Имеешь привилегии – не будь жлобом, привези что-нибудь товарищам из города. Я вернулся из города с бутылкой водки.
На физмех принимали триста человек, и всех один колхозный лагерь вместить не мог. Мы жили в лагере в деревне Смедово, а вторая половина – в Буяницах, находившихся в пяти километрах от нас. В Буяницах квартировали биофизики, куда традиционно поступало больше девушек. Я еще на общем собрании после поступления присмотрел среди биофизиков одну высокую красивую блондинку. И ее образ затмевал для меня всех девушек, живших в Смедово. И я ненавязчиво предложил троим одногруппникам, с которыми успел подружиться в колхозе, отправиться назавтра к соседям с привезенной мной бутылкой водки, тем более что была пятница и ожидались танцы.
Вчетвером с бутылкой водки мы и пошли по темной безлюдной дороге к соседям. По пути попался чей-то сад с яблонями, призывно увешанными спелыми плодами. Одна яблоня росла возле самого забора, достаточно было влезть на него, чтобы нарвать яблок.
Воронин подсадил Валентюка, и тот, усевшись на заборе, стал скидывать нам трофейные плоды. Но сидя мало до чего можно было дотянуться. Валентюк встал на забор и, держась одной рукой за ветку, другой тянулся за яблоками, балансируя как канатоходец. И… потянувшись за дальним фруктом, потерял равновесие и, ломая ветку, полетел вниз, причем в сад. Тут же раздался лай собаки. Было очевидно, что звук вместе со своим четырехлапым источником приближается к месту преступления…
Валентюк стал карабкаться на забор с той стороны, а мы подсадили Воронина с другой, чтобы он подал руку и помог спастись будущему старосте. Все решили доли секунды. Едва Валентюк оказался на вершине забора, как к нему подбежала здоровенная псина и стала бросаться на забор, едва не ухватив воришку за штанину. Не успев собрать яблоки, мы бросились уносить ноги. Так мы остались без закуски.
Только отбежав на приличное расстояние, мы остановились и отдышавшись начали безудержно хохотать… Но тут на безлюдной темной дороге показались два быстро приближающихся огонька… Машина. Что это? Погоня? Бежать с дороги в лес? Или достойно встретить погоню?
Старенький грузовик «ГАЗ» поравнялся с нами и резко затормозил.
– Куда топаете? – высунулся из кабины молодой шофер.
– В Буяницы.
– Прыгайте в кузов, по пути.
В лагерь к соседям мы добрались как раз к началу танцев. Пока радист (не было тогда слова «диджей») настраивал и подключал бобинный магнитофон к усилителю, мы, пройдя на кухню, решили, что самое время распить нашу заветную бутылку. Я сдернул с горлышка «бескозырку».
– Давай по чуть-чуть наливай, чтобы растянуть удовольствие, – придвинул ко мне четыре алюминиевые кружки Валентюк.
– Не вопрос, шеф. Как скажете. Обслужим в лучшем виде. – И я едва плеснул на донышки больших пол-литровых кружек, как заправский бармен в голливудских фильмах.
Когда я ставил бутылку на стол… раздался звук «диньк», и донышко драгоценной бутыли почти ровным кругом, словно стеклорезом отрезанное, отвалилось. Вся водка мгновенно разлилась по сделанному из струганых досок столу.
Не буду воспроизводить эпитеты и возгласы моих товарищей. Но сначала самообладание вернулось к Воронину, он схватил когда-то бывший белым халат, висевший рядом, являвшийся униформой работников кухни, и начал быстро-быстро промокать растекавшуюся по столу лужу…
К несчастью, щели между досками, да и само дерево быстро впитывали драгоценную жидкость. Спасти водку не удалось, зато давно не стиранный халат продезинфицировали на славу.
Неудача с водкой не помешала нам весело провести полночи в гостях у соседей. Я немедленно отыскал ту самую девушку с биофизики, приглянувшуюся мне еще на первом собрании, и пригласил ее на медленный танец. Но… когда мы заговорили, оказалось, что она немножечко и, уверяю вас, вполне очаровательно картавит… однако я тогда не оценил это, и моя первая институтская влюбленность на этом закончилась.
Так вот на картошке начав свою институтскую жизнь, мы лишь в октябре оказались за партами, когда и отловил меня Аркашка на перемене.
Я, конечно, чтя заветы старших товарищей, отправил записочку с вопросом на лекции по химии. Профессор Чувиляев прочитал ее, слегка поморщился и ответил:
– Да… За годы преподавательской работы я давно понял, что далеко не все ЛУЧИ знаний, ИСПУСКАЕМЫЕ мной, ПОГЛОЩАЮТСЯ вами. Большинство остается БЕЗ ОТДАЧИ. Восемь лет назад, когда я только начал читать лекции на вашем факультете, вопрос про эффект Мессбауэра поставил меня в тупик. Пришлось сходить в библиотеку. Так вот, к химии эффект Мессбауэра не имеет никакого отношения. Зато с тех пор я стал на первой лекции показывать опыт «фараоновы змеи». И сейчас я его вам покажу.
Он как фокусник достал из-под кафедры заготовленные колбы с реактивами. Налил из одной в большую стеклянную цилиндрическую емкость, добавил из другой, и на наших глазах как по волшебству на дне сосуда поползли, шипя и вспенивая остатки жидкости, почти настоящие змеи, названные в химии фараоновыми.
И хотя химия не была у нас профильным предметом и читалась всего один семестр для общего развития, я с большим удовольствием ходил на лекции профессора Чувиляева, сдал досрочно 31 декабря ему экзамен на отлично и отправился встречать Новый год к Толику Гуревичу, где влюбился в красавицу Ольгу. Но это уже совсем другая история.
Только во времена, когда «Гугл» и «Яндекс» стали источниками знаний, я отыскал ответ на заданный мной много лет назад вопрос.
Эффект Мессбауэра – это резонансное испускание и поглощение гамма-лучей без отдачи.
Светлана Морозова (Балахна, Нижегородская область)Лето в стройотряде
В 60-м году я поступила в Магнитогорский горно-металлургический институт, где учиться было муторно. Там приносило радость все, кроме учебы.
После первого курса нас послали в стройотряд. Два часа тряслись на грузовике и пели «Держись, геолог», «Уральскую рябинушку», «Сиреневый туман» и прочее. Уральские горы кончились, и мы очутились в степи. В одном селе выгрузили девчонок, парней повезли в другое, и Валерка Сухоруков сделал мне ручкой.
Нас поселили на краю села в дощатом домике, недалеко была уборная. Устроились, осмотрелись – село небольшое, рядом с нами армяне строили дома из бруса. Три дома готовы под отделку, ясно – для нас. Сразу от нас начиналась степь с волнами ковыля, вдали блестела река. Вот и все прелести!
Бригадир Вася, крепыш лет сорока с казацкими усами и кривыми ногами, сказал:
– В восемь утра чтобы как штык стоять у первого дома. Вода в бачке, столовая и магазин в селе. Свет отключают в 10 вечера, утром зажигают в 6. Все!
Мы погуляли по степи, по селу, поужинали, попели песни, умылись и в 10 легли спать. В восемь утра рыжий Вася, в галифе и сапогах, смазанных дегтем, построил нас, дал команду – «сми-р-рно»! Затем сказал, что будем штукатурить стены в домах, и выдал старые чистые комбинезоны. Потом спросил:
– Кто ездил на лошади?
Я после школы год пропахала маляром, и на фиг мне еще штукатурить! – мигом, пока девки рот разевали, выскочила вперед, широко скалясь – повезло:
– Я, командир!
Вася внимательно осмотрел меня и поправил усы:
– Ладно, малявка! Будешь водовозом. По местам!
Девки понуро потопали разбирать мятые грязные ведра и мастерки. А я на крыльях полетела в конюшню.
Там познакомилась с дедом Тимохой, который, как дед Щукарь, был веселым балагуром. Повел меня в конюшню. Мой конь Буран был работягой-тяжеловозом. Я задавила страх и трясучку перед его большой мордой, и пока он стоял, я робко гладила его. Он ласково косил на меня блестящим глазом, и я решительно поцеловала эту морду. Легко стало, поняла – все смогу!
Быстро научилась запрягать, старательно определяя все на свои места – хомут, оглобли, дугу. Только затягивать подпругу не сразу научилась – ногу задирать было высоко, парни-конюхи помогали. Тимоха учил:
– Крепше даржи, ядрен корень, да ташши, ташши, не вози хомут-то по земле, водовоз, ешкина мать!
Освоила езду, управляя вожжами. Дед только раз со мной съездил за водой. Я ему пела песни. Он сказал:
– Молодец, шустра, наша девка! Вечером будем ездить верхом. Потом саман будешь месить.
– А это че тако?
– А увидишь како!
Два раза в день верхом на бочке я тилипала к речке за водой. Желтая степь дышала ветром с ковылем, в груди был сплошной восторг от необыкновенной удали и счастья, что еду на коне, от солнца, палящего в изумрудном небе, бесконечности степи. И во весь голос орала песни. Приехав на речку, заезжала в реку, купалась в одежде, набирала ведер двадцать воды, и назад. Высыхала, пока ехала назад. Девки завидовали:
– Хорошо тебе, на лошади умеешь ездить! Купаешься, а мы тут с ведрами по козлам скакаем в грязи – потаскай-ка!
– Да вы че?! Не ездила я никогда! Захотела, вот и выскочила, и научилась!
Девки уставали сначала, ныли, распластавшись на койках:
– О-ой, все болит, будто трактор проутюжил!
Потом свыклись. А я с парнями через три дня скакала по степи до речки, мыли коней. Я припасала Бурану кусочки сахара, чтобы он любил меня. Он нежно собирал их с моей ладони мягкими губами. А я целовала его морду с добрыми томными глазами, чистила до блеска шерсть, чесала гриву и видела, что ему нравится.
В воскресенье пришел Валерка с парнями, привез проигрыватель. Мы танцевали возле крыльца под тополями, пока был свет. Потом ушли и целовались. Он бормотал:
– У-уу, какая ты горячая! Прям полыхаешь, аж сам горю…
Гладил мою грудь и бедра, а я тряслась, прижавшись спиной к тополю, ускользала от него, а он приближался-придвигался, шумно дышал и канючил:
– Светик, ну, я же люблю тебя!.. Ой какая мягонькая… хочу… ну, куда ты… да постой!..
Парни позвали:
– Валера, кончай, пора топать, завтра рано вставать.
Он очухался:
– Вот черти, не дадут нацеловаться! Пора, Светик!
И поцеловал, прижав к себе так, что я заверещала. Бестолковая любовь, головка забубенная!