И снова – Буран, степь, речка. Девки были бледные, я как негра, только зубы и глаза, цвета неба, сверкали.
А потом меня присмотрел Армен, красивый парень из строителей. Проходу не давал, летел к телеге ведра таскать, глаза горели, пряники носил. А в субботу напился и к нам пришел, звать меня погулять. Я отбрыкивалась, а он все настойчивее звал, стал злиться неуправляемый, Ленка побежала за его отцом. Отец гортанно что-то рычал ему, понятно было только по-русски «п…дюк». И погнал его своим батогом. Мы успокоились. Но Армен опять приперся среди ночи и грохотал в дверь, орал:
– Свето мая, открой на минутка, сказать нада, а?!
Мы тряслись от страха, что сорвет с крючка дверь. Ленка истерично завывала-рыдала-хохотала, как джазовый оркестр, девки кричали в форточку:
– Э-эй, кто-нибудь, по-мо-гиите!!! – стояли у двери с табуреткой, утюгом, метлой и большим алюминиевым ковшом. А я орала в щель:
– Пошел вон, козел, убирайся, милицию зовем!!!
Появился папаша и уволок неразумное чадо, повторяя любимое русское слово и лупя его по заднице батогом. Армен верещал, махал руками и ныл:
– Свето лублу! Жениться хочу! Ой! Нэ бэй, болно, твою мат!
Утром я сказала Васе, что боюсь Армена, уеду домой на неделю. Он упирался, но я умчалась на попутке. Воду возил Тимоха.
Дома побыла, назад возвращаюсь, доехала до райцентра, жду попутки на развилке. Выскочил из-за бугра молодой парень на мотоцикле:
– Куда тебе, рыжая? Я Митяй.
Сказала. Поехали. Сижу сзади, обняв парня. Летим по кочкам да рытвинам, аж зрачки прыгают. Пригорок проскочили, а там лужа и скользкая тропа. Мотоцикл заелозил, Митяй еле удержал его, я и ляпнулась в лужу на корягу. На бедре сбоку дырку проткнуло и больно зажгло. Дырка на штанах, кровь, сама в грязи. Митяй мотоцикл кинул, подхватил меня, грязную, на руки, усадил в седло.
– Извини! – сказал, зубами штанину разодрал, из ранки кровь и грязь течет. Вытер рукавом грязь, встал на колени. – Не бойся, до села близко, очищу, жгут наложу и домчимся.
И присосался губами к ране, возле задницы. Пососет и сплюнет, пососет и сплюнет, а я губы кусаю и реву. Ранка, смотрю, очищается от грязи и кровь не так хлещет. А он все сосет и плюет. Потом осмотрел внимательно рану, вытянул из-под ремня рубаху и зубами рванул полосу. Снова поплевал-пососал, облизал и туго замотал бедро:
– Держись, рыжая, не дрейфь! – мигом домчу.
Я обхватила Митяя за талию, прижалась к спине и лила слезы с соплями в его пахнущую ядреным мужицким потом рубаху. Так долетели до фельдшерицы. Та расспросила, ранку обработала, укол противостолбнячный вколола, сказала:
– Повезло, девка, парень все правильно сделал, заживет до свадьбы. Как ты это сообразил-то, хлопец, рану вылизывать? Девку спас!
– Санитаром был в медсанбате, недавно дембельнулся.
Дождался меня на крыльце, дал закурить. Сказал:
– Жаль, в Свердловск на днях уеду в медицинский поступать, а то бы остался, понравилась ты мне, рыжая! Может, и вышло бы у нас, а?
– Да не жалей, Митяй, таких, как ты, на свете нет, найдешь свое счастье! Спасибо, дружок, век не забуду!
Потянулась к нему, обняла и поцеловала. Он тоже обнял, поцеловал и погладил меня, спрыгнул к мотоциклу:
– Не поминай лихом, рыжее солнышко!
Дал газу и лихо крутанулся вокруг меня, сверкая прощальной улыбкой. Скрылся за углом, и я увидела девок, глазеющих на нас из окон дома. Ясно!
Я добралась до дома, дождалась девок и накормила их гостинцами от мамы и купленным портвейном. Они сказали, что Армен теперь клеит Ленку, но к нам боится ходить, отец его так отходил батогом, что он не пьет, нормальный теперь. Ленке пряники носит и жениться зовет. Она его не боится, пряники берет, но с ним не ходит, отец сказал – убьет Армена, если увидит. Они закончили работу и на днях уедут.
Я встретилась с Бураном, ребятами и дедом Тимохой, и все продолжилось. А еще я верхом на Буране месила глину для самана, которым местные жители обмазывали свои домики и потом их белили.
Село находилось на границе Казахстана, в нем жили русские, немцы, башкиры и казахи. Возле казахских избушек пылали сложенные из камней печурки, где старухи в казахских безрукавках с белыми чалмами на головах, пекли лепешки. Они замешивали муку с водой в алюминиевых тазиках и, откинув подол, на голой коленке мяли колобки теста, лепили и пекли лепешки. Угощали нас, это было вкуснее пряников.
Наши парни еще раз приходили, и мы с Валеркой опять крутились вокруг тополя и целовались до опупения. А потом парни топали до своего села по темени полтора часа.
Дождя не было. Каждый день полыхало белое раскаленное солнце на ярко-синем небе. Я ехала с Бураном на реку и пела песни. Как прекрасна была желтая, с щекочущим ноздри запахом ковыля бескрайняя степь! Я полюбила работу водовоза в стройотряде. А было мне всего восемнадцать.
Валерий Алексеев (Москва)В ногу со временем
Начало пути
«Весна, весна на улице, весенние деньки. Как птицы заливаются трамвайные звонки». Ах уж эта Агния Барто! Да, весна, и не только на улице, а прежде всего в душе. Мы студенты третьего курса МВТУ им. Баумана. Осталось преодолеть два барьера: зачетную и экзаменационную сессии. А там свобода, аж на два месяца. Кучкуемся по интересам, душевной привязанности, любви. Но, как говорится, «загад не бывает богат». Валеру, комсорга нашей группы, вызвали в факультетское бюро, и вскоре он вернулся с сообщением:
– Весь третий курс едет на целину по комсомольским путевкам. Все пишут заявления. И кто едет, и кто не едет.
В аудитории пошел недовольный гул, рушились радужные планы. С заявлениями все стали тянуть резину до тех пор, пока нашего комсорга в факультетском бюро не приперли к стенке. Надо отметить, что наш комсорг был человеком бывалым, прошел школу в среде рабочего класса на подшипниковом заводе. Хорошо владел производственным языком, часто в забывчивости переходил на него. Окружающим объяснял: «Вы же, когда живете в чужой стране, чтобы вас поняли, говорите на языке страны, так и работяги: говорят на своем языке». Вообще-то комсорг не был активным комсомольцем, хотя текущие задачи объяснял согруппникам, особенно в отсутствие девушек, доходчиво, часто рифмами собственного приготовления, типа:
Что б на лекциях не спать,
Носом в парту не клевать —
Вина и водки меньше пить,
Лучше кофей заварить!
Так он пропагандировал здоровый образ жизни. Комсомольцам нравился веселый жизнеутверждающий характер собраний без политучебы, нотаций и разборок, как правило, заканчивающийся коллективным походом в пивную. Часто они обращались к комсоргу:
– Что-то у нас давно не было собрания.
Комсорг явно отлынивал от проведения собраний. Как попал он в комсомол, оставалось загадкой, как нам казалось, даже для него самого.
– Все пишут заявления. Кто хочет, пишет «прошу послать меня», кто не хочет, пишет «посылаю всех потому-то и потому-то». Сдают заявления мне, и мы, как договаривались, рвем в Центральный парк культуры и отдыха пить пиво. Время пошло!
Литерный поезд
Большая часть группы вскоре грузилась в общие вагоны на Казанском вокзале в литерный поезд Москва – Целиноград. О, эти литерные поезда! О них столько написано и, все равно, у каждого пассажира есть еще много чего к этому добавить. Одному Господу Богу известно, почему крупные населенные пункты он проносится, не замечая, потом подолгу стоит где-нибудь в степи. Идет литерный вне графиков и расписаний. Когда же он делает остановку на какой-либо станции, из вагонов высыпается куча шумного, голодного, разношерстного молодого народа. Вот тогда берегись, бабушки, торгующие на платформе! Это походит на налет саранчи. Молодые, быстрые и нахальные пассажиры выгребали из корзинок все. Помнится, одна из бабуль, заглядывая на дно пустого ведерка, причитала:
– Они же брали только на пробу, ну все, все выгребли! Все! Чистые налетчики!
Понять комсомольцев-«добровольцев» комсорг мог. Литерный, который вез студентов на целину, шел третьи сутки, вместо обещанных – одних. Провиант закончился к концу вторых суток даже у девушек, не говоря о парнях.
– Вот Хрущев говорил, что наше поколение будет жить при коммунизме. А это значит: ешь, сколько хочешь, а работай только, сколько душе угодно. А тут, едем строить коммунизм, поднимать целину, а жрать нечего! – жаловались парни комсоргу, потягивая пустой чай.
Комсорг успокаивал их, разъясняя линию партии и правительства:
– Мы на дороге, ведущей в коммунизм, в пути, а в пути к коммунизму кормить нас никто не обещал.
– Это так, не обещал, – соглашались комсомольцы, постоянно готовые к броску на бабушек с едой.
На земле целинной
Все началось с момента нашей высадки в Целинограде. Наш студенческий отряд МВТУ погрузили на бортовые открытые машины и длинной цепью по грейдеру отправили к месту назначения. Вокруг была степь, раскаленная горячим солнцем. Аж до самого горизонта глазу не за что было зацепиться. Степь плоская, как тарелка. Дорога утомляла, да и нужда, хоть и малая, но настойчивая, требовала остановки. Прошло уже много часов дороги, мы стали стучать по кабине нашему шоферу и требовали его сделать короткую остановку. Водитель Вася был молодой парень, наш ровесник и, как выяснилось, был большой шутник. Он остановил машину, девочки спустились с правого борта, а мальчики – с левого. Машина выполняла роль перегородки. И вдруг, в самый неподходящий момент, машина, то есть перегородка, стала потихоньку уезжать. Открылась картина, перед которой брюссельский Писающий мальчик просто ничто! Что там один писающий мальчик перед шеренгами писающих мальчиков и девочек. Правда, некоторые из них с криком «Стой!» пытались перемещаться вместе с машиной. Позже смеялись, а кто-то ругал водителя. А он нам:
– А я думал, вы уже все в кузове.
Комсорг и бригадир – два сапога пара
Чтобы заправиться провиантом, инструментом и другими необходимыми для автономной жизни вещами, остановились в центральной усадьбе совхоза «Баршинский», там наш бригадир на какой-то стройке стащил четыре двери, как он сказал, для туалета. Во время стоянки мужская часть бригады ушла на погрузку провианта, палаток, инвентаря, а девушки разбрелись по местным достопримечательностям: кто в магазин, кто в туалет. Через некоторое время к комсоргу подошла Галя Лукьянова, девушка из нашей бригады и, беспомощно моргая близорукими глазами, сказала:
– Валера, мне нужна помощь. У меня в туалет упали очки, а я не могу без них.
– Так они уже того, я думаю. Они утонули уже там, в гов… – прервавшись на полуслове, предположил комсорг.
– Да нет, они лежат внизу на бумажке, – ответила Галя.
Комсорг расправил грудь, почуяв нутром настоящее дело.
– Пошли покажи! – скомандовал он.
Он решительно двинулся в сторону сортира, заметно выделяющегося среди построек совхоза конструкцией и ярко ядовитой синей окраской, Галя засеменила сзади. Открыв дверь деревянного сооружения, комсорг заглянул в очко и увидел в золоченой оправе очки, аккуратно расположившиеся на газетке.
– Хорошая работа, точная, и смотрится красиво, – похвалил он Галю и добавил в наставление:
Когда ходишь в туалет,
Не смотри какашкам вслед,
Ведь беды недолго ждать —
Очки можешь потерять!
Галя, которой было не до юмора, ответила, что она и не смотрела, а очки были в заднем кармане брюк. Комсорг почесал в затылке, потом сказал:
– С этого момента объявляю этот объект режимным. Ты часовой! Стой перед входом. Никого не пускать! Я скоро вернусь.
Комсорг зашагал к машине, на которой заканчивали погрузку, нашел Сашку Михеева, заядлого рыболова, который и на целину, в степь, в надежде на удачу, захватил удочки.
– Михеич, есть дело государственной важности, бросай грязную работу, доставай удочки, пойдем ловить золотую рыбку, – позвал комсорг.
– Куда еще? – заупрямился Михеич.
– Пошли быстро на режимный объект, – торопил комсорг.
– Да у меня и наживки-то нет, – продолжал упрямиться Михеич, подозревая подвох. Он понимал, что в момент погрузки навряд ли комсорг так раздобрится, чтобы тянуть его на лоно природы.
– Наживка за мной, пошли! – настаивал комсорг.
Вскоре они были на объекте, Галя исправно несла караульную службу.
– Разматывай удочки, смотри в очко. Задачу понял? – командовал комсорг.
– Чего она там смотрела? – проворчал Михеич. – Здесь удочкой не обойтись, побегу за спиннингом.
– Давай, давай, быстро! – поторапливал комсорг.
Через пять минут Михеич вернулся со спиннингом с трехжальным большим крючком.
– Женщин и слабонервных прошу удалиться, – выпроводил он Галю из тесного помещения.
Затем он грациозно профессиональным движением подсек очки и к общему удовольствию быстро закончил ювелирную работу. Галя была вне себя от радости. Комсорг еще раз внимательно посмотрел в очко. По дороге к машине он сказал Гале:
– Ты теперь понимаешь, что не зря платишь комсомольские взносы? Твои очки спас орган.
– Какой еще орган? – поразилась Галя.
– Орган Центрального комитета Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи!
– Обрывок газеты «Комсомольская правда»?
– О том, как на ударной стройке тебе помогла «Комсомолка», ты будешь рассказывать будущим поколениям. Это, Галя, судьба! Тебе теперь прямой путь в комсомольский актив, а потом и в партию! – Подняв палец вверх, комсорг завершил операцию по спасению Галиных очков и подвел итог.
Неожиданно для него Галя трижды бодро сплюнула через левое плечо: «Тьфу, тьфу, тьфу!» – что Михеич, шедший чуть сзади, от неожиданности шарахнулся в сторону, и добавила:
– Спаси и сохрани, прости, Господи!
– Во как!
«Гармонично у нее совмещаются: черт, Бог и комсомол», – подумал комсорг.
Ее позитивный настрой ему понравился. По дороге Михеич доложил, что строительные материалы и провиант загрузили, ящик водки для стройбойцов и ящик портвейна для девушек тоже. Спиртное бригадир спрятал под палатки, чтобы их не обнаружили штабные.
– Молодцы! – похвалил комсорг.
Погрузившись на две машины, бортовую и самосвал, наша бригада отбыла к месту назначения, в степь. По дороге комсорг рассказал Вениамину о приключении Гали Лукьяновой.
– Представляешь, если бы очки утонули. Это катастрофа, здесь их точно негде достать.
– Ты зря испугался, в говне ничто и никто не тонет.
Трудовые будни – праздники для нас!
Один из дней
Основной работой бригады было строительство кошары из камня. К бригаде были прикомандированы две машины: бортовая и самосвал. Ребята долбили камень в окружающих горах, грузили на самосвал, укладывали в стены, а девушки месили раствор и таскали его на стену. Так шел день за днем. Недалеко было озеро с солоноватой водой, пить ее было нельзя, однако рыба в нем водилась. Для помывок и постирушек построили мостки. Возле мостков, от греха и от начальства подальше, на дне озера в ящиках были спрятаны спиртные напитки, которые извлекались в дни рождения и, как говорится, по заявкам населения. Из развлечений до места назначения доехал патефон и уцелела только одна пластинка с песнями Утесова.
В один из дней, когда самосвал уехал в центральную усадьбу на ремонт, после обеда шесть человек вместе с комсоргом на бортовой машине уехали за камнем. Нагрузили так, что деревянные борта машины приобрели бочкообразные формы. Возвращаемся, жара. Водитель Вася переключается с третьей передачи на вторую. Мотор надрывно гудит, но машина идет все медленней и медленней. Уже на третьей передаче тянуть перестает. Вася говорит:
– Мотор закипает, не доедем, сбрасывайте камень!
Сбросили. Машина перестает тянуть и на второй передаче, а затем и на первой.
– Все, выкипел радиатор. Воды нет. До бригады еще километра три. Что будем делать? – обращается он к комсоргу.
Кто-то из ребят предлагает:
– А что, если всем помочиться в радиатор, может, доедем?
Кто-то стал возражать:
– А если я не хочу?
– Это приказ, исполнять всем! – прервал дискуссию комсорг.
Идея овладевает массами. Открыли горловину радиатора и приступили к исполнению.
– Первый, пошел, второй готовится!… Второй, пошел, третий готовится! – командует комсорг.
Вдруг в тишине с правого борта машины слабо зажурчала вода. Все увидели, как из выхлопной трубы течет жидкость.
– Что это? – спросил комсорг Васю.
Вася подставил руку под выхлопную трубу, потом понюхал и говорит:
– Да это же ссаки, командир! На, сам понюхай!
– Верю, Вася, верю! – отказался комсорг от заманчивого предложения.
– Теперь, Вася, я знаю, чем болеет эта машина. Эта болезнь называется «недержание мочи», – сказал комсорг.
– Я тоже ее знаю. Пробило прокладку, так что нужен буксир, – заключил Вася и вытер руки об телогрейку зазевавшегося стройбойца.
– Ты чего, гад? – огрызнулся боец.
– Ладно, ладно, успокойтесь. Все. Все пешком в бригаду, а то в степи темнеет быстро, дотемна не успеем дойти, – сказал комсорг.
Так закончился еще один рабочий день.
И еще один
На следующий день пришел наш самосвал, забрал сгруженные накануне в степи камни и отбуксировал бортовую машину сначала в бригаду, а ближе к концу рабочего дня на ремонтную базу в центральную усадьбу. Договорились, что на следующий день комсорг подъедет туда же и поможет ремонтировать машину. Однако вечером он подошел к бригадиру и сказал, чтобы утром можно было начать ремонт как можно раньше, он решил сегодня уйти в центральную усадьбу пешком. Бригадир сказал:
– Ты что, Валера, не перегрелся на работе? Туда же 32 километра, а время почти шесть.
– Не, не, я быстро. За три часа одолею, к девяти-полдесятому буду на месте, – ответил он и с тем отбыл.
Позже комсорг рассказывал. «Первую половину пути я проделал легко – полубегом. Время приближалось к восьми, солнце садилось, но дорогу было видно хорошо, темп, конечно, упал, однако настроение было еще хорошее. Часам к девяти вечера, когда по моим расчетам оставалось километра три, солнце опустилось за горизонт и резко наступила темнота. Вот тогда я понял, что дороги-то и не видно. Эти дороги в степи – одно название. Пару раз прошла машина – вот и дорога, поэтому в темноте сбиться с дороги – пустяк. Появились звезды, но направления по звездам я не мог определить, поэтому я дрогнул, потеряв ориентир в направлении движения. Так я стоял в задумчивости минут пять, пытаясь что-то увидеть или услышать. И вправду, в тишине я вдруг услышал блеяние овец. Я пошел на звук и вскоре натолкнулся на каменную стену, из-за которой доносились звуки не только овец, но, как мне показалось, и голоса людей. Пристально приглядевшись, я определил, куда идет стена, но ни одной полоски света не было видно. Я стал на ощупь, перебирая руками, двигаться вдоль стены. Прошел все четыре стены, но ни дверей, ни окон я не нашел. Покричал, никто не отозвался. Замаячила неприятная перспектива заночевать под стеной этого сооружения. Климат, как известно, в Казахстане резко континентальный, а это значит, что ночью будет холодно. Я же для бега оделся легко. Делать нечего, стал ощупывать стену второй раз. Ведь как-то попали овцы внутрь. И вдруг вдали я увидел свет! Свет автомобильных фар, а за ним другой. Я понял, что далеко впереди грейдер. Ориентируясь на свет фар, я пошел и через час уже был на месте. Потом, позже, я посмотрел ту самую овчарню, на которую вышел в темноте. Это была такая же кошара, как и та, что строили мы. Длинное, выложенное из камня строение, с двумя низкими дверями, расположенными по торцам здания, без окон. Видимо, я ощупывал стену выше дверей, поэтому и не натолкнулся на них, решил я.
Почти весь следующий день мы с Васей занимались ремонтом двигателя. Закончили где-то к вечеру и решили потихоньку обкатать его. Тут нам и попалась девушка из нашей бригады, Тоня. Красивая, стройная блондинка, перешедшая от нас, по известным только ей причинам, неделю назад в штаб центральной бригады. Мы предложили ей прокатиться с нами. Она села в кабину, и мы направились в параллельную бригаду к моим друзьям, которая была недалеко от центральной усадьбы. Мы нашли моих друзей, которые всей бригадой стояли на вытоптанной пыльной площади между палатками и смотрели, как мотороллер-фургон, на борту которого было написано «Хлеб», нарезал круги по этой площади.
– Что тут у вас за цирк? – спросил я своего друга Вадима Засыпкина.
– Начпрода воспитываем, – ответил он.
– Как это? – поинтересовался Вася.
– Да он там, внутри этой коробки, сидит. Его из центральной усадьбы привезли. Вот теперь его кругами и катают. А то он нас такой жратвой кормит, что блевать охота. Ему говори, не говори, что об стенку горох. Он попросился его довезти из центральной усадьбы, а мы и решили его еще покатать. Он и не знает, что уже здесь. В наказанье бригадир назначил ему десяток штрафных кругов. Да и только. Не уезжайте, сейчас его будут выгружать, – добавил Вадим.
Ну, мы, конечно, не смогли удержаться и решили досмотреть этот спектакль до конца. Когда открыли заднюю дверь фургона, оттуда вывалился начпрод и встал на четвереньки. Он походил на большую лохматую собаку, вылезшую из конуры и охранявшую хлеб от окружающей толпы. Изнутри он извергал утробные звуки, похожие на рычание:
– Ыыы, Ыыы, Ыыы… Ыыы.
К нему подошел бригадир и спросил:
– Тошнит?
Начпрод только мотал головой.
– Вот и нас тошнит от твоей жратвы. Понял?
Начпрод продолжал извергать те же звуки.
– Ты уж постарайся нас снабжать хорошими продуктами. Ну, как? Договорились?
Начпрод замотал согласно головой.
– Молодец, не быстро, но понял! – похвалил его бригадир. – Ну, чего стоите, видите – человеку плохо, принесите воды! – приказал он.
Вася сказал комсоргу и Тоне:
– Поехали, а то поздно, скоро станет темно.
В тот момент мы еще не знали, чем закончится для нас эта поездка и этот вечер. Мы незаметно проехали километра два-три, обсуждая увиденное в бригаде. Вдруг мотор, чихнув несколько раз, заглох. Попытки завести мотор стартером и ручкой оказались безуспешными.
– Наверное, засорился бензопровод, – предположил Вася. – Я разберу фильтр, а ты попробуй подкачай ручным насосом, – командовал он.
Тем временем сильно стемнело.
– Тоня, посвети мне, – попросил Вася.
Я дал ей спички и она перешла на другую сторону к Васе. Почти сразу же я услышал хлопок и увидел бегущую Тоню, которая горела факелом. Я схватил телогрейку, бросился за ней, сбил с ног и накрыл пламя. Видно было, что обгорели ноги. Тоню я затащил в кабину.
– Вася, закручивай фильтр, а я побежал в центральную усадьбу.
Не успел я пробежать и километра, как меня догнала машина. Я запрыгнул в кабину:
– Вася, гони в медпункт!
Приехали в медпункт, никого нет, на дверях замок.
– Быстро за медсестрой!
Слава богу, она оказалась дома. Ее посадили в машину, я – на подножке, и обратно в медпункт. Внутри медпункта света нет, а на улице темень!
– Вася, подгоняй машину к окну, свети фарами внутрь, – погонял я Васю.
Провел Тоню внутрь, медсестра сделала ей укол. Так как она была в шортах, то сильнее всего у нее пострадали ноги. Обожженные части ног медсестра смазала ихтиоловой мазью, забинтовала, и мы, забрав Тоню, отвезли медработника туда, где она жила. Теперь, когда появилось время, я спросил Васю, как же все это произошло.
– Я раскрутил фильтр, а в отстойнике был бензин. Когда она зажгла спички, я поднял его повыше. Вспыхнул бензин, я инстинктивно его бросил и бензин попал на нее. Остальное ты видел сам, – закончил рассказ Вася.
Я пошел к командиру отряда и рассказал ему о происшествии. Вот так закончился еще один день на целине.
Утром, он сказал, что перед отъездом он навестил Тоню, она держалась молодцом. Скоро мы узнали, что самолетом ее отправили в Москву. К счастью для всех нас, все закончилось благополучно.
Последний день
Шли последние дни сентября. По ночам стало по-настоящему холодно, иногда на озере замечали корочку льда, хотя днем ярко светило солнышко и было тепло. Конечно, зноя уже не было. Бригадир и комсорг подошли к берегу, Валера разделся и прыгнул в холодную воду. Вскоре он вынырнул, держа в руках две бутылки портвейна. Бригадир принял, а комсорг нырнул еще раз, и, когда он вынырнул еще с двумя бутылками, сзади него на волнах уже покачивался пустой деревянный ящик из-под вина.
– Все, – сказал Валера.
– Да я и сам вижу, что все, – отозвался бригадир.
Пока он поднимался на мостки, бригадир наполнил предварительно взятый с собой граненый стакан портвейном и протянул его комсоргу:
– На, согрейся! Последний день, завтра погрузка на машины и домой.
Комсорг и бригадир стояли вдвоем на мостках.
– А все-таки красиво здесь. Мы привыкли и не обращали внимания на природу. Степь, в каменистых сопках, вот это озеро, окруженное камышами, и столько безгранично большого неба, а по ночам такие звезды, что, кажется, до них можно дотянуться руками. А помнишь звездопад в прошлом месяце? Такого фейерверка не увидишь нигде. И день сегодня! Солнце так хорошо греет, а вся природа замерла в ожидании перемен. Даже ветра нет. А ведь какие ветры дули все время, – потянуло на лирику комсорга.
– Да, и среди этой красоты торчат стены нашей недостроенной кошары, – опустил его на землю бригадир.
– И твоего туалета, – добавил комсорг.
– Вень, мы были в простое последние две недели. Как думаешь, почему нам не дали материал для перекрытия, для крыши и ворот? – спросил его комсорг.
– Да, Валера, все яснее ясного. Вся кошара стоит довольно дорого, а стены, хоть они и большие, – полная фигня. Как только мы уедем, они сами закончат стройку и получат нормальные деньги, а не как мы – гроши, – объяснил он.
Помолчали.
– Вень, а все-таки весело мы здесь жили. Я помню тот случай в дальнем карьере, где мы вначале кололи каменные глыбы кувалдами, когда Коля Шестеркин упустил с обрыва в узкое ущелье глыбу. А в ущелье как раз был ты один. Как ты лупил вниз от этой глыбы, только твои желтые корочки сверкали. Когда глыба ударялась о другие камни, то она делала высокую свечку. Казалось, вот-вот накроет. Все замерли в ужасе, лишь один только Шестеркин с нескрываемым любопытством смотрел за этим соревнованием. Он, как полководец, выставил ногу, подался всем телом вперед в ущелье, склонил голову набок и молча смотрел вниз. А потом то ли с сожалением, то ли с радостью, то ли просто констатировал: «Убежал все-таки?!» Ты выиграл это соревнование. Помнишь, когда спросили Шестеркина, почему он не крикнул тебе, когда упустил глыбу, он ответил, что боялся напугать тебя. Ты же несся, как горный козел, большими прыжками, у тебя была такая скорость, что я думаю, не податься ли тебе в спринт, в тройной прыжок, в крайнем случае в бег с препятствиями. Еще не поздно, у тебя должно получиться, – повспоминал комсорг.
– Да, да, очень смешно! Даже жуть, как хочется смеяться! Напугать он меня боялся! Он ждал, гад, что глыба прибьет меня как муху! – вновь пережил забытое бригадир.
– Да нет, Вень, он просто такой! Невезучий!
Вся бригада – молодые, красивые, загорелые и окрепшие девушки и парни – уже сидела за столом, ожидая придонного напитка, готовая отметить завершение целинной эпопеи. Шел дым из догоравшей печки, рядом с ней лежала горка неизрасходованного топлива – кизяка, палатки с поднятыми пологами, разбросанные вокруг рюкзаки, рядом еще не упакованные вещи – все указывало на близость расставания. На подставке из ящика патефон с тупой иглой крутил заигранную вдрызг пластинку, которая издавала трудно угадываемое музыкальное шипение. Комсорг подвел итог:
– Все, что задал комсомол, для овец построили! – подумал и добавил:
Не хибару, а кошару для овец поставили
И сверх плана для людей туалет оставили.
Водку выпили до дна,
И портвейн докушали,
И пластинку с песнями,
С песнями Утесова, аж до дыр заслушали.
Все, Веня, ты уже не бригадир, а я, надеюсь, скоро не комсорг, пошли.
Вернулись в Москву, когда учебный процесс шел полным ходом. Комсорг перестал быть комсоргом, передав эти нехлопотные дела другому. По уплотненному графику стали нагонять учебу. Появилось много новых предметов, однако в любимых развлечениях студенты себе не отказывали. Иногда, посиживая в кафе за кружкой пива, бывший комсорг рассказывал забавные истории из своей прежней жизни или из жизни своих друзей.