горшках в Moulié-Savart, магазине, спрятавшемся в углу площади Пале-Бурбон (всего через две двери от штаб-квартиры американского Vogue в Париже). Эти растения ей сложно было бы передарить.
В качестве последней творческой идеи Ли завещала похоронить себя в простом плетеном гробу, верх которого был покрыт ее любимым цветущим душистым горошком в белых и бледно-розовых тонах.
Каждая секунда панихиды Ли Бувье Радзивилл продолжительностью в час и десять минут была тщательно продумана и выверена. Ее похоронная программа занимала шестнадцать страниц и была напечатана на бумаге цвета слоновой кости. Первая часть: «ПРЕЛЮДИЯ, отрывки из «Музыки без слов» Пуччини» – любимая музыка Ли перед сном. Ее дочь Кристина прочитала стихотворение Э. Каммингса «Мэгги, Милли, Молли и Мэй». Наверное, это было ее любимое детское стихотворение. Затем Гамильтон Саут произнес сердечную и искреннюю речь.
Зазвучавшая «О мир, я должна тебя покинуть» (O Welt, ich muss dich lassen) Брамса побудила меня произнести: «До свидания, Ли. До свидания, Ли. Я люблю тебя».
После похорон Мартин, Мустафа и я поехали на машине обратно в отель Mercer. Было отрадно разделить скорбь по Ли вместе с Мартином. Мы тихо сидели в углу вестибюля Mercer и вспоминали, сколько всего с нами происходило в этом самом отеле, как часто мы встречали там Карла Лагерфельда и как в свою последнюю поездку Мартин видел Наоми Кэмпбелл. У нее все еще есть элегантное красное пальто-редингот, которое она демонстрировала на его показе (и сразу по окончании шоу вышла в нем на улицу).
Как Ли воспринимала Мустафу?
«Ну, сначала она сказала мне: «Мартин, это ужасно, у тебя не может быть бойфренда по имени Мустафа». Она не хотела с ним общаться. Затем я сказал ей, что все в Париже твердили, мол, Мустафа очень похож на президента Барака Обаму. Она быстро среагировала: «Когда мы с ним обедаем?» Это все, что ей было нужно, чтобы утвердить его кандидатуру».
В один из последних приездов на Корсику Ли упала, спускаясь по ступеням своей виллы. Она добралась до дома, позвонила на следующий день Мартину и сказала, что не может ходить.
Мартин подъехал на такси к ее дому, взял ее на руки (свои тонкие эльфоподобные руки) и отнес вниз в ожидавшую машину. На ней была только ночная рубашка и свитер. Рентген показал, что сломано бедро. Ей немедленно сделали операцию и заменили шейку бедра. Увидев рентгеновские снимки после операции, она сказала: «У меня внутри прекрасная скульптура Бранкузи». Это было так характерно для Ли – обратить несчастный случай в забавный, остроумный анекдот.
Ли была великолепна в своей простоте. Она перепробовала так много профессий: актерское искусство, продюсирование фильмов («Серые сады» (Grey Gardens), оформление интерьеров, редактирование (двух великолепных книг, вышедших в издательстве Assouline of Paris), написание статей для журналов, садоводство и даже дизайн. В церкви сразу после службы я сказал Daily Mail, что сестры Бувье – Джеки и Ли – ближе всех в Америке были к тому, чтобы восприниматься как королевские особы.
Ли не следовала правилам социальной жизни Нью-Йорка, где воздушные поцелуи наряду с ударами ножом в спину являются нормой. Ее мало волновали последние модные тренды или примут ли ее светские львицы в свою компанию только для того, чтобы выбраться из дома на ланч. Она в значительной степени опиралась на свой сплоченный круг хороших друзей; она много требовала от них, но и много давала взамен.
Мы оба любили церковные службы. В канун Рождества она ходила в мою Абиссинскую баптистскую церковь, а я – в ее церковь Святого Игнатия Лойолы. Перед смертью Ли обошла свою квартиру, выбирая для друзей особые подарки; исполнитель ее завещания прислал мне подушку с леопардовым принтом от итальянского дизайнера интерьеров Ренцо Монджардино, которая путешествовала с ней на протяжении всей жизни по многим домам. А также нашу любимую общую фотографию в белых нарядах: Ли в брючном костюме Dior и я в белом пальто Prada из кожи аллигатора на вечеринке Vanity Fair. На аукционе Christie’s я делал ставки на многие лоты из ее имущества. Я был счастлив купить ее Библию, которую она хранила с восьми лет, когда получила ее в подарок от матери. У книги порван корешок, и она сильно потрепана. И единственную пару французских подсвечников из золоченой бронзы, которые стояли у нее на каминной решетке.
Через пять дней после похорон Гамильтон сообщил мне, что Ли кремировали и ее прах частично должен быть развеян над Средиземным морем, частично – над Атлантикой, а оставшаяся часть будет помещена в надгробие рядом с ее отцом, Джоном Верну Бувье, на кладбище Святой Филомены в Ист-Хэмптоне.
XVIII
Незадолго до своей смерти Карл оттолкнул всех. Всех, кроме Шупетт, своей любимой белой кошки, которой он был предан и которую всячески баловал (известно, что Шупетт носила редкие украшения с бриллиантами, у нее была своя горничная, сопровождавшая ее в поездках, и личный дантист).
В последний раз я видел Карла Лагерфельда в конце 2017 года на вечеринке, устроенной в его честь журналом V в Boom Boom Room в Нью-Йорке. Я удивился, когда получил приглашение: если бы Карл действительно не хотел меня видеть, уверен, я не был бы в списках гостей. Мы пришли вместе с Глорией фон Турн-и-Таксис. Наш стол был рядом с большим столом Карла для важных гостей, преисполненных чувства собственной значимости.
Я сразу же подошел к Карлу – в конце концов, это была его вечеринка, а моя бабушка правильно меня воспитала. Сквозь стиснутые зубы я произнес: «Привет, Карл, как дела?» – и быстро занял место, отведенное мне за ужином.
Глория свой круг почета совершила чуть позже и около четырех минут говорила с Карлом на немецком. Она вернулась и сообщила, что рассказывала Карлу обо мне. И добавила, что ему, похоже, небезразлична моя судьба и он спрашивал ее, как у меня дела и в порядке ли я. Но потом его отвлекло множество других гостей. Она поняла, что пора встать из-за стола и оставить его в покое.
На вечере присутствовала Наоми Кэмпбелл, а также Вирджини Виар, но я ее не видел. Пришла Мэрайя Кэри в сильно облегающем вечернем платье Chanel и спела в честь Карла. Увидев меня, она сошла с возвышавшейся над залом сцены и крепко обняла. После ее выступления мы с Глорией уехали, не попрощавшись с Карлом. Я хотел удалиться, сохранив свое достоинство. Да, я скучал по Карлу, но целовать его задницу я бы не стал.
Я уже оплакивал уход Ли Радзивилл, которая скончалась в предыдущие выходные, когда девятнадцатого февраля 2019 года из новостей CNN узнал, что Карл Лагерфельд умер в возрасте восьмидесяти пяти лет. Он был доставлен на «скорой помощи» в госпиталь, и из его легких удалили литр жидкости. Затем он просто заснул и больше никогда не проснулся. Только Себастьен, его верный помощник, был с ним в последние минуты его жизни.
Анна Винтур позвонила мне из Лондона. «Я думала, что он будет жить вечно, – тихо произнесла она с тем надрывом в голосе, который обычно бывает, когда она позволяет своим эмоциям проникать в мобильное устройство. – Мы с Амандой пытались дозвониться до него, чтобы договориться встретиться за ужином, когда приедем в Париж». Некоторое время мы разговаривали, продолжая вспоминать наши лучшие совместные с Карлом моменты.
Салли Сингер из Vogue обратилась ко мне по электронной почте с просьбой написать о Карле. В течение полутора часов прямо со своего iPhone я написал материал, ставший моей последней статьей о Карле Лагерфельде. Написал от всего сердца.
Наоми Кэмпбелл также позвонила мне из какого-то города за границей с одного из десяти вездесущих сотовых телефонов, которые она хранит в огромной сумке с замком на молнии (в ее ручной клади всегда лежит сотовый телефон для каждой страны и свежая бутылка соуса «Табаско»). Наоми хотела, чтобы я знал, что она думает обо мне. Это много для меня значило.
Три дня спустя прощались с Карлом. Меня не пригласили, но я все равно не смог бы приехать в такой короткий срок. На церемонии выступали Анна Винтур и принцесса Монако Каролина. На Анне были две броши и большое колье с голубыми аквамаринами в окружении бриллиантов, которые ей подарил Карл. Я видел это на фотографиях.
По словам моей дорогой подруги Аманды, леди Харлек, служба в крематории была весьма достойной, хотя ей не хватало изысканности, которую мог бы ей придать сам Карл. Не было ни купелей для омовения ног, ни ведер с распустившимися белыми розами, как понравилось бы Карлу. Казалось бы, такой дотошный человек мог заранее спланировать во всех деталях, как должны пройти его похороны (как, например, сделала Ли Радзивилл). Но, как я уже писал, Карл не любил иметь дело со смертью.
В моей южнобаптистской культуре люди посещают могилы близких. Однажды летом я отправил Карлу факс о том, что навещал могилу своего отца, похороненного в Роксборо, Северная Каролина. Позже Аманда Харлек передала мне слова Карла: «Очевидно, Андре занят тем, что носится по Северной Каролине, посещая могилы своих родственников».
Хотя он редко говорил о смерти, Карл все же упомянул, что не хочет никаких похорон и никто не должен видеть его останки. Карл не хотел, чтобы его видели мертвым. Он говорил мне, что даже включил этот пункт в завещание. Его воля не была исполнена. Он лежал в черном деревянном гробу в черном пиджаке и любимых узких черных замшевых брюках, широком галстуке и белой рубашке с высоким эдвардианским воротником. Галстук украшали несколько булавок с бриллиантами и редкими винтажными драгоценными камнями. Только избранные были приглашены на прощание с ним. Карлу бы это не понравилось. Он бы этого не хотел. Но служба была не для него, а для тех, кто оплакивал потерю, и для Chanel в ознаменование конца эпохи.
Когда умерла мать Карла, мы были вместе в Париже на вечеринке в его честь и ему поступил личный звонок по телефону. Он вернулся и продолжил вести себя, как будто ничего не произошло, но я видел, что он не в своей тарелке.
«Что случилось?» – спросил я.