– Я про тебя. Это тебя мне легко любить.
Слушая эхо этих невероятных слов, я без разрешения возобновляю натиск. Еще один могучий рывок, ее лепет – и я кончаю в нее, изливаюсь так стремительно, что едва не валюсь на колени. С отвисшей челюстью, с невидящими глазами я машинально нахожу ее мокрый от моей спермы клитор и принимаюсь за него большим пальцем, ускоряюсь, и вот она уже сотрясается между мной и стеной, ее ноги еще сильнее стискивают мне поясницу, ее голос звучит в моем ухе, как песня:
– Майлз, Майлз, МАЙЛЗ…
От ее жара раскалилась стена. Я облегченно перевожу дух.
– Прости, прости… Не знаю, что произошло, я…
Она затыкает мне рот поцелуем. Ее ноги падают с моей поясницы, и я наклоняюсь, чтобы не разъединялись наши рты. Или чтобы оттянуть момент, когда я, глядя ей в глаза, произнесу слова, просящиеся с языка. Мне тоже было бы легко тебя любить. Я уже люблю тебя, Тейлор, помоги мне Господь. Не знаю, как это вышло, и не знаю, как теперь поступить.
Раз у нее хватило отваги признаться, то и мне стыдно медлить.
Она ждет и от меня откровенности, и она ее получит. Она верит в меня.
Не знаю, что будет дальше, но отпустить ее я не в силах.
– Тейлор…
Из-за двери доносятся голоса. Тейлор ахает, натягивает трусики и поправляет подол, я помогаю ей, как могу. Одной рукой снимаю презерватив и застегиваю молнию на джинсах, подбегаю к мусорной корзинке, выбрасываю резинку. Тейлор с хихиканьем поднимает с пола свою сумочку. Я почему-то тоже смеюсь, пряча пистолет. Никогда в жизни не чувствовал такой легкости. Она делает меня лучше как мужчину, как человека – неожиданный эффект.
Я открываю рот, чтобы сказать ей об этом, но тут двери распахиваются, и появляются две монахини. При виде нас они замирают как вкопанные. Дождь, как я погляжу, перестал, улица опять заполнилась летней толпой. Сколько времени мы здесь провели?
– Сестры, – начинаю я, тянясь за рукой Тейлор. Она, оказывается, тоже тянется за моей рукой. – Мы тут пережидаем дождь…
Одна из монахинь приподнимает седую бровь.
– Дождь давно кончился.
– Неужели? – Тейлор, решив разыгрывать невинность, прижимает руку к груди, изображая смущение. – Мы и не услышали, при такой толщине…
– Черт.
Я провожу ладонью по лицу. Тейлор становится пунцовой.
– Я про дверь…
– Больше ничего не говори! – шепчу я Тейлор, киваю монахиням и тащу Тейлор на улицу. Там я озираюсь, выискивая опасности. Окна, припаркованные автомобили, пешеходы… Все в рамках допустимого. Она в безопасности. Я перестаю сдерживать приступ веселья и хохочу от души – уже второй раз за короткое время. – Мне очень лестно, но расхваливать монахиням мой член…
– Я не хотела! – Она морщится, вспоминая недавнюю сценку. – Боже!
– К Нему они там сейчас и взывают. – Я со вздохом хлопаю ее по спине. – Молят уберечь тебя от греховной дорожки.
Она со смехом толкает меня в плечо.
– Прекрати!
Внукам мы этого не расскажем. Пусть остается нашей тайной.
Додумываю эту мысль – и спохватываюсь, пульс становится бешеным. Там, в церкви, прежде чем нас прервали, я чуть было не выложил ей все как на духу. Теперь, на свету, меня душит страх, потому что у меня нет плана. Не лучше ли прикинуть, как будут развиваться наши отношения, прежде чем расписываться в своих чувствах, как порывистый недоумок? Между двадцатью и тридцатью годами я, видит бог, не был готов к серьезным отношениям. Но теперь я не в состоянии представить мир, в котором не хотел бы проводить с этой женщиной каждую свою свободную секунду. Не могу вообразить спор с ней и разлуку при неразрешенном споре. Такого не может быть. Это заело бы меня до смерти.
Я стал другим. Я буду другим для нее. При таких чувствах у меня не остается выбора.
Мы сворачиваем на широкую улицу и шагаем к машине, Тейлор улыбается мне на солнышке, и у меня перехватывает дыхание. Наплевать, план подождет.
– Послушай, я тут подумал…
Не самое романтическое вступление. Ну да ничего, сойдет. По части романтики у меня низковатая планка. Дальше – только вверх.
– О чем?
У меня звонит телефон. Вот черт! Я выуживаю его из кармана с намерением вырубить, но оказывается, что я вдруг понадобился полиции Барнстейбла.
Возможно, это новости об Evergreen Corp.
Она останавливается и указывает на телефон.
– Ответь.
– Хорошо. – Мне хочется выбросить телефон в канализационную решетку. Я неохотно принимаю звонок.
– Самнер.
Мне еле слышно отвечают:
– Это Райт.
– Райт… – говорю я Тейлор одними губами. – Почему вы шепчете?
– У меня мало времени. Это насчет Evergreen Corp.: вы не поверите! Фирма зарегистрирована на мэра, Ронду Робинсон. – Я слышу какую-то возню, Райт говорит, что по пути домой купит пиццу, как будто его собеседник – жена, а не я. Через секунду он опять шепчет: – Начальник полиции – близкий друг мэра. Я думал пригласить Робинсон для разговора, но мой начальник заперся у себя и не отвечает. У меня такое чувство, что…
– …что они все это замотают.
– Вот-вот. – Я слышу, как закрывается дверь. – Только я ничего вам не говорил.
– Вы о чем? – Райт на том конце линии облегченно выдыхает. – Спасибо, что сообщили.
Я отключаюсь и быстро веду Тейлор дальше, загораживая ее собой от мостовой. Включилось мое шестое чувство, я настороже. Один из уроков, который я, сын детектива, усвоил в детстве, а потом углубил сам, гласит: когда в деле замешаны политика и коррупция, жертв не избежать. Я костьми лягу, но не позволю, чтобы одной из них оказалась Тейлор.
Но в ее планы не входит быть отрезанной от важной информации. Стоит мне пристегнуть ее ремнем к пассажирскому креслу, обежать капот и плюхнуться за руль, как она принимается засыпать меня вопросами. К моему удивлению, мне легко ей отвечать: все барьеры между нами рухнули.
– Что происходит? Что он сказал?
– Что Evergreen Corp. зарегистрирована на мэра Ронду Робинсон.
– Что? – Она не верит своим ушам. – Неожиданный поворот! Владеть домами для аренды и одновременно вчинять их совладельцам иски? Где смысл?
Долгая пауза, в которой до нее доходит, что к чему. В голове у нее происходит та же логическая работа, что произошла в моей по пути к машине.
– Оскар угрожал изобличить ее как владелицу. Это похоронило бы ее избирательную кампанию. Угрожающие записки были адресованы мэру.
– То-то и оно. – Я выезжаю со стоянки на главную улицу. – Я отвезу тебя домой, Тейлор. Сиди там и не рыпайся, пока я не вернусь. Пожалуйста.
– Куда ты поедешь?
– К Лайзе Стенли.
Тейлор громко сопит.
– Правильно, Лайза – наследница. Сегодня она получит все бумаги брата и будет представлять угрозу для Ронды. Надо ее предостеречь и спрятать.
– Умница.
– Не вези меня домой, не трать время. Лучше возьми меня с собой.
Я вспоминаю, как она лежала на полу в библиотеке с окровавленной головой, и морщусь от приступа головной боли.
– Даже не заикайся об этом, Тейлор.
Она настроена спорить, но ее прерывает звонок с вибрацией.
– Лайза, легка на помине! – Она показывает мне телефон и включает громкую связь. – Я слушаю.
Сначала слышны только глухие голоса, скрип, потом раздается громкий удар дверью о стену.
– Убирайтесь! – кричит Лайза, и все стихает. Мы с Тейлор испуганно переглядываемся. Я покрываюсь холодным потом и вдавливаю педаль акселератора в пол.
Глава 20Тейлор
По пути к Лайзе Стенли я звоню в полицию Барнстейбла и прошу соединить меня с Райтом. Тот изумлен моим сообщением, что мэр вломилась в жилище Лайзы и что это она, скорее всего, убийца. Но он по крайней мере без промедления докладывает своему начальнику о звонке Лайзы и о грозящей сестре Оскара опасности – возможно, смертельной. Тормозя перед ее домом, мы слышим вдалеке сирены. Если полицейские выехали только сейчас, то ждать их придется еще минут пять.
– Нельзя медлить. Я пошел, – говорит Майлз, доставая пистолет и проверяя затвор. – Поезжай на край квартала, подальше от дома, слышишь?
– Слышу.
– Тогда почему ничего не делаешь? Считай, что это приказ.
Я послушно киваю, но у меня сжимает горло от мысли, что Майлз ринется в дом, где засел убийца. Конечно, он здоровяк, он несокрушим, раньше у меня не было причин за него беспокоиться. Зато теперь есть. Не вполне уверена, что смогу уехать и дать ему подставиться под пулю.
– Тейлор!
Я не смогу солгать. Да, это был бы самый удобный способ убедить его, что можно перестать за меня волноваться и делать свое дело, но я ненавижу вранье. И не совру.
– Я уеду на другой конец квартала. – Я тянусь к нему и целую его в губы. От адреналина я не говорю, а пищу: – Подальше от дома.
– Молодец. – Он тоже меня целует, даже два раза, и, судя по виду, хочет сказать еще что-то. Но вместо этого с ругательством вылезает из машины и стучит костяшками пальцев по крыше. – Садись за руль, Тейлор.
– Сажусь. – Глаза у меня на мокром месте, руки дрожат, но когда Майлз исчезает вместе со своим пистолетом за углом дома, я трогаюсь с места и уезжаю. Дом Лайзы в зеркале заднего вида становится все меньше. У меня шум в ушах, резь в желудке. Господи, Господи! Не желаю и дальше совать нос в расследования убийств. Хватит с меня. Обойдется ли Майлз без меня? Вполне, он знает, что делает. Надежда на то, что мэра давно след простыл. Или мы неверно истолковали угрозу. Даже если Ронда Робинсон прячется внутри со смертельным оружием, я нисколько не сомневаюсь, что Майлз успеет всадить в нее пулю. Ведь так?
Нет, не так. Он – человек из плоти и крови.
Выжить ему и Лайзе поможет вовремя подоспевшая полиция, но, судя по сиренам, ей ехать еще милю-две. Помочь могу и я. Я могу сделать хоть что-то. Что твердили родители об испуге? Что это здоровое чувство? Вот именно. По их словам, любой реальный поступок поначалу внушает страх. Но только поначалу.
– Я обещала доехать до конца квартала, подальше от дома, – бормочу я себе под нос. Под знаком «стоп» я разворачиваюсь и еду обратно, к дому. – Но я не говорила, что там останусь.