Оренбургские степи перешли в равнины Казахстана. Жара, сушь, стада овец, редкие поселения с плоскими крышами. Когда поезд останавливается, он может стоять три минуты, а может и час. Не угадаешь. Наша задача – набрать воды. Каждый раз – риск. Заранее высматриваем где. Вот бежим с Милкой, наша очередь, пластмассовые фляжка и бидончик в руках. Бежать далеко, к началу поезда, к водокачке. Какая-то тетка рассыпала яблоки, спотыкаемся, у меня оборвался ремешок на сандалии. Наш поезд дернулся и медленно пошел навстречу. Мы мчимся (я хромаю). Вдали видны три пары рук, торчащие из предпоследнего вагона. Они хватают нас и втаскивают внутрь.
На четвертую ночь в полной тьме и тишине (поезд стоит) вдруг с грохотом отодвигается дверь. Два человека в военной форме вскакивают в вагон и ослепляют нас фонариками. Снаружи еще люди. Негромко разговаривают.
– Ваши документы! Кто такие? – Один из военных быстро глянул на студенческие билеты, второй обшарил фонариком темные углы: было не до нас. Из лагеря убежал преступник, убив охранника, и скрывается предположительно в этом составе.
Мы завязали веревками двери – боковую и ведущую в соседний вагон, куда мы тоже иногда выходили. Улеглись. Боимся и шептаться. И тут раздается тихий стук по стенке к соседнему вагону. Потом постучали более настойчиво. Мы оцепенели и покрылись мурашками. После очередного стука послышалось хихиканье.
– Милка! Это ты?
– Да, это я! – ответила Милка.
На станции Саксаульская мы расстались с товарником. Тогда Аральское море еще только начало усыхать и еще не отошло далеко от города Аральска. Картина безрадостная: полузатопленные сейнеры, увязшие в песке рыбачьи баркасы, людская очередь к цистерне с питьевой водой. Попасть в Нукус – главный город Каракалпакии – можно было только самолетом. На окраине Аральска среди песчаных барханов маленькое летное поле. У одинокого домика безмолвно сидящая очередь (прямо кадр из фильма «Белое солнце пустыни»). Мы в коротких штанах и рубашках сильно отличаемся от женщин Востока. Маленький самолет уже крутил пропеллером. Рейс один в день.
Грета велела нам оставаться на месте около домика, сама побежала к летчикам. Что она там наговорила? (Примерно так: мы – археологи, правительственное задание, нас срочно ждут на раскопках.) Случилось невероятное – нас взяли всех пятерых без очереди и без билетов. В самолете две скамьи по бокам мест на 10 – 12, в середине на полу приоткрытый люк, на нем лежала коза. Самолет очень долго и очень низко летел над морем. В щель люка видны были в воде темные спины больших, длинных рыбин. Среди местных пассажиров, видимо, привыкших к этому самолету, как к родному дому, завязалась драка. Коза заметалась и заблеяла, машину трясло, но мы благополучно долетели до Нукуса.
Дальше нас ждала встреча и работа с самоотверженным собирателем и знатоком народного искусства Каракалпакии И.В. Савицким (его именем уже давно назван музей); мы побывали в настоящей юрте у кочевников-скотоводов, скромных, приветливых людей; в Хиве жили прямо под открытым небом в архитектурных древних памятниках, много рисовали и писали этюды. Мы упивались свободой!
Осенью того же года в институте с большим успехом прошла выставка наших работ с награждением дипломами, ценными книгами и отправкой всех нас пятерых на студенческую конференцию творческих вузов. Счастливое время!
Ирина Иванникова (Рязань)Практикантка
В 1983 г. Вера окончила пятый – предпоследний – курс медицинского института. Когда началась обязательная летняя практика, первые три дня студентка провела в районной больнице (по протекции матери, работавшей там статистом). Но, желая самостоятельности, Вера устроилась медсестрой в участковой больнице соседнего села. До конца августа. Расчет был верным – и деньги заплатят, и практика зачтется. Только добираться приходилось долго. Впрочем, Веру – отличницу, претендующую на красный диплом, – дорожные трудности не страшили. Ей не терпелось получить новые практические знания и проявить себя во врачебном деле.
В августе, когда подруги уже отдыхали, Вера делала уколы и проводила физиопроцедуры всем болящим. Хотя в летнее время пациентов было немного, и Веру нередко отпускали пораньше. Но она не спешила уходить – вдруг кому-нибудь потребуется срочная помощь?
Вскоре такой момент настал. В больницу обратилась молодая женщина на последнем месяце беременности в сопровождении матери. Собственного роддома в селе не было, поэтому договорились о перевозке беременной в районную больницу (правда, не в ту, где работала Верина мать).
– Признаков родовой деятельности нет, – заключила дежурная акушерка, окинув пациентку беглым взглядом. – Так что, Верочка, отправишься с ними. Ехать совсем недолго: полчаса до железнодорожной станции, откуда заберет «джагá» – на ней минут пятнадцать до райцентра.
– Только халат сними, в машине пыльно! – добродушно посоветовала врач.
Вера послушно скинула белоснежный халатик, оставшись в коричневом сарафане в белый горошек.
– Может, взять с собой какие-нибудь медикаменты, инструменты?.. – растерянно предложила девушка. – Как-то неловко – с пустыми руками…
– Зачем лишнюю тяжесть таскать, беспокойная ты душа? Роды, что ли, собралась принимать? – Врач и акушерка хором прыснули от смеха.
Веру бросило в жар.
– Ладно, если тебе будет спокойнее, держи для блезиру! – Коллеги протянули девушке чемоданчик из коричневого кожзама с красным крестом посередине. – В тон к платью! – снова хихикнули коллеги.
Через несколько минут Вера со своей подопечной и ее матерью уже ехали в стареньком и неудобном «козле», который отчаянно подпрыгивал на ухабах. Вера с опаской поглядывала на беременную и ее огромный, трясущийся в такт машине живот.
– Вам… первые роды предстоят? – робко поинтересовалась практикантка, отметив молодость женщины. Вера помнила из курса акушерства и гинекологии, что первые роды длятся всегда дольше, чем последующие. Это немного обнадеживало.
– Нет, третьи! – с каменным спокойствием ответила беременная.
– Вы… хорошо себя чувствуете? – не унималась Вера.
– Да.
– Живот не болит?
– Нет.
Остаток пути молчали. Как же обрадовалась Вера, когда их ветхий «уазик» остановился у железной дороги! Страхи и опасения поутихли. Прибывших встретила начальница железнодорожной станции и, извиняясь, сообщила, что «джага» задерживается. Вера даже не представляла, что это за «джага» такая, но спросить постеснялась. Подопечная с матерью пошли на перрон и расположились там на скамейке. Вера последовала за ними.
Минуло полчаса, а «джаги» все не было. Молчание, к которому Вера успела привыкнуть за истекший час, было неожиданно прервано.
– Ой! – громко вырвалось у беременной, спина ее распрямилась, а плечи подались назад. – Мне надо в туалет!
– Нет, нет! – бурно запротестовала Вера, а у самой запульсировало в голове: «Все, рожает!»
Вслух выдала:
– Вам нельзя! Потерпите… немного!..
– Я не могу больше терпеть! – почти прокричала невозмутимая прежде пациентка, вскочила со скамейки и ринулась к ближайшим кустам. Вере пришлось броситься вдогонку. Следом, едва поспевая и тяжело дыша, побежала и мать.
Но… не успели. Верина подопечная, в спущенных до щиколоток исподниках, уже присела в придорожных зарослях. Вера нагнулась, чтобы помочь ей встать. Но тут произошло нечто. Из чрева беременной выпал сморщенный плод и повис на пуповине – всего в нескольких сантиметрах от земли!
Веру заколотило. Плохо совладая с дрожью во всем теле, она подхватила ребенка на руки. Синюшного, даже не закричавшего мальчика. Мать роженицы требовательно смотрела на практикантку.
– Но я… я не имею права, я еще не врач! – пролепетала Вера, лихорадочно соображая, что делать.
Шлепнула новорожденного по ягодицам (акушерки так часто делали, она видела). Ребенок скривил губки и подал слабый, но уже недовольный мужской голос.
У-уф!
Передав мальчонку бабушке, она бросилась к «уазику». К чемоданчику. Раскрыв его, Вера обнаружила лишь тонометр с фонендоскопом. Наудачу проверила боковые кармашки. В одном из них нашлись какие-то мутные флаконы с зеленкой и йодом, в другом – остатки шовного материала («Как раз – пуповину перевязать!»). Скальпеля в наличии, конечно, не было – пришлось довольствоваться ножницами, чудом найденными в бардачке у водителя.
Руки тряслись, и Вера никак не могла открыть склянку с йодом. В конце концов флакон лопнул в руках, и девушка обильно обработала вытекающим раствором ножницы и пуповину. Вера не любила акушерство, но отчетливо помнила, на каком расстоянии следует перевязать материнский и детский участок пуповины, где ее перерезать. В теории всегда все ясно. На практике же пришлось помучиться с выскальзывающими хирургическими нитками и неуклюжими затупленными ножницами.
Ребенка наскоро завернули в какое-то подвернувшееся тряпье. В этот момент к станции наконец подкатила «джага» – чадящий вчерную тепловоз. Представить эту «тарахтелку» в качестве пассажирского перевозчика было трудно.
Впрочем, и попасть внутрь «джаги» – тоже. Нижняя ступенька тепловоза находилась выше Вериной талии. Высоко задрав ногу, Вера совершила в воздухе не очень приличную, но единственно возможную комбинацию и под громкий хохот машиниста и его помощника с трудом подтянулась за поручни. Подобный подвиг вряд ли осилила бы ее подопечная, у которой все еще болтался между ног остаток пуповины. Трусы роженица потеряла то ли еще в кустах, то ли по пути и теперь не слишком успешно прикрывалась, наподобие юбки, засаленным одеялом из «уазика». Мужчины отнеслись к бедолаге и ее матери теплее, чем к молодой медичке, и ловко втащили обеих наверх.
Внутреннее убранство «джаги» оказалось даже плачевнее, чем внешнее. Помощник машиниста подбросил в смрадную печурку угля (а Вера-то думала, что работающие на угле поезда остались только в черно-белых кинохрониках!). «Джага» нехотя тронулась и расхлябанно застучала по рельсам. Стены вагона были в копоти, а пыхтящая печка в условиях летней жары создавала невыносимую духоту. На полу валялся какой-то инвентарный хлам. Присесть было не на что. Заметив в углу небольшой столик, Вера сняла с роженицы одеяло и укрыла пыльную поверхность наподобие скатерти. Пациентка расположилась на этом убогом лежбище, а Вера никак не могла привести мысли в порядок.