Mercedes в упадке, а его отправили посмотреть, какие команды пережили войну, и он, естественно, рад видеть меня живым и здоровым. Что стало с Alfa Romeo? А с Maserati? «Черт возьми, – сказал я сам себе. – Он вовсе не сломлен: он готовится взять реванш!»
Прошло семь лет, и в 1954-м в Монце мы встретились снова: Нойбауэр по-прежнему возглавлял «Серебряных стрел». И стал еще толще и еще более властным, чем когда бы то ни было. Из года в год я наблюдал за ним со все большим беспокойством: победа за победой, килограмм за килограммом, призовые за призовыми, Нойбауэр, Mercedes и Германия срослись для меня в единое целое, а неумолимый прогресс немецкого автопрома и воспоминания о победах Mercedes в 1914 и 1939 годах заставляли задаваться вопросом: «Если Нойбауэр не остановится, что нас ждет?» В 1955-м Mercedes ушел из гонок после двух побед на чемпионатах мира подряд: немцы отлично знали, как адаптироваться к новым правилам благодаря исключительным техническим возможностям, огромным экономическим средствам и гигантской промышленной мощи. В 1962 году Нойбауэру исполнилось 70 лет. Он руководил музеем, посвященным истории своей компании в Штутгарте, то есть оставался верен Mercedes всю жизнь, как подобает настоящему солдату. Я отправил ему поздравительную телеграмму, он ответил замечательным письмом. Поздравил я его и с 80-летием. Умер Альфред незадолго до своего 90-го дня рождения.
Несмотря на успехи Германии в гонках, нельзя утверждать, что тоталитарный режим больше благоприятствует развитию автоспорта, чем демократический. Сегодня мы видим, например, как активно прогрессируют английские, да и французские команды, в первую очередь благодаря конкуренции между производителями и помощи компаний, выпускающих комплектующие, а не политике государства и указаниям сверху. Как-то раз мы говорили об этом с одним из тех, кто стоял во главе английской нефтяной промышленности, одним из «мировых боссов». И он заметил: «Мы гордимся, что в последние годы вернули свои позиции в “Формуле-1”, как гордились, когда Jaguar не знал себе равных в “Ле-Мане”. И были бы счастливы еще больше, если бы смогли одерживать победы во всех гонках – и в “Формуле-1”, и среди спорткаров, и в GT, как долгие годы делала Ferrari». Я ответил, что достигнутые ими результаты полностью заслужены, учитывая, сколько сил они приложили. «А что касается политических режимов, – с улыбкой добавил этот приятный человек, – я скажу Вам так: никогда наша демократия не была столь эффективной, как во времена всем известного диктатора Уинстона Черчилля».
Теперь поговорим о политических причинах в широком смысле: они выходят на первый план, прежде всего, когда болид из определенной страны побеждает за границей. Могу сказать, что каждый раз, когда Ferrari одерживает победу не в Италии, я сразу получаю отдачу – и не только в техническом или коммерческом плане. В качестве примера приведу всего два эпизода. Как-то раз я получил письмо от двух молодых итальянцев, живущих в Канаде. Вот что они писали: «Синьор Феррари, победа Вашей машины здесь, в Канаде, вселила в нас смелость наконец признаться в баре, где мы бываем почти каждый вечер вот уже пять лет, что мы итальянцы. Нет, мы не скрывали свое происхождение, но, знаете, довольно трудно объяснить, что ты не такой, как некоторые твои соотечественники-эмигранты… А сейчас, когда все канадцы так восхищены Вашей победой, мы вдруг испытали гордость за то, что мы итальянцы. И, наверное, теперь чувствуем себя здесь уже не такими чужими».
К тому же победа в гонках может вызвать уважение иностранцев и их желание узнать о нас немного больше. Вот, например, письмо от других молодых людей, на этот раз – американцев. Такое трогательное. Я считал янки несносными, но письмо заставило меня изменить свое мнение. Несмотря на молодость, его авторы – гораздо более зрелые и чуткие люди, чем многие из тех, кого я знаю:
Синьор,
Мы уверены, что такие письма, как наше, Вы получали уже не раз. Многие люди наверняка благодарили Вас за то, что Вы дали миру, начав конструировать автомобили. И теперь мы хотели бы к ним присоединиться.
А пишем мы Вам вот почему. Как-то раз мы с ребятами-гонщиками сидели в баре, и тут вошел наш друг. У него есть своя гоночная машина, американская, навороченная. Он стал рассказывать о гонке, в которой только что участвовал на одной разбитой дороге на окраине города. О скоростях, об участках, где необходимо переключать передачи, и о всяком таком. Мы и рты пораскрывали. А потом хором спросили: «И кто победил?» На что наш друг коротко ответил: «Он был на Ferrari…» А что тут еще скажешь? На самом деле парень прямо обалдел: его машину – 4,6-литровку 1961 года выпуска – обыграла Ferrari 4,1 литра девятилетней давности!
Огромное Вам спасибо за создание такого автомобиля. Мы всегда будем гордиться тем, что в нашем мире есть человек, способный отдавать бо́льшую часть себя людям. Потому что, построив этот двигатель и эту машину, Вы, без сомнения, воплотили прекрасную мечту.
Вы сумели создать машину, по сути, из ничего – машину живую, с бьющимся сердцем – таким же большим, как у Вас.
В мире, наверное, нет другого имени, значащего так много для совершенно разных людей. И у каждого с ним связано что-то свое. У кого-то – гордость от владения такой машиной, у кого-то – уверенность в том, что совершенство существует, или радость вождения, а у Ваших конкурентов – страх и беспокойство. Ни одна машина на свете не способна взволновать пилотов и зрителей так, как Ваша.
Вы подарили миру автомобиль, носящий Ваше имя, автомобиль, который вызывает уважение, страх, радость и удивление.
Кто-то мечтал о такой машине, и Вы исполнили это желание, а у других – тех, у кого автомобили похуже, – теперь есть цель, к достижению которой стоит стремиться: когда-нибудь обладать Вашей машиной, non plus ultra[154]! А может быть, кому-то Вы бросили вызов: вот Ferrari, но достойны ли Вы ее водить?
Наверняка в Вашей жизни были и радость, и горе. Как и в любой другой. Но и после Вашей смерти Ваше имя и легенды о Ваших победах будут жить вечно.
Может быть, через много-много лет на какой-нибудь свалке мы найдем какую-нибудь Ferrari. И сделаем все, чтобы восстановить ее, завести, вспомнить время, когда Ferrari била все рекорды, и снова испытать те же чувства.
Иногда мы видим, как Ваш автомобиль берут, просто чтобы покатать красивую девушку, и нам это кажется неправильным. Потому что Ferrari нужно водить так, как она того заслуживает. Конечно, мы не имеем права судить. Судить можете только Вы, ведь Вы создали эту машину, и только Вы устанавливаете правила.
Мы слушаем рев Вашего автомобиля на холостом ходу, при разгоне, на скорости. Прислушиваемся к двигателю. И спрашиваем себя: хватит ли у него сил? Разве он не плачет в знак протеста? Нет! Он кричит от радости. Этот звук не сможет повторить ни один другой двигатель и не сможет сыграть ни один оркестр. Это симфония, которая дарит радость душе и освещает лицо улыбкой. Вот он, гоночный Ferrari – настоящая сокровищница звуков.
Мы не знаем, какие еще подобрать слова, чтобы выразить все, что мы чувствуем. Наверное, Вы посмеетесь над нашим письмом, а может, скажете, что все это ерунда, и мы только зря тратим Ваше время. Ну что ж.
Скорей всего, у нас никогда не будет своей Ferrari, а если все же и будет, мы вряд ли сможем считать себя достойными ее. Даже так: у нас никогда не будет настоящей машины, потому что ни одна машина не может считаться настоящей, если на ней нет эмблемы с гарцующим жеребцом.
Примите нашу искреннюю благодарность за то, что Вы сделали.
В конце письма стояли подписи: Лорен Лотц и Пол Р. Пелл, владельцы вышеупомянутого американского автомобиля.
Ну вот, наконец, мы и добрались до моральных причин. Не собираюсь никому навязывать свою точку зрения, но не могу не высказать мое личное мнение. Для начала хотелось бы ответить на вопрос, какие нравственные ценности несет в себе спорт в целом, и лишь потом переходить к автогонкам. Если вспомнить определение, которое спорту дал Панцини: «В этом слове – весь мир, со всеми его страстями и добродетелями. Даже о Боге невозможно выразиться столь же емко»[155], – то можно заключить, что спорт, как и любая другая деятельность человека, имеет черты и нравственности, и безнравственности.
Во всяком случае, именно этические причины лежали в основе разбирательства, в которое я был непосредственно вовлечен: о том происшествии стоит вспомнить, потому что оно весьма значительно. Споры возникли из-за атаки на меня на страницах газеты Osservatore Romano 9 июля 1958 года. В статье меня сравнили с Сатурном, пожирающим своих детей[156]: «Феррари – современное воплощение Сатурна: теперь он влиятельный промышленник, но детей есть не перестал. Как в мифе, так и в реальности. Последняя из его жертв – Луиджи Муссо, и вокруг Феррари снова и снова смыкаются ряды сочувствующих, произносящих слова соболезнования. Только у всех этих проявлений есть один недостаток: сколько бы раз эта история ни повторялась, никто не извлекает из нее должного урока, никто не в состоянии прислушаться к своим чувствами, к внутреннему голосу, который из глубин сознания взывает к нам и восклицает: “Хватит!”» Эта статья, озаглавленная «Сатурн нашего автопрома», заканчивалась так: «Дело не только в человечности, но и в разумности. Нравственности. Ведь стимулом для смертельно опасных гонок, кроме предполагаемой пользы для науки и прогресса, является промышленная, экономическая выгода, что превращает хронометр, отсчитывающий количество жертв, в рекламную уловку». В октябре следующего года в газете Civiltà cattolica вышла статья иезуитского священника Леонардо Адзоллини под названием «Бессмысленная резня». Среди прочего там говорилось следующее: «Все гонки, и на трассе, и на дорогах общего пользования, как бы они ни были организованы, нужно запретить».