны Винтур слишком старым, слишком толстым и совсем не крутым, понял я.
После десятилетий дружбы и верности, совместных походов по шифоновым окопам Анне следовало бы проявить порядочность и доброту: позвонить мне или написать электронное письмо со словами: «Андре, у тебя были замечательные интервью, но мы собираемся попробовать нечто новое». Я бы это принял. Совершенно нормально экспериментировать с направлениями, привлекать молодых блогеров или звезду Instagram с семнадцатью миллионами подписчиков. Я понимаю, ничто не длится вечно.