Теперь, слушая пламенные речи Père Etienne, Ирина невольно спрашивала себя: «Неужели он искренно верит в то, что говорит?» И в то же время она чувствовала, что эта пламенность уже начинает на нее действовать. Как и все люди нашего времени, Ирина интересовалась гипнотизмом и много раз, в минуту отчаянья, приходило ей на ум обратиться за помощью к какому-нибудь знаменитому гипнотизеру. Ее пугала лишь мысль отдать свою волю чужому человеку. Что если, излечив ее от мрачных идей, он затем сделает из нее преступницу, пошлет ее на убийство или воровство?
Теперь же, глядя на благородное лицо старого священника, Ирина поняла, что он поведет ее лишь по честному пути. О, если бы удалось ему вернуть ей ее прежнюю веру! Ведь убедил же он других бедных девушек! Ведь сияют же счастьем их бледные лица!
И Ирина ухватилась за Père Etienne, как утопающий хватается за соломинку. Так человек, страдающий неизлечимой болезнью, идет к знахарю, с волнением смотрит на его таинственные травы и на половину уже уверен, что именно в них заключается его выздоровление. Что до Père Etienne, то добрый старик с рвением и жаром принялся за спасение души Ирины и за устройство ее жизни.
– Вы глубоко ошибаетесь, – говорил он Ирине, – думая, что напрасно прожили жизнь и даром потеряли время. Напротив, вы чрезвычайно много приобрели. Из всех ваших терзаний вы вышли с чистым сердцем. Вы не пошли на сделки со своею совестью. Вы с грустью смотрели, как наказывается в этом мире добродетель и награждается порок, но вам не пришло в голову, как, увы, приходит столь многим, мысль: если грешным людям так выгодно и хорошо живется, примкну и я к ним! Вы устояли против этой соблазнительной идеи. Ваша душа была вам дороже всех мирских удач и блеска. Вы боролись со злыми и низкими мыслями и вышли победительницей из этой борьбы. Великое это счастье, дочь моя! Благодарите Бога, что послал вам столь твердую волю и чистое сердце. Это явный знак, что вы одна из избранных! Но вы не должны останавливаться на полпути. Отгоните от себя дух отчаянья и, отринув все мирские заботы, удалитесь от людей и посвятите себя отныне Богу. Вам необходимо, не теряя времени, поступить в монастырь.
– В монастырь?! – удивилась Ирина.
– Да, в монастырь. Вам нужна тишина и спокойствие. С вашей натурой жизнь всегда будет вас смущать. Вы не понимаете, что триумфы нечестивых временны, и что все они накануне своей гибели. Вы не в силах постигнуть этого. Вам следует разом отрезать их от себя, удалиться в тишину и заняться молитвою и чтением святых книг. Вот вы гордитесь именем христианки, а знаете ли вы Священное Писание? Много ли раз в жизни вы читали Евангелие? Будьте откровенны, сознайтесь!
Ирина со стыдом должна была признаться, что ни разу не прочла его целиком, а лишь ограничивалась изучением Св. Писания в школе, и затем слышала отрывки, читаемые в церкви.
– То-то, вот, и есть! Я так и предчувствовал! А, меж тем, лишь при тщательном изучении Евангелие делается ясным. Читайте Его, и дивный мир откроется перед вами. Эта Великая Книга заменит вам всё остальные. С каждым днем ваша прежняя тоска будет сменяться надеждой. Счастьем, восторгом наполнится сердце ваше. Вы испытали муки сомнения и знаете, как они тяжелы. Теперь вам предстоит узнать всё то блаженство, которое даст вера. Et Dieu viendra causer avec vous, ma fille. Vous serez une de Ses elues et Il vous honorera de Sa parole[76]. Вспомните избранных в Библии, которые удостаивались Божьего посещения и Божественных слов. Эти избранные никогда на земле не переводились.
– Но, как же это уйти из мира, уйти навсегда от людей? Ведь это страшно! – говорила в задумчивости Ирина.
– А что вам дали эти люди? Что вам дал этот мир? Можете ли вы припомнить хоть час счастья, минуту счастья, намек на счастье?
Ирина должна была сознаться, что и намека не было.
– Ну, вот, вы сами видите! Вы боитесь монастыря, а хотите знать, что вы давно уже монахиня.
– Как монахиня? – широко раскрыла глаза Ирина.
– Да так. Оглянитесь на свою жизнь: вы живете целомудренно, с мужчинами не имеете никаких сношений. Балы и театры вам давно надоели. Вы одеваетесь в темные цвета… Вы сами говорили мне на днях, что почти уже отказались от мяса и по совету докторов питаетесь, главным образом, растительной пищей. Любимых родных у вас нет… вы, даже, к своей родине относитесь с презрением. Что же может удерживать вас в мире?
– Я, право, не знаю… свобода, независимость…
– Да вы и в монастыре сохраните свободу думать, читать, наслаждаться природой, а большего вам и не нужно. Вот, если бы вы были влюблены и о ком-нибудь мечтали, то это было бы важным препятствием монастырской жизни и я первый ее бы вам отсоветовал. Но ведь этого нет, не правда ли? – и Père Etienne пытливо и зорко вглядывался в ее лицо.
– О, в этом случае вы можете быть вполне покойны, – засмеялась Ирина, – мужчины никогда не играли большой роли в моей жизни, а за последнее время я совсем перестала обращать на них внимание. К тому же у меня нет никакого темперамента.
– Вы, может быть, очень ошибаетесь! – вырвалось у Père Etienne и вырвалось нечаянно. Ему, видимо, стало досадно за свои слова, и он поспешил прибавить, что мало знает северные натуры.
– Но если мужская любовь вас не соблазняет, то это, конечно, благодеяние Божие и видимая милость Его к вам. Теперь-то и следует уйти в монастырь, пока никто вас не смущает. Поздняя любовь была бы для вас великой бедой. Чтобы быть счастливой в супружестве, следует вступать в брак в ранние годы, когда характер девушки не успел еще сложиться. Молодая жена, без критики подчиняется всем требованиям супружеской жизни и привыкает к ним. Она понимает характер своего мужа, подлаживается под него и находит свое счастье. Вы же, проведя всю свою молодость в холодно-вежливых отношениях к мужчинам, слишком от них отдалились, ничего не понимаете в их характере и ни они – вам, ни вы – им, счастья дать не можете. Будет лишь взаимное недоразумение и великие страдания. Молитесь, да минет вас чаша сия!
– О, уверяю вас, этот вопрос меня совсем не интересует! Меня несравненно больше тревожит отсутствие веры. Ну, как я пойду в монастырь, когда я в самое главное, быть может, не верю?
Père Etienne снисходительно улыбнулся.
– Вера, как и всё на свете, – отвечал он, – дается человеку не сразу, а долгим, упорным трудом. Исполняйте ваши монашеские обязанности, ходите в известные часы молиться в церковь, читайте святые книги и, мало-помалу, вера проникнет в ваше сердце.
– Позвольте! Как же это? Вы советуете мне молиться сначала машинально, почти не веря, – с недоумением спрашивала Ирина, – да ведь это кощунство, насмешка над религией?
– А дети разве не молятся сначала машинально? И однако это не мешает им впоследствии молиться сознательно. Так будет и с вами – вы этим не смущайтесь.
Père Etienne не торопил ее с решением, но мысль о монастыре запала Ирине в сердце.
– Да, – думала она, – Perè Etienne прав: в известные годы девушкам полезнее удалиться в монастырь. В мире всё раздражает и мучает их сердце. Волнуют их маленькие детки с их прелестными личиками; волнуют счастливые любовники, нежно друг на друга смотрящие. Волнует страстная музыка, поющая о любви, вся эта веселая светская жизнь, где для них нет уже места. В монастыре же, вдали от светских книг, газет, новостей, сплетен, нервы их мало-помалу успокаиваются, а правильная жизнь и спокойный сон излечивает их душевное расстройство.
Переход в католичество испугал бы ее прежде, но, прожив несколько месяцев в Риме, Ирина полюбила католическое духовенство. С первых же дней приезда стала она интересоваться учениками разных духовных коллегий, что на каждом шагу попадаются в Риме, в своих своеобразных костюмах: то ярко-красных, то лиловых, то черных с разноцветными поясами. Ирина любила наблюдать их интеллигентные лица, их пытливый внимательный взгляд.
Странно казалось ей сначала видеть этих будущих священников на Пинчьо в часы фешенебельной прогулки, рассматривающих нарядных дам в их элегантных колясках. Странно казалось встречаться с ними на fvie о’clock’ах и обедах в модных отелях. Но, раздумывая, она пришла к убеждению, что это новое для нее католическое воспитание священников вполне рационально. Чтобы влиять на светских людей, необходимо знать их мысли и идеалы, иметь их манеры, их воспитание и образование.
В свободное от занятий время ученики осматривают Рим, ходят по музеям и картинным галереям, умеют отличать одну школу живописи от другой, разбирают надписи и рисунки древних саркофагов. Духовные коллегии принадлежат разным государствам и среди этих англичан, немцев, поляков и французов много людей хорошего общества, знатных фамилий.
Ирина с горечью думала, что в одной лишь России религия оставлена на попечении жадных мужиков. Бурса, семинария всегда были в России синонимами грубости и вульгарности. Образование, умственное развитие этих будущих пастырей – ничтожно. Общественная жизнь им совсем не известна. Едва кончившего семинарию юношу спешат посвятить в священники и отправить в глушь, в деревню, где окружающие его дикие мужики учат пьянству своего юного пастыря. Но и те, которые попадают в большие города, не приносят пользы своим прихожанам, так далеки они от общественной жизни, так мало ее знают.
Они только раздражают свою паству нелепыми исповедями, дикими проповедями, бесцеремонным отношением к святыне. Храмы обращают они в мелочную лавочку и спешат извлечь из них как можно больше доходов. С горьким чувством вспоминала Ирина, как священник, давая после обедни целовать крест прихожанам, в то же время служил молебен чтимой иконе, повернувшись к ней спиной и лишь изредка отвечая на возгласы дьякона. Вспоминался еще более отвратительный молебен в провинциальном монастыре перед чудотворной иконой, где пьяный священник бранился с пьяным дьячком в промежуток между молитвами. Да и мало ли было таких случаев, что больно ранили ее сердце и подрывали уважение к православию. Как раз перед отъездом пришлось ей присутствовать на духовном собеседовании, устроенном в частном доме для молодых светских девушек. Они пришли в волнение; их юные личики были серьезны и внимательны. Сколько доброго мог бы посеять умный пастырь в такую минуту! Приглашенный священник, важный, заслуженный старик, взошел на кафедру и целый час говорил о том… как необходимо в посту употреблять в пищу лишь постное масло, и какой тяжкий грех совершают те, ко