После с дядей Колей на лугу мы прыгали через колючки, жгли костер и через него тоже прыгали. А когда устали, повалились в траву, лицом к небу и раскинув руки. Летели облака над нами, грело солнце. «Дети, а давайте кататься на облаках! — предложил дядя Коля. — Чур, мое вон самое большое!» Мы с Юркой тоже выбрали по облачку рядом с дяди Колиным, чтоб не скучно было. «Полетели!» И нам показалось, что мы и на самом деле летим.
С легкой руки дяди Коли катание на облаках стало игрой моей ребячьей компании, сложившейся вскоре. А на чем еще было нам кататься? На лошадях? Но нам их еще не доверяли. Да и заняты они были: таскали плуги и бороны, лобогрейки, волокуши, не вылезали из повозок с зерном и сеном. И мы, набегавшись в лапту, в ло́вушки, в прятки, наигравшись в городки, клёк, кол-да-муху, в шары, в ко́зны, всей ребячьей ватагой валились у стогов сена, у пригорков и просто на лугу и, глядя в небо, разбирали облака: «Чур, мое это!» «А это вон, чур, мое!» Частенько у нас из-за облаков возникали споры и потасовки. Ленька Конопатый, Санюра Пузан, Пашка Немой, Панька Музыкант, Минька Чапура — этим подавай самое большое облако. Особенно Чапура был вредный: захваченного облака ни за что никому не уступит, а будешь спорить, так не возрадуешься, надает оплеух, а то и нос расквасит, все равно облако свое отвоюет. Делим мы вот так облака, а они плывут, плывут. Их ведь не привяжешь. И приходится смиряться. Делаешь вид, что уступаешь облако Чапуре, но именно только делаешь вид, а сам-то не на том маленьком, какое тебе досталось, все равно, втайне от своих приятелей, на самом большом облаке плывешь…
Ныне всякий раз, когда вижу над головой летящие белые облака, я вспоминаю друзей по детским играм, всю нашу сельскую ребячью вольницу, когда мы, вырвавшиеся из-под присмотра нянек, отцов и матерей, если кому и принадлежали, то только солнцу и ветру, травам, цветущему лугу и неоглядному степному.