Ирина молилась страстно, обливаясь слезами, а в ответ рассудок ей шептал:
– Ведь ты сама понимаешь, что молишь о невозможном. Счастье имеет для тебя лишь одну форму – любовь, ту любовь, о которой ты мечтала всю жизнь. Но, подумай, возможна ли она в твои годы? Любовь создана природой, чтобы заставить людей рождать себе подобных. От того-то молодая девушка и одарена такой привлекательностью в мужских глазах. В твои же годы дети уже невозможны; вот почему красота отнята от тебя, и мужчины проходят мимо тебя равнодушно.
Ты просишь душевного спокойствия, но оно достигается тогда лишь, когда люди исполняют обязанности, возложенные на них природой. Ты рождена быть женою и матерью – где же твой муж, где твои дети, где твоя семья? Бог создал мир на основании строго логических законов и не может изменить их, как бы страстно ты Его о том не просила.
Ирина в отчаянии встала с колен. О, проклятая, беспощадная логика, убивающая всякую молитву, всякую надежду на чудо!
Время шло, а нервность Ирины всё увеличивалась. Проповеди, церковные службы, споры с Гжатским – всё сердило и волновало ее. Père Etienne с глубокой жалостью смотрел на бедную девушку, не зная, чем ее успокоить. Как-то раз он упомянул об известном монастыре в Ассизи и посоветовал Ирине съездить туда на богомолье. Ирина с восторгом ухватилась за эту мысль и, строго запретив консьержу пансиона сообщать кому бы то ни было свой новый адрес, на другой же день, не простясь с Гжатским, выехала из Рима.
Приехав в Ассизи, Ирина тотчас же почувствовала себя спокойнее, чем была в Риме. Давно уже заметила она, что когда ей приходилось переезжать в горы, почти сейчас же, со второго, третьего дня, нервы ее успокаивались, тяжелые мысли на время удалялись. Она с наслаждением дышала свежим горным воздухом, и вновь казалось ей, что жизнь готовит впереди много хороших минут. Недаром старичок-доктор, к которому ей случалось обращаться в Париже, называл ее шутя: «la femme des montagnes»[100]. Как и многим нервным людям ей, может быть, не следовало спускаться с гор.
В Ассизи, к тому же, местность была очаровательна. С вершины горы, на которой расположился маленький город со своим знаменитым монастырем, открывался чудесный вид на необъятную равнину с рассыпавшимися по ней домами, церквами, деревнями и садами. Вдали ее окаймляли небольшие отроги Апеннинских гор.
Особенно поражала в этой долине, сверкавшей под ярким весенним небом, удивительная нежность красок, известная лишь тем, кто бывал весною в Умбрии или Тоскане. Горы плавали в голубом тумане, тени ложились синие. По бирюзовому небу тянулись нежные белые облака. Долина зеленела свежей травой, по которой пробивались местами первые маргаритки. В огородах фруктовые деревья стояли, осыпанные белым и розовым цветом. Такие пейзажи встречаются лишь на картинах старинных итальянских художников и им одним, кажется, была дана способность воспроизвести всю нежность, всю гармонию этих красок.
Ассизи сохранил до сих пор вид средневекового «борго»[101], каким, вероятно, был во времена св. Франциска. Вершину горы венчала старая разрушенная крепость, а от нее бежали во все стороны узкие, мощенные крупным камнем, улицы, освещенные по-старинному фонарем, висевшим на протянутом медном пруте. Никто, по-видимому, не жил в однообразных, серых, каменных домах с плотно закрытыми жалюзями; никто не ходил по скучным улицам и маленьким темным vicolo[102]. Одни лишь привязанные к стене ослы задумчиво стояли поперек дороги, изредка шевеля длинными ушами. Порой, откуда-нибудь из подвала слышался стук плотника, уныло певшего про неверную Фьяметту. Жизнь, казалось, остановилась в двенадцатом столетии, и с той поры всё погрузилось в волшебный сон. Даже многочисленные туристы не оживляют заснувшего города. Всё это, большей частью, монахини, монахи, польки – католички, да старые англичанки, приезжающие на поклонение могиле св. Франциска Ассизского.
Ирина принялась ревностно посещать святые места. Спускалась она в долину, в церковь S. Maria degli Angeli[103]. Когда-то здесь рос дремучий лес. Среди него, в IV столетии, какие-то монахи выстроили крошечную церковь, вокруг которой, частью в кельях, частью в гротах, ютилась братия. В этом-то маленьком скиту жил, молился и умер св. Франциск. Лишь впоследствии мощи его были перенесены и похоронены в новом великолепном монастыре францисканцев, похожем на крепость, ярко сверкавшую на солнце своими белыми стенами и крепостными сводами. Старый лес был вырублен, и маленькая трогательная церковь очутилась посреди огромного храма, выстроенного над нею. Монахи водили посетителей по монастырю, показывая келью, где скончался св. Франциск, грот, где спал, и маленький садик, где росли розы «без шипов», посланные Богом святому в виде особой к нему милости.
Ходила Ирина поклониться телу св. Клары, когда-то увлеченной проповедями Франциска, оставившей мир, семью и друзей, удалившейся в монастырь и основавшей орден «кларисс». Св. Клара также жила в маленьком скромном монастыре св. Дамиана и лишь по смерти была перенесена в новый монастырь, в величественный храм, где тело ее покоится в нише, в стеклянном гробу, в одеянии монахини с надвинутым на почерневшее лицо ее капюшоном.
Но интереснее всего показалась Ирине поездка в Карчери, далекий скит в горном ущелье, где спасался св. Франциск. Она с вечера заказала коляску, и в назначенный час Джузеппе, молодой красивый умбриец, лихо подкатил к крыльцу гостиницы, снимая шляпу и ласково улыбаясь Ирине. Ехать пришлось через весь город, почти всё время шагом, в гору, по узким крутым улицам. Переезд этот оказался своего рода триумфальным шествием молодого Джузеппе. Видимо он был в приятельских отношениях со всем городом. Все встречавшиеся им мужчины поворачивали назад и, оживленно разговаривая с Джузеппе, шли рядом с коляской, держась за ее крылья. Все они горячо его убеждали прийти зачем-то на пьяццу Нуова и всем давал он клятвенное обещание явиться на свиданье.
Наконец выехали они за старые крепостные ворота, и Джузеппе подкатил к небольшому домику, в окне которого мелькнуло хорошенькое смуглое личико. Он соскочил с козел и, предоставив Ирине загорать на ярком весеннем солнце, скрылся в домике. Джузеппе так долго не возвращался, что Ирина не на шутку рассердилась. Молодая лошадь с наслаждением лакомилась свежей травой и, видимо, не скучала.
Наконец появился ее хозяин, веселый, довольный и объявил Ирине, что быков сейчас приведут.
– Быков? – удивилась она. – Да зачем нам быки?
– А как же без них? Ведь мы же в гору едем. Одной лошади не свести – надо непременно впрячь двух быков.
Ирина с любопытством ждала оригинальную закладку. Минут через десять показалась пожилая женщина, вероятно мать хорошенькой смуглянки, ведя за веревку двух огромных быков, прекрасного серого цвета с большими рогами и с удивительно смиренным видом. Женщина поставила их впереди лошади и принялась привязывать к коляске. Джузеппе помогал больше советами, игриво переглядываясь с хорошенькой дочкой, весело припрыгивающей возле него на одной ноге; другая была ранена и обвязана белой тряпкой.
Наконец процессия тронулась в путь. Дорога оказалась действительно ужасной – горная узкая тропа, по которой ни один человек в здравом уме не решился бы ехать в коляске. Но чего не совершит итальянец, когда дело коснется возможности получить несколько лишних лир?
Впереди шла женщина, надвинув на лоб платок, и вела быков. Она напоминала русскую крестьянку своим покорным видом. Даже неряшлива была она, как русская баба: тоненькие бечевки, принесенные ею, беспрестанно рвались, быки путались в упавших веревках, Джузеппе соскакивал с козел и горько упрекал бедную женщину.
Быков, наконец, отпрягли. Обрадованная лошадь быстро понесла в гору по более широкой и отлогой дороге. Ирина решила, что ее мытарствам пришел конец, как, вдруг, на повороте появился крестьянин, поджидавший их с двумя другими быками, на этот раз белого цвета. Началась прежняя история. Дорога становилась всё хуже, всё опаснее. Ирина не знала, что ей делать: пугаться ли или любоваться дивным видом, что открывался перед нею. Весь Ассизи со своими каменными стенами и башнями рисовался внизу, как сказочная крепость на фоне голубых гор. Со всех сторон окружала его серая безжизненная зелень оливковых деревьев. Изредка поднимались среди них темным пятном кипарисы, и ярко и сочно зеленела молодая трава. Всё это было так свежо, так нежно, так поэтично, точно сорвалось с картины Боттичелли.
Наконец быки повернули в ущелье, и холодный ветер задул им навстречу. Ирина вышла из коляски у монастырских ворот и пошла по дороге между двумя каменными стенами. Лесная тишина охватила ее. Солнце ласково грело старые деревья, стоящие еще без листьев. Птицы весело щебетали. Ущелье постепенно суживалось и, наконец, старые ворота с навесом перегородили дорогу. Ирина позвонила в колокол. Ветхий привратник, с трудом передвигая больные ноги, впустил ее на крошечный дворик с каменным колодцем и передал Ирину молодому францисканцу, который только что начал давать объяснения англичанке, пришедшей пешком из Ассизи.
Крошечный скит был расположен частью в гротах, частью в маленьких комнатах, выбитых в горе. Помещения, коридоры, лесенки, двери были так малы и низки, что всё время приходилось идти согнувшись. Здесь, в XII столетии, жил временами св. Франциск и «la sua compania», затем св. Бернард из Сиены[104] и много других подвижников. Тихий поэтичный скит привлекал их своими святыми воспоминаниями. Ревниво хранили они те немногие предметы, что остались от св. Франциска: крошечную узенькую подушку-валик, ящичек со Св. Дарами и крест.
Молодой францисканец усердно объяснял посетительницам устройство и расположение скита. Показывал он всё то, что об