Мы садимся за стол. Глеб берет Софию за руку и помогает ей разместиться рядом с собой, мы же с Мишей располагаемся напротив. Теперь что-то ни есть, ни пить не хочется, настроение напрочь пропало, хочется просто сбежать, но приходится остаться и даже держать лицо, улыбаясь.
— Ну, рассказывай, как дела с учебой? — спрашивает Давид у сына. — Сложно было учиться там?
— Да нет, — Глеб пожимает плечами. — Ты же знаешь, я старался.
— Знаю, — Давид кивает. — Теперь мне будет кому оставить компанию.
Стоп, что? Он собирается остаться здесь? Нет же, нет! Я работаю в компании Давида, как-никак. И периодически помогаю маме в ее деле.
— Собираешься отойти от дел? — спрашиваю у Давида и сама не замечаю, как под столом сжимаю руку в кулаки.
Пожалуйста, пусть скажет «нет».
— Не сразу, конечно, — отвечает он. — Но с понедельника новым начальством будет Глеб. Я только помогать буду и вводить в курс дела.
Я что, сплю и у меня кошмар? Поверить в реальность происходящего очень сложно. Меня будто выдернули из привычного счастливого мира и окунули в то, что я пыталась забыть долгих три года. Мне придется работать с Глебом бок о бок. Собираться на совещаниях, предоставлять отчеты, давать предложения, потому что я, как-никак, работаю дизайнером. И мне предстоит всю работу согласовывать с Глебом.
— Малыш, с тобой все в порядке? — Миша сжимает мою руку и заглядывает мне в лицо.
Я вынужденно киваю и шепчу ему на ухо:
— Я отойду. Мне что-то нехорошо. Ты побудь со всеми.
Я снова сбегаю. На этот раз на кухню. Осматриваюсь здесь и, заметив барную стойку, иду к ней. В носу начинает привычно щипать, когда я думаю о том, что случилось между мной и Глебом.
— Решила сбежать, чтобы меня не видеть?
Его голос я узнаю из тысячи, хоть и не слышала его уже давно. Он разговаривает все так же ехидно и дерзко, будто во всем прав и, кроме его мнения, не существует другого.
— Решила передохнуть от разговоров о работе, — шиплю.
— А ты не изменилась, — комментирует Глеб, обходя барную стойку.
— Зато ты изменился, постарел, поистаскался, — замечаю его усталый вид. — Сложно тебе с…
Вовремя прикусываю язык, вдруг осознавая, что чуть не сказала о его девушке. Мне-то, собственно, какое дело?
— С кем?
— С работой, — пожимаю плечами. — Сложно окончить учебу и сразу на работу?
— Я успел отдохнуть.
Глеб останавливается напротив меня и, засунув руки в карманы, усмехается. А еще нагло осматривает меня с ног до головы. И прожигает своими невозможными глазами так, что тут же хочется закрыться от такого пристального внимания. Я слишком хорошо помню и знаю этот взгляд, чтобы не понимать, что он значит и к чему ведет. Инстинктивно веду плечами, как бы сбрасывая напряжение, и отворачиваюсь, делая вид, что мне стал интересен бокал для виски.
Я отвлекаюсь, и это становится моей роковой ошибкой. Не услышав, как Глеб подходит ко мне, вздрагиваю от неожиданности, когда его руки ложатся на мою талию и тянут на себя. Он ничего не говорит и, кажется, даже не дышит. Мы оба, как окаменевшие, просто стоим в обнимку. Я не в силах его оттолкнуть, а он… что он делает вообще? В соседней комнате его девушка и мой парень, которые в любой момент могут сюда войти, а еще наши родители и…
— Я так соскучился по тебе, Марина, — шепчет он и разворачивает меня лицом к себе.
Я замираю и смотрю в одну точку на его груди. Замечаю небольшое красное пятнышко на рубашке и зацикливаюсь на нем, чтобы не думать о том, что происходит. Я не хочу думать: мое сердце отбивает чечетку, к горлу подступает спазм, не позволяющий мне ни сделать вдох, ни что-либо сказать.
— Боже, Марина, ты все такая же, — с усмешкой произносит он, а мое сознание рисует эту самую усмешку: ямочки на щеках, идеально ровные белоснежные зубы и уголки губ, так задорно поднятые вверх.
Пока я думаю о его улыбке, он переносит руку на мой подбородок и вынуждает меня поднять голову. Всматривается в мое лицо и останавливает взгляд на глазах.
— У тебя нереальные глаза, — произносит он. — Всегда был готов утонуть в них, — зачем-то говорит Глеб. — Он тоже готов?
— Кто? — не сразу понимаю, о ком он говорит.
— Твой парень, — Глеб смеется.
Я вдруг вспоминаю Мишу. То, как он ухаживал за мной, и то, что он сейчас сидит и переживает, потому что его девушке плохо, а на самом деле…
— Отойди от меня, Царев, — шиплю и отталкиваю Глеба так сильно, как только могу.
Он отходит всего на несколько шагов, засовывает руки глубоко в карманы брюк и говорит:
— Время прошло, а ты не изменилась, — констатирует он. — Я даже удивлен, как легко ты забыла о Мише.
Глава 3
Марина
Мой ответ тонет в звуке открываемой двери. На кухню заходит мама, окидывает взглядом вначале меня, а потом Глеба и произносит:
— Сынок, там тебя София ищет. — Мама улыбается и подходит ближе, вставая между Глебом и мной.
Он кивает и, бросив на меня взгляд, выходит из комнаты. Я же остаюсь стоять на месте и неловко поворачиваю голову, рассматривая кухонный гарнитур. Надеюсь, что мама не заметит ничего и мы просто вернемся назад, сядем за стол как ни в чем не бывало и продолжим ужин, но у мамы, судя по всему, другие планы. Она смотрит, чтобы Глеб ушел, и только потом поворачивается ко мне, проходится взглядом по моему лицу и шумно вздыхает.
— Я думала, что все прошло, — нарушает она молчание. — Не хочешь рассказать мне, почему не поехала тогда к Глебу?
В знак протеста мотаю головой и крепче сжимаю руками поверхность барной стойки за спиной. Я знала, что рано или поздно мама обязательно спросит об этом, но не думала, что это произойдет сегодня.
— Ты ведь соврала мне три года назад, правда?
Только тогда, когда убеждаюсь, что ее голос звучит не обвиняюще, киваю. А что говорить, когда моя мама — вот такая. Подмечает каждую мелочь и умело читает меня по глазам и эмоциям. Тогда, в прошлый раз, я сообщила ей обо всем по телефону и долго-долго репетировала, прежде чем сказать, что никуда не поеду. Спустя неделю мы увиделись, но я была настолько беззаботной и веселой, что спрашивать о нас с Глебом она не стала. А потом было как-то не до этого.
В этот раз всё по-другому. Она отчетливо увидела, что что-то между нами не так, прочитала всё по моему обескураженному выражению лица и задала прямой вопрос.
— И почему же ты не поехала? — мама аккуратно подбирается к правде.
— У Глеба появилась девушка.
Я пожимаю плечами и, оттолкнувшись от барной стойки, обхожу маму со спины.
— Мы идем ко всем?
— Конечно. Сразу, как ты мне скажешь, почему всё скрыла.
— Это имеет значение теперь?
— Имеет, Марина, — она кивает. — Если бы я знала, что моя дочь обижена на парня, которого любила, потому что он нашел другую, я бы как минимум предупредила ее о его приезде.
Вот теперь мама смотрит на меня с укором. Мне невыносимо видеть ее такой, и я отворачиваюсь. У нас всегда были хорошие, если не идеальные отношения: она поддерживала меня, когда мне это было нужно, старалась давать советы, и теперь я чувствую себя виноватой, потому что скрыла от нее всё. Что сказать – не знаю, потому что оправданий моему поступку нет.
Украдкой поглядываю на маму, она больше не смотрит с немым укором, просто подходит ближе и обнимает меня, произнося:
— Ты же знаешь, что всегда можешь положиться на меня и рассказать все. — Она крепко сжимает меня в объятиях, а я думаю о том, что лучше бы она на меня накричала, чем вот так.
Я чувствую себя предательницей, которая не подумала о самом близком ей человеке. На глаза вдруг наворачиваются слезы, и я тоже крепко обнимаю маму, а еще пытаюсь прийти в себя и не плакать, чтобы не растекся макияж.
— Я не могла рассказать, — тихо шепчу, чтобы думать о другом. — Мне было так больно.
— Эй, ну всё. — Мама, видимо, понимает мое состояние и отстраняется, чтобы не провоцировать слезы. — Идем к гостям, а потом ты мне всё расскажешь, ладно? Я хочу всё знать, малыш.
Меня хватает только на то, чтобы кивнуть. На большее я просто не способна.
— Идем к гостям? — Мама заглядывает мне в глаза.
— Да, идем, дай мне пару минут, ладно?
Мама молчит, но я же вижу, что она хочет что-то спросить, поэтому смотрю на нее и жду вопроса.
— Между вами что-то есть? — спрашивает она. — А как же Миша?
— Между нами с Глебом ничего нет, мам. Ты правильно сказала: я просто обиженная на парня девочка. И мы просто разговаривали здесь.
Надеюсь, что мой голос звучит убедительно, потому что сама внутренне я не чувствую того, что говорю. Знаю, что какая-то часть чувств к Глебу все еще осталась. Возможно, это ненависть, что слишком долго жила в моей душе, возможно, равнодушие и обида, но я точно не могу быть спокойной рядом с ним. Внутри все сжимается и выворачивается от желания то ли расцарапать ему лицо, то ли броситься в объятия, потому что я таки рада его видеть.
Не могу понять, верит мне мама или нет, но она кивает и следует к двери. Мы вместе возвращаемся к гостям, и первое, что бросается в глаза, – София, буквально повисшая на Глебе. Она что-то бормочет ему на ухо, а он, кажется, даже не слушает и смотрит прямиком на меня. Сбрасываю напряжение с плеч и сажусь рядом с Мишей. Беру его за руку и улыбаюсь, а после склоняюсь к уху и говорю, что все уже нормально.
— Точно? Может, домой поедем? — предлагает.
— Нет, всё хорошо.
Я накладываю на тарелку себе и Мише ужин, Давид наливает в бокал шампанского, от которого я, впрочем, хочу отказаться, но мне не дают. Я благодарно киваю, и мы звонко чокаемся бокалами в знак приветствия. Не скажу, что приемлю алкоголь, но в семейном кругу просто не могу отказать в том, чтобы хотя бы пригубить.
В итоге мне не дают даже пригубить. Все выпивают до дна, да и Миша настаивает. И только когда вместе с игристым напитком в рот попадает что-то твердое, я все понимаю. Медленно глотаю жидкость и достаю изо рта кольцо, удивленно смотря на Мишу. Он же поднимается, обходит меня со спины, разворачивает к себе и встает на одно колено, произнося: