– Несмотря на то, что предлагаемый к публикации из вашего архива текст – это личные впечатления жены Капабланки и что, в общем-то, это не шахматный текст, – все равно это очень интересный материал. Ведь имя Капабланки, как мы говорим, вписано золотыми буквами в историю шахмат, в мировую культуру. Так же, как и имя его вечного соперника и тоже героя этих воспоминаний – русского шахматиста Александра Алехина. Описываемое в мемуарах время – 30-е годы прошлого века, это время соперничества двух, теперь уже всем ясно, величайших шахматистов всех времен и народов. Интересен и сам повод для воспоминаний – знаменитый Ноттингемский турнир.
– Для вас, Анатолий Евгеньевич, человека, который знает о шахматах если не все, то почти все, в этом тексте есть что-то новое?
– Да, есть. Я, например, не знал, что Сталин интересовался шахматами. Вообще почти ничего не известно об отношении Сталина к шахматам. Есть какая-то партия, которую якобы провели между собой Сталин и Ежов. Не помню уже, каким цветом играл Сталин, каким Ежов, но, конечно, победа досталась вождю народов. То, что шахматами увлекались Ленин, Горький, Богданов, – это известно, поэтому описываемый в мемуарах эпизод почти сенсационен.
– Ольга пишет, что в турнире активное участие принимали русские шахматисты. Выходит, русская шахматная школа показывала свои возможности уже в 30-е годы, а нынешнее лидерство – и ваше, и Каспарова, и других наших соотечественников – подтверждает это.
– Да, я согласен, русская школа намного продвинула вперед шахматную науку и практику. И дай-то бог, чтобы и сегодня все чаще и чаще рождались в России шахматные таланты. Правда, хочу заметить, что Ольга Кларк имеет в виду имена шахматистов, которые родились еще на территории бывшей Российской империи. Скажем, русскими она считает и Тартаковера, который жил в Варшаве, и Боголюбова.
– Интересны, мне кажется, абзацы, посвященные юному тогда Михаилу Ботвиннику, которому Капабланка предсказал блестящее будущее.
– Мне показалось, что Ботвинник в мемуарах проходит все же стороной. Ведь в тот момент страсти разгорались вокруг других имен – Алехина, Капабланки и Макса Эйве, который на недолгое время стал тогда чемпионом мира. Но, несомненно, даже в этих коротких заметках молодой советский шахматист выглядит весьма перспективно.
– Меня поразила такая деталь: Капабланка совершенно не готовился к турнирам. Как это понять?
– Он действительно не так много работал, но его фантастические способности помогали ему без анализа выигрывать сложнейшие партии и при этом не чувствовать опасности.
Еще раз хочу подчеркнуть, что даже для меня, хорошо знающего историю шахмат и биографию Капабланки, мемуары его вдовы Ольги Капабланки-Кларк представляют несомненный интерес.
Я увидел своего кумира, мягко говоря, иными глазами.
1989
Ольга Чегодаева на полвека пережила шахматного короля. Она скончалась в 1994 году в Нью-Йорке в возрасте 95 лет.
Глава 22. Фантомное интервью с Гретой Гарбо
«Я люблю русскую водку…»
В один из приездов в Нью-Йорк я позвонил Ольге Чегодаевой. Вдова поминала своего адмирала Кларка, после смерти которого прошло немало лет. Купив огромную черную розу, я примчался в дом номер 58, что на углу Легсингтон и 58-й улицы. Удивился, что Ольга одна: то ли гости еще не пришли, то ли уже разошлись. За бутылкой шампанского хотел уж было расспросить поэтессу о ее родственнике, русском поэте Городецком… Но неожиданно Ольга заговорила о советском кино, о том, знают ли в Союзе западных актеров. Я назвал имена Монро, Тэйлор, Лоллобриджиды, Габена.
«А Грету Гарбо знают в России?» – вдруг спросила Ольга. «Конечно, знают», – самоуверенно ответил я. «А знаете ли вы, молодой человек, что эту знаменитейшую актрису Голливуда уже полвека никто не видел, что она прячется от людей?» Я не предполагал, какой сюрприз через минуту преподнесет мне моя знакомая.
– Вот бы взять у нее интервью! – мечтательно произнес я.
– Что вы, она не терпит журналистов и в свое время встречалась с ними только по настоянию продюсеров. Право, не знаю, как бы она поступила с вами, ведь вы особый случай. Вы из Союза, Горбачев стал и нашим кумиром. И потом, Грета Гарбо дружит с русскими. Да вот и я русская… – как-то интригующе произнесла Ольга Евгеньевна. И тут же добавила: – А о чем бы вы спросили Гарбо, если бы случай дал вам возможность увидеть божественную?
Я немного растерялся от такого поворота беседы, но только на секунду. Ибо в следующее мгновение под влиянием уже третьей бутылки шампанского (надо отметить, что поэтесса Кларк любила этот напиток) я брякнул: «А пьет ли она русскую водку? Кстати, я подарил бы ей бутылку „Столичной“, купленную в Елисеевском магазине на Тверской». И кивнул на сумку, где и впрямь лежал заветный сувенир.
Когда я это произнес, Ольга привстала с кушетки и, слегка пошатываясь, вышла из комнаты. «Я на минуту», – бросила она. Вернувшись, Ольга поставила на стол очередную бутылку шампанского и изрекла: «Я только что разговаривала с Гарбо. Да, да, не делайте больших глаз, мы давно дружим, и я, уважая вас как частицу России, задала ей ваш вопрос».
Боже, что со мной произошло в ту минуту! Весь хмель вылетел у меня из головы. Но я все еще не понимал, розыгрыш это или правда. Как она могла задать вопрос и получить так быстро ответ, ведь в доме мы были одни. «Она пьяна», – не без оснований решил я.
– Так вот, я только что говорила с Гретой, сегодня она, как и вы, моя гостья, пришла почтить память моего адмирала. Она в соседней комнате. Я рассказала ей о вас и задала ваш вопрос. Вопрос ей понравился, и, хотя Гарбо принципиально не общается с журналистами, ради меня она переступила через табу и сказала несколько фраз:
«Я люблю русскую водку, к которой меня пристрастила моя русская подруга Валентина Шлее. Я даже пила ее в компании с Уинстоном Черчиллем. Это было уже после победы».
Ошеломленный, я был в ту минуту самым счастливым, самым удачливым журналистом на свете. На мои вопросы отвечает сама Грета Гарбо. И меня понесло: – А можно ли еще спросить кое о чем? – Ну что вы, Феликс, конечно же, нет. Гарбо не встречается с репортерами, а это уже интервью. Исключений она не делает. Ведь ваш вопрос я задала в качестве шутки. Кстати, доставайте-ка вашу «Столичную», мы откроем ее с Гретой как-нибудь в другой раз и снова вспомним о России. Дай-то ей Бог.
Я рванулся к сумке, извлек бутылку и поставил на стол. И, опомнившись от волнения, спросил, где же Гарбо и нельзя ли хотя бы ее сфотографировать.
– Она здесь, в соседней комнате, прямо за вашей спиной, – невозмутимо ответила Ольга. – Но она абсолютно никому не показывается.
– Скажите, что с ней? Почему она сторонится людей? Может быть, она больна и ее отчуждение – шизофрения?
– Я не врач, а ее подруга, и я не думаю, что это болезнь. Я знаю одно: Грета всегда была чистой и целомудренной. Никогда в жизни она не делала лишних движений, которые могли бы обратить на нее внимание других. Она с молодости, даже еще раньше, с детства, знала себе цену. Сойдя с экрана, покинув Голливуд, Гарбо сторонилась журналистов, считала, что ее роли говорят лучше любого интервью. Общалась только с теми, кого сама выбирала для общения.
Через полчаса я покинул гостеприимную обитель моей нью-йоркской подруги. А на другой день улетел в Москву.
1989
Вскоре я узнал о смерти Греты Гарбо. Она умерла 15 апреля 1990 года в Нью-Йорке в возрасте 84 лет.
Глава 23. Джуна Давиташвили: творец чуда
«Человек ждет только чуда».
Без ее имени непредставима эпоха. Точнее, последняя четверть XX века. При переходе от советского к российскому, от социализма к капитализму сдвинулись целые пласты общественного сознания. Сколько имен кануло в бездну, сколько звезд навеки потухло. И только самые яркие продолжают светить людям, и только самые сильные натуры продолжают волновать новые поколения. Среди этих немногих и легендарная, непотопляемая Джуна Давиташвили, волшебница, поэт, художник, музыкант, ученый, чьи заслуги признаны 129 академиями мира.
Она царица ассирийских общин всего мира, президент Международной ассоциации традиционной и альтернативной медицины, кавалер почетнейшего ордена «Дружбы народов». Она – при ООН, при ЮНЕСКО, при правительстве, при мэрии, при… Перечислить все невозможно. Одним словом, она – феномен «Д», и о ней столько написано, что, кажется, уже все знают всё. Но я уверен, не все и не всё.
О ночных посиделках
…О, эти ночные посиделки на Арбате, собиравшие знаменитых и именитых. Вокруг дымящегося чана с картошкой, чая с пирогами, пахлавой и вареньем. Разносолами, закусками, горячим супом с укропом и кинзой. Водкой и вином, но в меру. Уже приговоренный, но не знавший об этом, приходил Андрей Тарковский. Сохранился снимок: Джуна делает над головой своего друга волшебные пассы. Она твердила ему: «Не уезжай, я помогу тебе». Но…
Как всегда, улыбавшийся, рафинированный, пахнувший тонкими мужскими духами, уединялся с Сивиллой другой знаменитый Андрей – Вознесенский.
Андрей Кончаловский, тогда еще свой и свойский, советский, московский, «мосфильмовский».
Прибегал еще «ласковомайский», но уже тогда представлявшийся племянником Горбачева и уже тогда с какими-то немыслимыми ксивами Андрей Разин.
Это только Андреи, да всех и не перечтешь. А Евгении, Эльдары, Ираклии, Александры… Фамилии поставьте сами. Несложно.
Визитеры: Федерико Феллини, Настасья Кински, Ричард Гир, Марина Влади, Бисер Киров, Святослав Рерих, Артур Кларк, Габриэль Гарсия Маркес, Норман Мейлер.
А уж генералов, маршалов, кремлевско-политбюровских бонз, подъезжавших на шикарных черно-лакированных лимузинах, с трудом продиравшихся меж закоулистых арбатских дворов, не счесть.
Гости приходили и исчезали, закат сменялся восходом, летели правители и правительства, хоронили почивших в бозе генсеков, взрослел на глазах любимый и единственный сын и надежда – Вахо, но церемониал в доме оставался неизменным: все вертелось вокруг этой хрупкой стройной женщины, исполнялись ее прихоти, приказы и желания. Все любили ее. Многие, наверняка, искренне.