Мои великие люди — страница 40 из 52

Никто, кроме Вовки, не разделяет с Людкой ее радости. Светка Шипонкина подходит к ней:

— А кого ты с собой возьмешь? — Вздыхает: хочет, наверное, чтобы ее взяли, а не надеется.

— Вовку возьму, сама себя и дядьку Петю.

А из проулка уже слышится ржание Снежка, стук копыт и дребезжание брички.

Бабушка выносит кувшин с борщом, бутылку с молоком и блюдо картошки, укладывает все это на повозку, укрывает сеном. Дядя Петя усаживает на передке Людку и Вовку, сам вспрыгивает, дергает вожжи. Поехали!

Теленок смотрит печально на отъезжающих — не хочется ему без них оставаться. И Тютик сиротливо сидит у крыльца. Вовке жаль их.

— Ты не скучай без нас, бычок! Ешь травку! И ты, Тютик, не скучай!

— Где уж им скучать! — смеется бабушка. — Хоть отдохнут без вас. Совсем замучили.

Но теленок их провожает жалобным «му-у-у», дескать возьмите с собой. И не сводит глаз до тех пор, пока они не скрылись за углом. Тютик бежит следом, но где ему за Снежком угнаться, остановился и заскулил. Светка Шипонкина и Морозенок вот-вот заплачут.

— Не скучайте без нас! Скоро приедем…

Клевачий петух чуть-чуть не попал под колесо, захлопал крыльями, закричал: «Ай-я-яй, спасите» — и скрылся в своем дворе. Чьи-то гуси, вытянув шею, отходят в сторону. Телята вскакивают и убегают от страха. Даже коровы на выгоне уступают дорогу.

Хорошо ехать на бричке. Снежок бежит и всех прохожих перегоняет. Собак можно не бояться. Вот какая-то лохматая шавка выскочила из подворотни и сказала: гав-гав! И Людка ей сказала «гав-гав» и высунула язык. Наверное, обидно собаке стало, — как сорвется она с места да за ними, старается цапнуть за колесо. И пусть за колесо цапает — ни капельки не больно.

Вот кто-то скачет на коне по улице. И Снежок ржет приветливо — наверное, своего друга узнал, по которому соскучился. И всю дорогу, пока едут по Дивному, какие бы лошади ни попадались навстречу, Снежок с каждой здоровается, приветствует громким ржанием — наверное, все лошади ему здесь знакомы.

Проехали большую-большую хату, из которой слышится звон железа. Вовке сказали: это кузница. Вдруг чем-то запахло. Сказали: пахнет жомом. Удивился:

— А почему этот джем так плохо пахнет?!

Засмеялись:

— Не джем, а жом. Его коровки едят…

Проехали мимо силосной башни, коровника, птичника и конюшни. Миновали колхозную пасеку с маленькими домиками для пчел. И вот впереди уже никаких домов нет — только поле с тракторами, речка, чибисник, а за ними — колхозные сады и лес, откуда слышны пение соловьев и кукование кукушек.

— Дядь Петь, дай я буду править! — Людка берется за вожжи. Вовке тоже хочется править, она не дает: — Ты не сможешь. Ты не умеешь «р» говорить. Вот смотри! Тр-р-р-р! — Людка натянула вожжи, и Снежок остановился. Сказала: — Но-о! — и Снежок пошел. — А ну-ка, ты попробуй!

Уцепил Вовка вожжи, тянет изо всех сил на себя, стараясь так же, как Людка, остановить Снежка:

— Тл-л-л! Тл-л-л!..

А конь идет, не останавливается.

— Вот видишь, вот видишь! — Людка отбирает вожжи. Вовка не перечит: ему ли править конем, если он не умеет «р» говорить.

Однако для огорчения нет времени. Трактор, настоящий трактор приближается к ним. Сначала он был маленький, как Вовкин, игрушечный, что остался дома, но чем ближе подходит, он растет все больше, и вот, огромный, не переставая гудеть, он останавливается неподалеку от них. Из кабины выглядывает дядя Витя. Он что-то кричит, но ею не слышно, машет рукой, подзывая к себе.

Страшно подойти к трактору, такой от него шум идет. Но велико у ребят желание прокатиться. Они спрыгивают с телеги на мягкую вспаханную землю, бегут, крича что-то восторженное, непонятное даже самим. Оглядываются на дядю Петю, ждут нетерпеливо, чтобы он их подсадил.

На дядькиных сильных руках сначала Вовка, а за ним и Людка взлетают прямо в кабину. Кажется, что под ногами ходит что-то живое, ворочается и дрожит.

Уселись — Вовка возле дяди Вити, Людка у окошечка.

— А ну, держись!

Что-то живое в тракторе рванулось и повезло.

— В тракторе лошадиные силы! — кричит Людка в ухо Вовке. — Не веришь? Сейчас папка скажет. Папа, сколько в тракторе лошадиных сил?

— Восемьдесят…

Вовка удивлен: так много! И где они только умещаются! Он не сомневался, что в тракторе сидит что-то живое, но даже и предположить не мог, что в нем лошади. Но, видимо, они не такие, как Снежок, а маленькие-маленькие, иначе трактор был бы большой-пребольшой, как колхозная конюшня.

Восемьдесят! Вовка умеет считать только до десяти, а восемьдесят — это, наверное, много. И как только дядя Витя справляется с ними! И наверное, эти маленькие лошадки очень сильные, если такой большой трактор везут, да еще их троих, да еще большую сеялку с двумя дядьками тянут. И не оттого ли такой страшный шум в тракторе, что в нем фыркают эти самые восемьдесят лошадей, ржут и стучат копытами.

Все дальше и дальше отъезжают от Снежка. Снежок все меньше и меньше. Вот таких маленьких Снежков, пожалуй, много бы в трактор вместилось. А поле вокруг лежит большое и просторное, по нему ходят черные грачи.

Трактор развернулся, и Снежок снова начал расти.

— Р-р-р-р… — поет трактор. Нравится Вовке этот ровный звук, и он начинает вторить:

— Л-л-л-л… Р-р-р…

То ли кажется ему, то ли действительно у него получается, как у трактора. Кричит, обрадованный:

— Людка! Я научился «р» говорить! Слушай!

— Не пойму… Давай еще!

— Л-л-л-л… Р-р-р… Л-л-л…

— Да это не ты! — Людка не верит. — Это трактор…

— Нет, я! Л-л-л…

Теперь ничего у него не получается. А ведь только что умел «р» говорить, умел, не хуже трактора! Надо еще немного поучиться!

Только подстроился под гудение машины, как вдруг под рукой у дяди Вити что-то щелкнуло, и трактор остановился, а потом еще что-то щелкнуло, и стало тихо-тихо. Вовка даже в ухе поковырял от неожиданности — показалось ему, словно бы из ушей что-то выпало, и стали опять слышны соловьи и кукушки. Множество голосов доносится — и с поля, и с лугов, и с неба.

— Тюр-ри-ли, тюр-ри-ли! — звенит невидимый в небе жаворонок.

— Кр-р, кр-р! — перекликаются грачи.

— Подь-полоть, подь-полоть! — зазывает перепелка.

— Чьи-вы, чьи-вы!.. Брек-ке-ке, брек-ке-ке! — летит с чибисника.

На чибиснике стаи гусей, бегают жеребята, блеют овцы, мычат коровы. Высокая трава. Цветы. Приволье. Вблизи все еще интересней, чем виделось с горки, от бабушкиной хаты, манит неудержимо!

Но пережитое впечатление так велико, что ребята не могут не подивиться еще раз на могучую машину, с которой только что сошли.

— Когда вырасту — буду трактористом, как дядя Витя! И все запашу кругом! И везде клубнику посажу!

— И я буду клубнику сажать! А еще я буду звеньевой, как мамка!

И скорей, скорей, пока дядя Витя обедает, они начинают рвать цветы, ловить бабочек, разглядывать норки, ползающих насекомых.

— Ой, веретеничка побежала! — Людка подкрадывается и — раз! — что-то прихлопнула в траве. Шарит осторожно, потом берет что-то и приподнимает двумя пальцами: — Убежала, а хвостик отдала. Гляди, он еще живой! Не бойся, хвостик не кусается. Пусть тут лежит, ящерка придет и заберет.

Только дорогу перешли, и Вовка видит: сидит на кусте какое-то чудо-юдо — не бабочка, не птица — крылышки будто из стекла, глаза большие. Ух ты! Чудо-юдо испугалось и перелетает на другой куст. Вовка подкрадывается, и цап его за крылышки:

— Людка, Людка! Я вертолетика поймал!

— Ух какая красивая стрекоза! Отпусти, она жить хочет!..

Разжал Вовка пальцы, полетел вертолетик куда-то за речку.

— Др-р, др-р… — донеслось с того берега.

— Это ж он, который у бабушки на огороде ночью пилил! Дергач! Хотя бы поглядеть какой! — Вовка бежит на мост. И тут кто-то над ним как крикнет:

— Чьи-вы, чьи-вы?

Поднял голову, а это птица. Он-то думал, что человек кричит.

И что ей от него нужно? И в чем он перед ней провинился? Кружит над ним, то взвиваясь, то падая вниз, — будто пугает, что клюнуть хочет.

— Не ходи туда! — испуганно шепчет Людка. — Чибис гнездо охраняет. Смотри, он шапку-то с тебя снимет!

Нет, не намерен Вовка отдавать чибису свою синюю бескозырку, на которой написано: «Моряк».

— А я ему как дам палкой!

Испугался чибис, улетел, и теперь его крик еле доносится с дальнего болота.

Вдруг кто-то заквакал в камышах:

— Ква, ква!.. Брек-ке-ке, брек-ке-ке!

Крик подхватили и вблизи и вдали — зазвенело по всему берегу, по всем болотам. Вовка замирает, удивленный:

— Кто это?!

— Эх ты, лягушек испугался… Да я им сейчас! — Людка побежала по берегу, а у нее из-под ног будто камни в воду сыплются: бултых, бултых, бултых! Вовка догоняет Людку, и вот они уже бегут, кто кого перегонит, а лягушки, переставая квакать, спасаются от них в воде: глазастые, большеротые, серые и зеленые, маленькие и большие — всякие. Теперь Вовка знает, кто это на чибиснике «брек-ке-ке» кричит.

Вдруг видит: из-за кочки выползло что-то непонятное, какой-то живой клубок. С одной стороны глянуть — будто бы лягушка, глянуть с другой стороны — будто бы змея.

— Людка, скорей, скорей! Гляди, сам не знаю что! Еще чудо-юдо, бяка-закаляка.

— Змея! Убей ее палкой!

Вовка пятится: а вдруг укусит. Боится, но ему стыдно признаться в этом. Говорит смущенно:

— Змеев я могу убивать только убитых. Вот я сейчас камнем ее!

Бух — кочкой по чуду-юду, рассыпалась кочка. Глядь, и с чудом-юдом что-то случилось: одна половинка юрк в кусты, а другая половинка прыг в воду.

— Дядь Петь, дядь Петь! — кричит, захлебываясь от изумления, Людка подъезжающему к ним на Снежке дяде. — Змея лягушку в роте держала. А Вовка как даст камнем! Лягушка и выпала, да как сиганет в речку! Ха-ха-ха, ну и чудо!..

Дяде Пете тоже смешно:

— Не дали ужу пообедать. Вон он пополз — два желтых фонарика на голове. Пусть живет, он безвредный… И лягушку спасли.