Понятно, что коль скоро их хасидизм был связан с чудесами, то уже верили и в волшебство, и в нечистую силу, в метательниц карт и цыганок и прочих, умеющих читать по руке, и т.д., и т.п.
Действительно, на киевских улицах часто встречались цыганки. Они останавливали еврея побогаче, обычно хасида, и предлагали показать руку, что тот без колебаний тут же делал. Цыганки смотрели на руку и говорили, что случится с хасидом.
Жил в киевском предместье некий больной шейгец, маг и кудесник, и евреи приходили к шейгецу, прося вылечить жену или детей или сказать, где спрятано ворованное.
Отец шейгеца стоял в дверях квартиры и брал с каждого по пятнадцать-двадцать копеек или бутылку водки - и народу бывало много.
Нечего и говорить, что этот шейгец был в Киеве известен, что посещали его не одни евреи. Улица, где он жил, была заставлена каретами и экипажами, и люди там крутились, как муравьи в муравейнике. Чудеса, которые он показывал, были потрясающие.
Я, будучи уже большим специалистом в чудесах и наслышанным чудесных историй от шамеса Лейбке, должен признаться, что о таких ещё не слышал. Даже самые чудесные истории о хасидских ребе - не рядом будь помянуты - слабы были по сравнению с чудесами больного шейгеца.
Упомяну только, к примеру, как хасиды рассказывали у отца за столом об "истинном" случае с ребе: к хасидскому ребе высший суд послал две души, совершивших в земной жизни один проступок. Ребе должен был их судить. Думал он, думал и надумал такой приговор: одну душу будут долго мучить ангелы-разрушители, а потом отправят в ад, а другая должна войти в рай и там сообщить во весь голос учёным праведникам о всех своих совершённых на протяжении жизни проступках.
Вторая душа стала горько плакать и просить у ребе пощады - пусть лучше он её осудит тем судом, что судил первую - так ей стыдно кричать о своих проступках всем праведникам в раю.
Ребе сказал:
"Ничего не поделаешь! Таков мой приговор!"
Вышла душа с такими стонами и плачем, что слышал весь город и тоже плакал.
Сердце ребе, однако, не смягчилось, и вторая душа с большим позором отправилась в рай.
Но что был суд ребе над двумя душами против великих чудес маленького крестьянина?
Рассказывали, что сам киевский губернатор приезжал к нему спросить, кто победит в русско-турецкой войне. Это было как раз во время войны. Шейгец заверил губернатора, что победят наши, и губернатор уехал довольный.
С самого начала поражала меня в киевских евреях распущенность, которая вполне спокойно уживалась с суеверием. Я этого как-то не мог постичь.
Мой сосед, богатый еврей - хасид, сидел как-то в субботу со своими гостями-хасидами на террасе и курил папиросы. Я как раз проходил мимо; меня окликнули. Я подошёл и услышал их разговор.
Говорили о разных ребе и чудотворцах. Мимо шла цыганка, и они ей протянули руки и просили предсказать будущее.
Хасидов, как уже говорилось, в Киеве было много, но хасидских синагог -мало. И я поэтому был убеждён, что хасидизм - это такая вещь, которая не угаснет, как мы думали раньше.
Я раньше думал, что хасидов постепенно будет всё меньше и меньше, что хасидский дух исчезнет с эпохой Хаскалы и т.п. вещей. Но теперь увидел, что Хаскала - сама по себе, и хасидизм - сам по себе.
И Хаскала не может затушить живой огонёк хасидизма.
У меня был хороший знакомый, директор большого модного магазина. Он мне рассказывал, что от дома макаровского[37] ребе они выручают за предметы роскоши - брошки, булавки, нитки жемчуга, застёжки к дамским платьям - добрых несколько тысяч рублей в год. Ребе им должен сейчас тысячу пятьсот рублей, а несколько раньше его невестка купила себе украшений к одному платью на сто пятьдесят рублей.
"По правде говоря, - сказал директор, - товар таки больше сорока рублей не стоил. Сколько спросили, столько и получили. На таких не грех заработать. Торговаться они ненавидят - и не торгуются".
Он бросил на меня взгляд и многозначительно рассмеялся.
Как жил Тальнинский[38] ребе реб Дувидл - это известно. В доме он сидел на серебряном стуле, на котором было вырезано имя Давид, а ездил в дорогой карете, запряжённой породистыми конями.
Однажды он прибыл в Киев. Весь город бурлил. Евреи сбежались посмотреть на великого ребе. Когда он ехал по улице в дорогой карете, евреи бежали следом и кричали:
"Давид - мелех Исраэль, хай ве каям"[39].
Нашёлся один еврей, который донёс - на это всегда находится еврей, -который сообщил, куда надо:
"Евреи кричат а улице: "Да здравствует Давид, царь Израиля".
К ребе пришла полиция и его арестовала, при этом было записано в протокол, что евреи называют раввина царём Давидом. Ребе посадили в киевскую тюрьму.
История наделала со стороны евреев ужасного шума и стоила много десятков тысяч рублей. Банкир Куперник, отец адвоката, очень постарался освободить реб Дувидла. Знаментый Тальнинский ребе освободился. С тех пор, однако, он перестал выезжать.
Реб Дувидл из Тального напомнил мне сейчас о Карлинском раввине реб Ашере и о царской свадьбе дочери реб Ашера с сыном Триского раввина.
Я тогда был ещё мальчиком и знал все подробности о свадьбе, которая потрясла мир.
Пригласили раввинов, клейзмеров и бадханов со всей черты оседлости, а о рядовых хасидах нечего и говорить.
Всего было с десяток тысяч человек. В Карлине было полно народу. Все дома и даже улицы были набиты хасидами.
На улицах стояли большие кувшины с водкой, печенье и всякая закуска. В разных местах играли разные клейзмеры. И в разных местах говорили бадханы и веселили гостей.
Ходили в шёлковых и атласных капотах и штреймлах.
В день свадьбы хасиды стояли шпалерами по сторонам улицы, где жених с невестой должны были ехать к хупе.
Должны были проехать две кареты: в одной - жених, в другой - невеста. В карету жениха запряжено было, может, тринадцать лошадей по числу тринадцати божественных свойств. Золото и серебро сияли со всех сторон. Говорили, что лошади - перевоплощение великих людей. Я уже забыл имена всех великих душ, добровольно вселившихся в лошадей.
Пинские и минские богачи добились разрешения у губернатора - ненадолго превратить хасидов в "казаков", чтобы иметь своих казаков. Целый эскадрон хасидов одетых как "настоящие" казаки, с длинными шашками и нагайками, скакал по бокам кареты жениха.
В те старые добрые времена этого удалось добиться, и хасиды имели казаков.
Наш сердечный реб Исроэль приспособил казацкий марш, и Симха, сын каменецкого раввина, перед свадьбой ещё раз поехал с музыкой в Карлин, наводняя его будущими "казаками".
Конечно, мне до сих пор памятен этот марш, поскольку каждый раз во время Симхас-Тойры, когда хасиды шли по улице из хасидского штибля к моему отцу, они пели песни на мотив этого самого казацкого марша[40].
"Казаки" эти соблюдали порядок, чтобы не дошло, не дай Бог, ни до каких катастроф - в чём, конечно, была необходимость при такой тесноте.
После хупы клейзмеры играли на всех улицах; хасиды плясали то, что клейзмеры играли, и в местечке буквально дрожала земля от криков и пляски.
Десяток тысяч людей плясали - весь Карлин, из конца в конец, плясал. Барабаны и тарелки сотрясали воздух. И на всех лицах была разлита радость. И так продолжалось все три дня.
Как раз была хорошая погода, что было воспринято как чудо. Потом хасиды со своими цадиками постепенно разъехались, но немало их осталось на все семь пиршественных дней.
Но я пока что так погрузился в дорогие мне и весёлые рассказы о жизни цадиков былых времён, что совсем отступил от темы. Остановился я на шейгеце с его чудесами. Но давайте его оставим. Думаю, что читатель меня за это простит. Вернёмся назад в Киев.
Как жили когда-то евреи в Киеве, может показать легенда, которая в то время была очень распространена среди тамошних евреев. В этой легенде уже ощущается, хотя и слабо, ветерки свободы, слегка задувшие во времена Александра Второго, и возможно, что в них, в этих легендах, спрятана некоторая правда.
Естественно, крупным русским купцам не нравились успехи киевских евреев в торговле. Евреи Киев просто оживили. Торговля процветала, и благодаря еврейской активности в русские купеческие красные руки попало немало еврейских денег. Еврейские-то деньги любили, но самих евреев хотели бы закопать. Старая история.
Современная легенда рассказывает, как собрались тридцать девять купцов и послали царю бумагу: "Поскольку Киев - святой город, и все цари не позволяли там жить евреям, и до царя Николая Первого евреев на улицах Киева вообще не было видно - просим, господин царь, возобновить старый святой указ и убрать евреев, сбежавшихся сюда с севера и с юга, с востока и запада".
Подписали бумагу все тридцать девять купцов. Но была и сороковая подпись. Принадлежала она киевскому городскому голове Демидову, большому миллионеру. В ответ на эту бумагу голова тут же получил депешу министра от имени царя: "До сих пор я считал, что в Киеве в моём владении имеются тридцать девять дураков, но теперь вижу, что у меня там есть сорок настоящих, истинных глупцов".
Депешу эту Демидов воспринял очень тяжело. Сам царь его называет дураком - самый большой удар, который может получить человек. Стыдно показаться на улице. Надо бежать из России. Жена Демидова, интеллигентная дама, совсем расстроилась:
"Бежать! - воскликнула она, - попросту отсюда просто бежать!"
Демидов продал все свои сахарные заводы вместе с домами и владениями, превратил всё в деньги и выехал вместе с семьёй за границу.
Тут легенда получает истинно-еврейский конец. Уже находясь с женой за границей, Демидов перечитал ужасную депешу и пришёл к выводу, что, возможно, они таки действительно дураки.
"Нам бы узнать еврейский народ, его историю и литературу", - плакали они.