Что сказали бы мои родители, если бы увидели меня сейчас? Целый час я занималась любовью в церковном вестибюле, а теперь еду по жилому кварталу к тому месту, где, возможно, совершается преступление, с мыслью помочь охотнику за головами, своему любовнику. Это шокировало бы даже их. Но меня, как ни странно, мало заботит сейчас мнение родителей. Мне не важно, сочтут ли они меня храброй, будут ли приятно удивлены моей сообразительностью. Сейчас мне важно только мое собственное отношение к собственным поступкам. Только моя совесть, только подсказки моей интуиции.
Я уже давно проявляю отвагу. Чтобы оценить, до какой степени, достаточно было просто перестать учитывать чужие определения отваги.
Я останавливаюсь там же, где в прошлый раз, и, не выключая двигатель, осматриваюсь. На всех окнах дома опущены жалюзи.
По всему кварталу припарковано много машин, поди узнай, которая из них принадлежит мэру. Майлза не видно – от этой мысли я холодею. Где он? Все еще внутри?
Майлзу и Лайзе грозит опасность. Я не могу бездействовать. Немного поразмыслив, я опускаю свое стекло – и слышу доносящиеся из дома крики. Два женских голоса: один принадлежит Лайзе, другой, наверное, Ронде Робинсон, хотя в этот раз она отбросила свою профессиональную манеру, которой блистала на своей пресс-конференции.
Сейчас она в панике и почти что визжит. Причем умоляюще.
– Пожалуйста. Пожалуйста! Выслушайте меня. Я не убивала вашего брата!
– Сказала же, я вам верю! Просто выметайтесь! Сейчас приедет полиция.
– Как вы не понимаете? Я не могу допустить, чтобы меня допрашивала полиция. Здесь даже у стен есть глаза. Любопытные пенсионеры и сплетницы-мамаши с радостью спихнут меня с моего насеста. Не сомневайтесь, так и будет. Мэр – фигурантка расследования убийства? Думаете, моя карьера это переживет? – Какое-то время я слышу тихое бормотание. – Как мне убедиться, что вы не назовете мое имя? Зачем вам меня выгораживать?
В левой части дома заметно какое-то движение. Это Майлз: он заглядывает в боковые окна, опустив вниз дуло пистолета. У меня отлегает от сердца: он цел и невредим. Заметив меня в неподвижной машине, он недовольно хмурится и указывает движением подбородка на дорогу. «Уезжай, Тейлор, – произносит он одними губами. – Брысь отсюда!»
В доме раздается громкий треск.
Майлз сначала отшатывается, потом снова заглядывает в окно. Я вижу, что уголком глаза он следит за мной. Ясно, что я его отвлекаю. Как мне ни хочется ему помочь, лучшее, что я сейчас могу сделать, – это убраться на край квартала и там привлечь внимание полиции. Я нехотя отъезжаю от тротуара.
Входная дверь дома распахивается. По ступенькам сбегает Ронда Робинсон с ножом в руке. Нож? Учитывая способ, которым был убит Оскар Стенли, я ожидала увидеть огнестрельное оружие, но сейчас мне не до этого. Она бежит к черному седану, припаркованному на углу и частично блокирующему выезд соседу Лайзы. Она явно бросила его здесь в спешке и сейчас тоже очень торопится. Хочет удрать, прежде чем явятся копы?
Майлз выходит из тени и направляет на Ронду свой пистолет.
– Стойте, где стоите, Ронда. Лечь на землю!
Мэр испуганно оглядывается и опускается на одно колено. Майлз медленно подходит к ней.
– Руки за голову, живо!
К какофонии звуков добавляется громкая сирена, пугающая Ронду. Она бросается к своему автомобилю с ножом в одной руке и с ключами в другой.
Глядя в зеркало заднего вида, я молюсь, чтобы быстрее появилась красно-белая мигалка. Где полиция?
Такое ощущение, что ожидание затянулось на час, хотя на самом деле оно длилось всего минуты три-четыре. Но и это слишком долго. Ронда сейчас скроется – а ведь она определенно убийца. Ее имя стоит в документах о собственности вместе с именем Оскара Стенли. Она получала прибыль от сдачи домов в аренду и одновременно обманывала избирателей, твердя об искоренении в Кейп-Код арендного бизнеса. У нее был мотив – заткнуть Оскару рот. Оскар писал мэру записки с угрозами. Ей грозил крах. Железобетонный мотив!
Кто, как не она, запустил буем в мое окно?
Кто, как не она, ударил меня книгой по голове?
Она убила человека. Чьего-то брата. Окажись на его месте Джуд, разве не захотела бы я чьего-то вмешательства, чтобы виновный предстал перед судом?
И разве позволю я ей сейчас уехать? Разве не сделаю что-то, чтобы ее остановить?
Вдруг она задумала новое преступление? Вдруг пострадает кто-то еще?
Она прыгает в свой седан, запускает двигатель – и я решаюсь. Уголком глаза я вижу, что Майлз бежит в мою сторону. Догадался, наверное, что у меня на уме, потому что выкрикивает мое имя.
Я попрошу у него прощения за то, что напугала его. Потом.
Я ставлю ногу на педаль газа и разворачиваю свою машину поперек улицы, блокируя машину мэра. Та растерянно оглядывается через плечо и видит, что подать назад ей мешает машина соседа. Сирены завывают уже совсем близко, всего-то в четверти мили. Сирен много. Майлз бьет кулаком по крыше машины мэра и приказывает ей вылезти с поднятыми руками, но она не подчиняется, а смотрит на меня и кричит, чтобы я убралась с дороги. Слава богу, она вооружена только ножом, иначе от отчаяния уже открыла бы пальбу через мое ветровое стекло. Никогда еще не видела так близко такой сильной досады. Слушая вой приближающихся полицейских сирен, я с удивлением чувствую, как во мне нарастает сочувствие к ней, невзирая на все, что она натворила.
Мгновение – и мэр сдувается, от ее воинственности ничего не остается, она бессильно запрокидывает голову. С катящимися по щекам слезами она поднимает руки, демонстрируя пустые ладони. Вокруг нас с визгом тормозят машины полиции, Майлз руководит действиями вылезающих из них полицейских, объясняет, что к чему, твердит, что я не представляю опасности. Но у меня так колотится сердце, что мне трудно разобрать его слова, в ушах шум, пальцы мелко дрожат. Я часто дышу, чтобы унять волнение, но все равно трясусь с головы до ног, когда Майлз рывком распахивает дверцу, выволакивает меня из машины, прижимает к себе.
– Ты с ума сошла, Тейлор? – Он отводит меня в сторону, подальше от мэра и полицейских, надевающих на нее наручники, заслоняет их от меня. Лайза выходит из дома и опускается на ступеньку, зажав себе ладонью рот. Похоже, она цела, просто напугана.
– Господи… – бормочет Майлз, зарывшись лицом в мои волосы. – Что ты вытворяешь?
Я отвечаю не слишком внятно, прижавшись лицом к его плечу:
– Хорош на меня орать!
– Хочу – и буду орать. Ты мне соврала. Тебе было сказано отъехать и не появляться.
– Нет, ты просил меня уехать на край квартала. Я так и сделала.
Нет, сейчас явно не лучший момент для смысловых нюансов.
Он с невеселым хмыканьем тянет меня в сторону, и я понимаю, что его дурной нрав здесь ни при чем. Я заставила его здорово понервничать. Он бледный как привидение, рубашка мокрая от пота.
– У нее могло быть другое оружие в машине или при себе. Мы бы все равно рано или поздно ее задержали. Лайза осталась цела. Тебе не обязательно было собой рисковать.
С его словами не поспоришь. Он прав. Но я все равно сопротивляюсь – наверное, от всплеска адреналина или от унижения, что на меня накричали за попытку помочь. Хотя помочь я помогла. Так или иначе, я никак не уймусь. Наверное, я не просто отстаиваю свою правоту. Такое ощущение, что я борюсь за нас, за возможность быть вместе.
– Я не хотела прохлаждаться в стороне, пока все остальные трудятся. Я всю жизнь так поступаю.
– Опять твои родители… – Он морщит нос. – Боже!
Теперь дает о себе знать мой нрав. Мне больно от того, что он упомянул моих родителей и их влияние на мой выбор, когда я как раз научилась это влияние преодолевать. Когда я так доверчиво поделилась с ним этими важными для меня вещами.
– Нет, они ни при чем. Дело во мне самой. Дело в желании проживать свою жизнь, а не прятаться…
– Иногда, Тейлор… – Он подбоченивается, кривит верхнюю губу. – Возможно, иногда лучше спрятаться.
– Этим ты и занимаешься, – шепчу я ему. – Прячешься. Скрываешься от случившегося в Бостоне, от того похищения.
– И что из того? – Он закрывается, тушит огни, заваривает выходы. Похоже на ускоренное возведение стены из кирпича и раствора. – Мне так нравится. Так было до того, как я согласился на эту работу. Мне нравится, когда я не связан с делом. Когда углубляешься, то слишком переживаешь из-за каждой неудачи. Лучше не переживать о том, что небезразличный тебе человек так или иначе пострадал. Или что ему отстрелили башку. По его собственной вине.
– Не подверстывай к случившемуся в Бостоне меня.
Он ударяет себя кулаком с побелевшими костяшками по ладони, вокруг рта углубляются борозды.
– Буду подверстывать, Тейлор. Без этого никак. Ты накликаешь на себя беду, и я не намерен безучастно ждать, когда она грянет. Это не в моих правилах.
– Майлз…
– Как ты вообще представляешь себе наши отношения? – У него жесткое, замкнутое выражение лица. Интуиция подсказывает мне, что он намерен загнать в гроб последний гвоздь, и я никак не могу ему помешать. Я подвергла себя опасности, для него это недопустимая травма. Недопустимая утрата контроля за событиями. Я преподнесла ему на блюдечке с голубой каемочкой его худший страх, и он вышел из себя. С этим я тоже ничего не могу поделать.
– Возможно, ты станешь колесить со мной, Дюймовочка, мы будем вместе отлавливать плохих парней. Или ты явишься с учениками на детективный практикум, и мы с тобой обменяемся холодным рукопожатием.
У меня уже саднит в горле, к глазам подступают слезы.
– Знаю, ты хочешь меня оттолкнуть. Вижу, куда ты клонишь.
– Жаль, что ты не подождала в конце квартала. – Он вытирает пот со лба, прохаживается по тротуару взад-вперед, открывает и закрывает рот.
Молчание. Слишком много молчания.
– Наверное, я совершила ошибку, не надо было блокировать машину мэра, не зная, насколько серьезна опасность. Согласна, это было ошибкой. Но даже если бы я уехала и ждала в конце квартала, как дисциплинированный солдат, то потом настал бы следующий раз. Ты обязательно почувствовал бы уязвимость, если бы мы попытались построить что-то. В твое отсутствие у меня пробило бы на обочине колесо. Или я бы набралась храбрости и прыгнула бы на пару с Джудом с парашютом…