Способная творить чудеса, Наоми устроила мне поездку на родину предков. Я взял с собой Чейза Бека, моего приятеля из Чапел-Хилл, Северная Каролина, который в этой поездке был моим помощником. Все, что мне нужно было сделать, это явиться с упакованным багажом.
Мы с Чейзом благополучно добрались до Лондона. Наш трансфер был адом, в основном из-за убийственной поездки на гольф-каре между терминалами, но я был приятно удивлен, когда у выхода на посадку увидел Эдварда Эннинфула, или, лучше сказать, сэра Эдварда, поскольку он был посвящен в рыцари королевой Елизаветой II. Он летел тем же рейсом из Лондона в Лагос со своим чудесным мужем Алеком Максвелом.
Первый класс был наполовину пуст, поэтому последние два часа полета Чейз провел со мной. Бортпроводник не возражал. Я задремал и, когда проснулся, увидел, что Чейз, стоя посреди отсека, ест оставленные на подносе бесплатные шоколадные конфеты. Мы с Эдвардом немного поговорили о Карле. Он сказал, что Карл видел мой документальный фильм, и это меня потрясло.
К концу дня мы приземлились в Лагосе. В терминале на прилете, ничего общего не имеющем с комфортными высокотехнологичными терминалами в аэропортах по всему миру, царили хаос и суета. Моя инвалидная коляска (необходимая мне теперь в поездках, потому что избыточный вес ограничивал мою мобильность) чуть не упала с гидравлического лифта, соединяющего один этаж аэропорта с другим. Мягко говоря, устроено все было на примитивном уровне. К тому времени, когда наш багаж выехал на транспортере и все формальности с визами были улажены, уже темнело.
“ Мы прибыли в частный аэропорт без четверти десять под гудки сопровождавшего нас полицейского эскорта.”
До меня постепенно дошло, что нас бросили. Мы с Чейзом жались к Эдварду и его мужу. Люди глазели на странных чужаков. Нас окружили мужчины, предлагавшие обменять валюту. Я нервно выкрикнул: «Чейз, не потеряйся в толпе!»
В конце концов нас погрузили в такси-минивэны, и, к счастью, мой был кондиционирован, что для полуторачасовой поездки по седьмому кругу ада Данте было немаловажно.
Я молился вслух большую часть поездки. Чейз сидел спокойно, сдерживая мои истерические панические атаки. Кошмар ночной поездки усугублялся отсутствием разметки и уличных фонарей, а также беспрерывно гудящими машинами. Старые ржавые автобусы Volkswagen, вполне возможно те самые, что когда-то возили хиппи на фестиваль в Вудсток, использовались в качестве общественного транспорта и были забиты до отказа. В потоке машин метались люди, продававшие все, от фруктового сока до лимонов, красиво уложенных высокими пирамидами на подносах, балансировавших у них на головах.
Я подумал про себя: «Неужели я приехал из Нью-Йорка в Африку, чтобы погибнуть в автомобильной аварии? Какая ирония судьбы!»
Мы прибыли в отель Seattle Residences, расположенный среди посольств в центре Лагоса, и меня проводили в огромные апартаменты с тремя спальнями, до последней детали воспроизводящие аналогичные номера люкс в Европе. Безупречные кровати, застланные роскошным белым постельным бельем, были не хуже, чем в отеле Ritz в Париже. Чейз расположился во второй спальне, а третью занял мой огромный гардероб, состоящий из сшитых на заказ кафтанов Tom Ford, кафтанов, созданных в результате коллаборации Dapper Dan и Gucci из роскошной парчи, а также кафтанов из тафты и шелка гроделондр от Ralph Rucci. Все они были вынуты из моего необъятного армейского мешка, чтобы на следующее утро их отутюжил специально обученный дворецкий, уроженец Лагоса, прекрасно говоривший по-английски.
Около десяти вечера Наоми Кэмпбелл во всем своем звездном блеске зашла ко мне в номер, чтобы поприветствовать меня. Она собиралась в город и пригласила меня присоединиться, но я был не готов к приключениям ночной жизни.
Посетителями Недели моды Arise были обеспеченные, образованные и европеизированные нигерийки, как правило в туфлях на шпильках от Louboutin и с сумками Gucci. Мужчины были одеты по последнему слову моды в сандалии Prada, узкие джинсы и оригинальные рубашки, сшитые двумя талантливыми нигерийскими дизайнерами Джозефом и Олой. Все были очень приветливы и с любовью, даже обожанием относились к Наоми.
Ндука Обайгбена, медиамагнат и основатель Arise, публиковал фото Наоми на обложке This Day каждый день ее пребывания. Раз за разом, когда Наоми шла по подиуму в Лагосе, публика взрывалась возгласами восхищения и аплодисментами. Она всегда выглядела безупречно. Всегда! Без исключения.
Наоми участвовала в дискуссии о будущем модного бизнеса, и меня попросили сказать несколько слов. Я воспользовался возможностью, чтобы поблагодарить Наоми и отметить, как ее активная деятельность и благотворительность поддержали ее влияние, выходящее за рамки имиджа знаменитой модели. Я также рассказал историю о том, как однажды мне пришлось присматривать за ней в своем номере в отеле Four Seasons в Лос-Анджелесе, где она заснула в длинном вечернем платье от Jean Paul Gaultier и накладных ресницах. Наоми всегда была верным и преданным другом. После моего выступления у нее были слезы на глазах.
Я всегда просыпался с благодарностью за то, что все-таки приехал в Нигерию, хотя поначалу это вызывало у меня сомнения. Я не мог подвести Наоми. И она не раз доказывала мне свою признательность, беря меня за руку, когда я оступался, и присутствуя на дискуссиях, в которых просила меня принять участие.
Если бы Наоми была музыкой, то «Лебедем» Сен-Санса (The Swan) из его сюиты «Карнавал животных» (The Carnival of the Animals) или «Гладиолусом» Скотта Джоплина (Gladiolus Rag). На профессиональном поприще у нее фоном звучит величественная драматическая тема, а ее личная жизнь напоминает «Триумфальный марш» (Triumphal March) из второго акта оперы Верди «Аида» (Aida). Если бы она была стихотворением, это была бы «Переписка» Бодлера (Correspondences).
Мой документальный фильм был принят хорошо, и последующая сессия вопросов-ответов прошла на ура. Зрители выстроились в очередь, чтобы пообщаться со мной после просмотра. Когда все закончилось, я был счастлив вернуться в свой номер в отеле и посмотреть «Возвращение домой» (Homecoming) Бейонсе по Netflix. Хотелось спать. Влажность была невыносимой.
Я встал утром в пасхальное воскресенье, чтобы вместе с Наоми и Ндукой Обайгбеной присутствовать на богослужении в Кафедральном соборе Христа, крупнейшей англиканской церкви в Лагосе.
Мы приехали с опозданием. Наоми была одета в бледно-голубое платье Chloé из шелкового крепа до середины икры и туфли Givenchy на высоких каблуках. Когда двери церкви открылись, хор исполнял «Смерть, где твое жало?» (O death where is thy sting?) из «Мессии» Генделя (Messiah).
Ндука тихо повернулся ко мне и сказал: «Это твой дом». И незаметно вручил мне пачку местных купюр, чтобы я отдал их во время сбора пожертвований.
Утонченные дамы сделали все возможное, чтобы пасхальное богослужение прошло на уровне. Это было похоже на пасхальные службы моего детства. Я почтительно сидел там, пока Наоми участвовала в традиционном танце в сопровождении оркестра ударных инструментов и хора. Когда церемония завершилась, ее обступили с просьбами сделать селфи. Мы спокойно прошли по проходу, чтобы выйти к ожидающим толпам людей снаружи.
“ Я бросил взгляд на Чейза, призывая его молчать.”
После обеда Наоми прокатилась на роскошной яхте какого-то нигерийского магната. Я сосредоточился на том, чтобы не проспать завтрашний вылет в восемь утра. Обратно мы должны были лететь с Наоми на частном самолете, и, если бы я опоздал на рейс, мне пришлось бы снова оказаться в ужасном аэропорту в Лагосе. Я проснулся в шесть и спустился вниз, не желая задерживать кортеж к частному самолету, который вмещал шесть человек вместе со складной двуспальной кроватью для Наоми. Конечно, Наоми проспала и забыла собрать вещи, так что мы прибыли в частный аэропорт без четверти десять под гудки сопровождавшего нас полицейского эскорта.
Мы ждали на плавящемся асфальте, пока готовился самолет. Словно кинозвезда, Наоми вышла из своего большого черного внедорожника и не торопясь накрасила губы помадой, причесалась и выкурила сигарету, не обращая внимания на зной, медленно сжигавший нас.
Было так жарко, что я чуть не потерял сознание. Но я не мог просто пойти на посадку – это был ее частный самолет. Чтобы взойти на борт раньше ее, мне требовалось разрешение.
«Ты не возражаешь, если я зайду в самолет? Очень жарко», – спросил я.
Наоми бросила на меня взгляд, который, будь это ядовитый дротик, мог бы меня убить. «Подожди. Мне нужно снять мой отъезд», – строго заявила она.
Пока мы томились на раскаленной площадке перед ангаром, я шепнул Чейзу: «Не здоровайся с ней. Не говори, пока она не заговорит. Даже не смотри на нее! Мы не знаем, что у нее с настроением».
Наоми сняла кадры, запечатлевшие посадку в роскошный частный самолет, и нам с Чейзом наконец тоже разрешили войти.
После того как мы взлетели, Наоми упомянула, что по недосмотру выбрала в отеле пищу с глютеном. «Съесть этот круассан – все равно что принять снотворное», – сказала она. Я бросил взгляд на Чейза, призывая его молчать. До Тетерборо было десять часов пути. Чейз ни разу не заговорил с Наоми. Она это оценила и была с ним вежлива. Большую часть времени она смотрела телевизионные программы на своем компьютере.
Ближе к посадке мы обсудили предстоящий «Мет Гала», первый из тех, где я решил не присутствовать. Я сказал об этом Наоми и объяснил почему: Анна бесцеремонно выкинула меня на помойку. Наоми заметила, что считает мое решение правильным.
Снаружи Наоми выкурила сигарету и подождала, пока все соберутся и сядут во внедорожник, чтобы ехать по домам. Я горячо поблагодарил ее за щедрость. Я чувствовал себя преображенным. Для меня это было лучшее путешествие из всех, что я когда-либо совершал.
Элегантность Наоми проявляется множеством способов. Она невероятно сильна духом. Данные ей Богом таланты поражают, когда она демонстрирует на подиумах коллекции лучших дизайнеров мира. Карл Лагерфельд выбирал ее для показа ключевых моделей коллекций от кутюр, особенно в безмятежные дни в Chanel. Она была любимой моделью Джона Гальяно и демонстрировала его лучшие коллекции Dior, Givenchy и Galliano. Руководство Gucci прислушивается к каждой ее рекомендации. Она изящно и элегантно представила бренд Ralph Lauren в рекламных кампаниях марки. Сен-Лоран любил ее. Джанни Версаче не устраивал без нее ни одного показа, а Аззедин Алайя относился к ней как к дочери. Эти дизайнеры единодушно считали ее музой не только из-за ее особенной походки, но и из-за ее яркой индивидуальности.