Не проходит и дня, чтобы я не думал об Анне Винтур.
XVII
Я познакомил Ли Радзивилл с Мартином Грантом тонким как прут, голубоглазым дизайнером из Австралии.
Мартин говорил, что наблюдать за нами с Ли было словно смотреть на «битву двух принцесс-воительниц». Наши словесные пикировки касались моды, ресторанов и обсуждения тех, кто был действительно хорошо одет как в Париже, так и в Нью-Йорке. Ли на самом деле считала, что не многие женщины могут носить титул «самых стильно одетых».
Когда я впервые привел Ли в маленькое ателье Мартина Гранта, она осторожничала, поскольку не была уверена в его талантах. Но, примерив свой первый индивидуальный заказ, прониклась его мастерством. Она действительно любила модели Мартина: они были качественными, лаконичными по крою и неподвластными времени. В них было что-то андрогинное, и это особенно импонировало Ли. В последнее десятилетие своей жизни она редко носила юбки или платья. Ей нравились брюки, бейсбольные куртки или бомберы, которые Мартин шил для нее на заказ. Я помню, как она заказала один из белого козьего меха, а также из матовой кожи цвета мела.
Мартин внешне чем-то походил на Ли: он был примерно того же размера и роста, что и она. Ли стала музой его коллекций, он учился у нее, и с того дня, как они подружились, его одежда превратилась в настоящую инвестицию. Подобные вещи редакторы Vogue не очень охотно публиковали в журнале, но считали лучшим выбором для элегантного человека. Кэнди Праттс Прайс и я были единственными редакторами, которые регулярно ходили на показы Мартина в Париже, проходившие два раза в год. Насколько я помню, его коллекции никогда не заказывали на съемки. Мартин выжил в шифоновых окопах благодаря самостоятельно наработанным навыкам в том, что касается техники шитья, знанию роскошных тканей, а также своим «локаторам», четко улавливавшим современную эстетику.
Рукописные заметки Ли Радзивилл о том, как я познакомил ее с дизайнером Мартином Грантом.
Они стали лучшими друзьями.
Мартин не гонится за фальшивыми восторгами на страницах глянцевого американского Vogue. Герцогиня Сассекская, Меган Маркл, первая представительница двух рас среди членов английской королевской семьи, носит одежду от Мартина Гранта. Он был так горд, когда она надела его классический простой тренч и красивое светло-серое платье-рубашку в полоску во время поездки в Австралию.
Августовские каникулы Ли проводила на Корсике – недешевое удовольствие. Мартин и его партнер, Мустафа Хаддар, ездили с ней. Ей нравился такой отдых, и Мартину тоже.
Ли складывала свои чемоданы Goyard в отдельный фургон, доставлявший их к частному самолету. На нем она отправлялась в свой солнечный месячный отпуск в арендованной вилле графини Жаклин де Риб, еще одной «лебедушки» Трумэна Капоте, дожившей до наших дней.
В доме де Риб работала горничная по имени Джеки. Ли отдавала ей приказы своим мелодичным голосом: «Джеки, сделай то! Джеки, принеси это. Джеки, подай мне стакан воды».
Это было маленькой общей шуткой Мартина и Ли. Ею она брала реванш за годы, проведенные в тени своей знаменитой сестры, первой леди. Легендарная Джеки украла у Ли Аристотеля Онассиса. Это Ли собиралась за него замуж, а в результате побывала на свадьбе Джеки и Ари на Скорпиосе. В своем завещании Джеки оставила содержание детям Ли, Тине и Энтони, но ничего не оставила сестре, «к которой я очень привязана и сделала для нее все при жизни».
Как однажды сказал о Ли Питер Бирд, большая любовь ее жизни и друг до конца ее дней: «В жизни важно дождаться прекрасных чудес».
Ли была таким прекрасным чудом в моей жизни.
В 2016 году, когда Ли пришлось перенести хирургическую операцию на мозге, она позвонила мне и сказала: «Андре, мне нужен будет тюрбан, когда я выйду из больницы».
Норма Камали прислала мне три тюрбана из джерси, и я отправился встречать Ли из больницы. Я так скучал по ней – ее только что выписали, и ее квартира находилась всего через квартал, поэтому я бросился к ней. Ли ожидала, пока ей подадут инвалидную коляску, сидя в машине возле дома. Я передал ей тюрбаны, пока ее преданная помощница Мурелия помогала ей выйти из машины. Ее маленькую просьбу было выполнить совсем не сложно, но Ли это высоко оценила.
В последние годы Ли продала свои парижские апартаменты на авеню Монтень и редко покидала нью-йоркскую квартиру. Я часто навещал Ли ранним воскресным вечером в ее доме; ее прекрасные волосы были уложены, она была одета в бледно-серый кашемировый спортивный костюм и вязаные носки своего любимого цвета розового пиона. Никакой обуви. В руке – сигарета, а рядом с ней – черно-белый японский хин по имени Лола. Все, чего хотела Лола, – это чтобы ей почесали животик. Я мог ублажать ее часами!
В последний раз я видел Ли в январе 2019 года, за несколько недель до ее смерти. Однажды воскресным вечером я поднялся наверх в своем объемном красном пальто Norma Kamali, напоминающем спальный мешок, и она сказала: «Мне нужно пойти и купить себе такое же красное пальто». Она умела дать вам понять, что ваш выбор – лучший.
Тогда я впервые заметил, что она позволила своим волосам стать абсолютно седыми. Я сказал ей, что это выглядит так элегантно, словно она маркиза или герцогиня восемнадцатого века. Ей понравилось.
В ее доме все по-прежнему было безупречно. Ее любимые предметы декора из парижской квартиры теперь заполнили гостиную. Она поделилась со мной, какое тяжелое Рождество у нее было. Я ответил, что мое тоже было тяжелым и одиноким, за исключением небольшого рождественского ужина у Кэти и Дональда Маррон с их детьми, Уильямом и Сереной. Я рассказал ей о картинах Ротко и Твомбли в доме Кэти, а также о ее красивых рождественских украшениях, включая инсталляцию в холле на столе, где была изображена баварская деревня в миниатюре. Я также поделился с ней тем, что осмелился попросить забрать с собой превосходную вирджинскую ветчину с соусом, поскольку Марроны на следующее утро улетали на Карибы.
После двухчасовой беседы я наскучил Ли и она сказала, что мне пора уходить. Такой уж была Ли – откровенной и конкретной в своих действиях и реакциях. Перед уходом я спросил, могу ли я сфотографировать Лолу, ее обворожительную маленькую собачку. Ли взяла Лолу на руки. «А меня ты не хочешь сфотографировать?» – спросила она. Я сделал фото их обеих, и Ли выглядела такой красивой, живущей в ладу со всем, что у нее осталось: друзьями, Тиной, ее дочерью, Лолой, ее собакой, и ее воспоминаниями.
Ей понравилась моя последняя доставка цветов, по крайней мере, она так утверждала: две маленькие орхидеи для секретера и четыре горшка с розовыми цикламенами сразу после Рождества. Последнее, что она сказала мне в ответ на вопрос, как у нее со временем сегодня, было «Сегодня неудобно». И добавила самым мелодичным голосом на свете, исполнив своего рода фирменную сонату Ли: «Поооооо-каааааааа».
Ли видела лучшее в людях, которых любила; она смотрела на мир и его чудесные дары – доверие, смех, дружбу – глазами чуткого ребенка, собирающего сверкающие ракушки в набежавших волнах океана. По словам ее близкого друга Гамильтона Саута, «время, проведенное с ней, каждому из нас следует помнить как великую честь».
Я узнал от Мартина Гранта в пять утра в субботу о том, что Ли Радзивилл умерла у себя дома накануне вечером, в пятницу, пятнадцатого февраля. Он позвонил мне из Парижа; я был в Дареме на показе своего документального фильма. В пятницу вечером я получил ключ от города, врученный мэром. На сцене рядом со мной стояла моя любимая школьная учительница Ванда Гарретт.
Мартин Грант сказал, что он планировал увидеться с Ли в конце января. Она предложила ему переночевать в комнате для гостей. У него не получилось тогда приехать, но он прилетел в одночасье со своим партнером Мустафой на закрытую похоронную мессу. Гамильтон Саут позвонил ему, чтобы сообщить время и дату службы и что приглашение будет доставлено позднее.
«Мне Гамильтон не позвонил. Думаешь, я есть в списке?» – завопил я в телефон, сидя в своем маленьком номере.
Я не знал, внесла ли меня Ли в список из двух сотен пятидесяти избранных гостей, которые были приглашены на похороны. Я жутко нервничал! Моя хорошая подруга Джорджия Дональдсон принесла мне свежеприготовленное тушеное мясо по-брунсвикски и сидела со мной каждый день, пока я ждал, раздастся ли звонок-приглашение. Все, о чем я мог думать, это о переходе Ли из одной вселенной в иную. Теперь она пребывала в мире, завершив все свои нелегкие битвы.
Наконец через три дня раздался долгожданный звонок. Я написал Мартину об этом. Он ответил: «Слава богу. Теперь ты можешь расслабиться, принцесса-воительница». Он спросил меня, не заберу ли я его и Мустафу из отеля Mercer в день похорон. Я сказал: «Конечно».
В восемь сорок утра Мартин ждал на тротуаре в темно-синем пиджаке из шелка и шерсти, темно-синих брюках, элегантнейших, начищенных до блеска черных туфлях и бушлате собственного дизайна, такого простого и идеально скроенного, что он напоминал знаменитый бушлат Ива Сен-Лорана в начале его карьеры. Разумеется, от кутюр.
“ Я хотел удалиться, сохранив свое достоинство.”
У нас было пятьдесят минут, чтобы добраться от Мерсер-стрит до церкви Святого Томаса Мора на Восемьдесят девятой Восточной улице. Сестра отца Ли, тетя Мод, была там прихожанкой. По дороге я заметил, что Ли, будь она здесь, сняла бы бушлат с Мартина прямо на месте. «И я бы ей его отдал», – сказал он и закурил сигарету «Мальборо лайт». Мустафа был также элегантно одет в однобортное кашемировое пальто, брюки и чудесные черные кожаные ботинки. Оба мужчины выглядели так, как и следовало выглядеть: классический образ, качественные ткани и лаконичный крой – по-настоящему стильно.
Мы продолжили тепло вспоминать Ли. Я рассказал им, что однажды подарил ей на день рождения красивую квадратную сумочку из черной кожи с золотыми металлическими декоративными ручками и был уверен, что она быстро передарила ее своей горничной. Я никогда не видел, чтобы она носила ее, и она больше о ней не упоминала. По любому поводу ей лучше всего было дарить ее любимые белые орхидеи. Я часто присылал ей шесть красивых белых орхидей в терракотовых горшках из питомника Rosedale Nurseries в Хоторне, штат Нью-Йорк. В Париже я заказывал для ее гостиной лимонные деревья в огромных терракотовых