Как и обещал, о беседе с Владимиром Алексеевичем я поведал Глазунову. Разговор вышел натянутым, сумбурным. Илья Сергеевич говорил обиженно, раздраженно: «Он меня оклеветал. За что, не пойму?»
Когда я попытался смягчить его гнев, оборвал меня на полуслове: «Ладно, не лезь, мы сами разберемся».
Да, видно, не разобрались. Я понял это, когда спустя полгода Москва прощалась с Владимиром Солоухиным. Мне было до слез обидно, что два человека, которых я очень любил, единомышленники в своем подвижническом служении России, разошлись в разные стороны. Обидно, горестно, тяжко. Но судить кого-то из них я не имею права. Да и никто не имеет на этой грешной земле.
Отпевали Владимира Солоухина в храме Христа Спасителя, это была первая заупокойная служба в возрожденном святилище. Служил сам патриарх. Я стоял у гроба, смотрел на умиротворенное лицо любимого писателя, и страшная догадка молнией сверкнула в голове: «А не ускорила ли приближение смерти та самая „главная“ книга, над которой он бился больше тридцати лет? Может быть, эти последние полгода после ее выхода и тот тяжелый разрыв с другом мертвой тенью накрыли не только душу, но и плоть его? И он все думал, горевал, вспоминал, оглядывался, сомневался, верно ли поступил?»
На отпевании Солоухина была вся Москва.
Илью Глазунова никто не видел.
Эта драматическая история была опубликована в газете «Вечерний клуб», выходившей в Москве в 90-е годы. Вскоре в этой же газете журналист Лев Колодный напечатал отклик на мой материал.
Глава 20. Лев Колодный «Два пула соли на одну рану»
(Ответ на публикацию Феликса Медведева)
В статье «Два пуда соли съели они за 35 лет и…» Феликс Медведев в «Вечернем клубе» рассказал о разрыве Ильи Глазунова с Владимиром Солоухиным, произошедшем незадолго до смерти писателя. Причиной конфликта стала книга «Последняя ступень».
Оскорбленный Глазунов не захотел говорить с Медведевым на больную тему, убежденный, что бывший друг его оклеветал. Владимир Солоухин огорчился этой реакцией, поскольку считал, что поведал все, как было, «да и выведен-то мой герой чистым гением».
Как говорил Владимир Алексеевич: «Может быть, его задело, что герой книги слишком уж яростный антикоммунист. А может, намек на связь с КГБ».
Предстать яростным антикоммунистом Глазунов готов (и прежде, и теперь) пред кем угодно, это его не шокирует. Дело в другом. Хотел бы я знать, как бы отнесся писатель, если бы вышла в свет книга близкого ему человека, где бы утверждалось, что он не только служил солдатом кремлевского полка, секретарем Союза писателей, членом редколлегии «Литгазеты», но и… агентом Лубянки. Неужели бы это его не огорчило?
На выдуманной «связи с КГБ» я хотел бы подробно остановиться и дать свою «версию одного разрыва». Сделаю это, основываясь, в частности, на малоизвестных фактах и документах той самой организации, агентом которой писатель без всяких оснований представил своего героя, прототипом которого послужил знаменитый русский художник. Это необходимо, его честь и достоинство требуют опровержения.
Последняя ступень непорядочности
Статья «Два пуда соли…» проиллюстрирована репродукцией известного портрета Владимира Солоухина кисти Ильи Глазунова, датируемого 1984 годом. В тот год, когда писатель позировал другу, где-то в тайниках хранилась размноженная на машинке рукопись «Последней ступени». Она представлялась среди других его сочинений кому «церковью, венчающей деревенский пейзаж» (поэтессе Красновой), кому «водородной бомбой» (Леониду Леонову). Им и кое-кому еще автор доверительно дал почитать роман. А вот лучшему другу-наставнику сокровенное не показал. Почему? По ясной теперь причине. Не хотел давать в руки «агента КГБ» взрывоопасную рукопись. Но дружил с ним, ходил в Калашный, сиживал часами в гостеприимном доме, наконец, позировал…
Что подразумевает Солоухин под «последней ступенью», послужившей названию книги?..
Наставляя известного публициста, обращая в свою веру, фотохудожник внушает ему: «мы дураки», что воевали с Гитлером. Оказывается, четыре года боролись не с оккупантами, лютыми врагами, пытавшимися превратить русских в рабов. Нет, «…нас гнали в огонь против железных рыцарей, идущих нас же, дураков, вызволять из беды». Мог ли такое сказать прототип – «блокадник», на глазах которого от голода и холода мучительно погибли отец, мать, бабушка?
Это лишь одна ступень лестницы познания, на которую Солоухин поднялся при помощи друга. Восходя по ней, он из атеиста превращается в христианина, из коммуниста – в монархиста с билетом члена КПСС, из интернационалиста в – юдофоба, начавшего считать евреев среди друзей и членов московских творческих союзов. Наша Победа представляется победой… гнусных евреев: «Они победили, как всегда, чужими руками и чужой кровью, главным образом опять же российской». Надо ли это опровергать?
На самой «последней ступени», давшей название книге, не только говорят о судьбе России, Боге, монархии, но и борются с режимом под лозунгом «Кровь и ненависть!». И в тот самый кульминационный момент, когда Солоухин намерен выполнить задание друга – «создать цепь, звено к звену», чтобы противостоять коммунизму, он узнает поразившую его весть: наставник-то – агент КГБ! И провокатор, подставляющий писателя под удар. Его отводят из-под этого удара служители церкви, проинформированные некими «хорошими людьми».
– Да нет! Да как же? Не может быть!
– Может, Владимир Алексеевич, все может быть. К сожалению, так и есть…
Какой это «намек на связь с КГБ»?! Да тут открытым текстом сказано: герой книги черный человек, бежать следует от него подальше.
Но Владимир Алексеевич, поставив точку в романе, не убегает, поверив доброжелателям в 1976 году. Он явился к нему на день рождения весной 1995 года, чему я был свидетель, благодарил за дружбу, без которой, оказывается, не было бы его знаменитых «Черных досок», «Писем из Русского музея». И в это самое время тайком от Глазунова готовил к выходу в свет «Последнюю ступень»! Как это понять?
Я как биограф, автор выходящей в свет книги «Любовь и ненависть Ильи Глазунова», утверждаю: на эту последнюю «чекистскую» ступень, как и на антисемитскую ступень, Владимир Солоухин поднялся самостоятельно, идейно созрел без помощи бывшего друга и его покойной жены. Им он клянется в вечной преданности в финале «исповедального романа».
Да, два пуда соли съели вместе за 35 лет дружбы писатель и художник, как подсчитал Феликс Медведев. Эти-то самые два пуда и насыпал Владимир Алексеевич на старую рану Ильи Сергеевича.
Дружная кампания клеветы
Солоухин не первый, кто наклеил на лоб друга ярлык чекиста, загримировав его в романе под «фотохудожника Буренина». В том самом 1976 году, когда он сочинял роман, Глазунов переживал драму. Он боролся в западногерманском суде против издательства, опубликовавшего в переводе с английского книгу американца Джона Баррона «КГБ». В ней-то впервые публично и утверждалось: Глазунов – агент КГБ. Она вышла в ФРГ, когда там с триумфом проходили выставки художника, когда его принимали в домах первых лиц Западной Германии, когда ему позировала жена Вилли Брандта. Вот тогда германские газеты, основываясь на утверждении Джона Баррона, начали шумную кампанию против триумфатора и принимавшего его лидера социал-демократов.
В кампанию втягиваются наши диссиденты, жившие в Западной Европе. Они публикуют против художника гневное открытое письмо, перепечатанное газетами. В эфире имя Глазунова склоняется «Голосом Америки» и «Свободой». Как же, ведь под письмом стоят подписи известных бывших деятелей культуры СССР. Вот их имена – Галич, Гладилин, Коржавин, Максимов, Некрасов, Шемякин… В суд поступает заявление искусствоведа Голомштока, признанного за границей эксперта по тоталитарному искусству, где тот пытается доказать то, о чем вкратце помянул автор «КГБ».
Вот со сколькими противниками пришлось бороться одному Глазунову. Родное государство не поддержало. Посол СССР в ФРГ умыл руки, настойчиво советовал, в сущности, приказывал не затевать процесс. Художник оказался одним воином в поле, где так много насчитывалось противников. Буржуазный суд впервые не только принял иск советского гражданина, но и полностью его оправдал, обязав вымарать из «КГБ» компрометирующие строчки. Что и было сделано. Скандал погас. Но дым от того давнего пожара по сей день тянется по Москве, что доказывает выход в свет «Последней ступени».
Диссиденты, подписавшие письмо, друзьями Глазунова никогда не были, а Солоухин был. Баррон и Голомшток не знали обстоятельств жизни художника, недоумевали, почему его выпускают в Париж и Рим, куда инакомыслящим дорога была наглухо закрыта. Они находили этому факту объяснение в несуществовавших «связях с КГБ».
Солоухин в отличие от них хорошо знал, какие мучения пережил на пути к признанию Илья Глазунов, как и при каких обстоятельствах выезжал за границу по приглашению глав правительств и государств, известных мастеров культуры. Знал, но, как диссиденты, заподозрил в «связях»!
Никому из советских живописцев не доводилось писать портреты Патриарха всея Руси и Папы Римского, первых лиц Франции, Западной Германии, королей Испании, Швеции, великого князя Люксембурга, президентов Италии, Финляндии, Чили, премьеров Индии, Дании, Кубы, генерального секретаря ООН, послов многих стран, великих артистов и писателей. Кто еще открыл столько выставок в столицах Западной Европы? Кто десять раз выставлялся в Манежах Москвы и Питера? Причиной всему этому ТАЛАНТ Глазунова, а не мифические «связи с КГБ».
КГБ «сигнализирует»
Хочу представить читателям два документа Лубянки, которые опровергают домыслы диссидентов и бывшего друга. Оба составлены искусствоведами в штатском, подписаны шефами КГБ – здравствующим Семичастным и покойным Андроповым.
Первое письмо появилось после закрытия летом 1964 года выставки в московском Манеже, последовавшего за публикацией письма-доноса членов партбюро МОСХа в «Вечерней Москве». В тексте, адресованном инстанциям, выражалась резкая критика картин Глазу