«Поэтому, вот мой совет, - сказал дед, - пригласите его к себе на вечер, а жена ваша пусть пригласит мадам Сиховскую; но сначала надо будет послать за ней, а когда она уже приедет, позвать его. О том, что жена тоже приглашена, Сиховский знать не должен. Когда он явится, заведите с ним разговор о мире, и тут уж я приду на помощь. О ссоре, скажите, вы узнали от меня».
Вилевинский так и сделал. Сначала явилась жена Сиховского, потом он сам. Вилевинский отвёл его в специальную комнату, где осторожно завёл разговор о примирении, потом явился дед, но в комнату к ним не вошёл. Вилевинский поднялся и сказал:
«Моя жена немного не здорова, зайди к ней».
Зашли в специальную комнату, где должна была находиться хозяйка, и Сиховский был потрясён: возле жены Вилевинского сидела Сиховская.
Ему стало несколько неприятно, и он захотел выйти из комнаты, но его уже не выпустили, и ему пришлось присесть. В комнату стали приносить чай с закусками. За чаем начались посторонние разговоры, и Вилевинский сказал:
«Я пригласил также и Котика, давайте его позовём. С ним всегда бывает приятно».
Тут же в комнате появился дед и сел за стол. Немного погодя Вилевинский с женой под каким-то предлогом вышли, и дед тут же приступил к делу.
Начал он, естественно, с того, что стал защищать её: не так уж она виновата и т.п. И после долгой и дипломатичной речи кончил предложением, чтобы Сиховский протянул своей жене руку, помирился и этим бы кончил дело.
Он сделал вид, что закашлялся, и тут же Вилевинский с женой вернулись. Вилевинский взял за руку Сиховскую, а его жена - Сиховского, и их силком подвели друг к другу. Муж подал жене руку и поцеловал её. Началось веселье. Запрягли коня и все отправились прямо в замок к Сиховским. Там на широкую ногу отпраздновали и на этом всё закончилось.
Тут настали добрые времена в отношениях Берл-Бендета и помещицы. Он стал к ней приходить с отчётами о состоянии имения и хозяйства, и её отношение к нему полностью изменилось. Теперь она даже позволяла себе спрашивать его о новостях в мире, о чём пишут в газетах и проводила с ним за разговорами часы.
Со всем этим он ещё больше отдавался работе - очень был трудолюбивым человеком, вставал зимой каждый день в шесть часов, а летом – в четыре, и тут же брался за работу, избегая полагаться на эконома.
Летом он целыми днями скакал на лошади и всюду бывал, всё осматривал, проверял и устраивал.
Зимой он почти всё время был занят на винокуренном заводе, где было им всё так вычищено, что акцизные, приходя, не могли надивиться. Чистота была повсюду: и в работе, и во всех отделениях, на складах, в зернохранилищах и в магазинах.
Чистота и порядок стали уже настолько знамениты, что все окружающие помещики, имевшие винокуренные заводы, приходили посмотреть и чему-то поучиться, регулярно жалуясь Сиховскому, что у них никак не получается соблюдать у себя на заводах такую чистоту и такой порядок.
И такая же чистота была во всей усадьбе. Все рабочие были на своих местах. Всё время подметали и посыпали вокруг песком. Сиховский гордился чистотой своего поместья, порядком в своём хозяйстве.
Держать евреев в роли комиссаров хотелось многим помещикам. Но это было не принято, от чего иные терпели немалый убыток. Вся работа в поместьях велась по старинке: без улучшений и без нововведений. Берл-Бендетет же выписывал немецкие хозяйственно-экономические журналы и часто пользовался содержащимися там советами.
Глава 13
Жизнь Берл-Бендета. – Свадьба его дочери. – Польское восстание. – Желание выпороть помещицу. – Берл-Бендет её спасает. – Шмуэль.
У дяди было четыре дочери и один сын. Отец с матерью были старше своей старшей дочери Брахи на двенадцать с половиной лет. Пятерых детей они родили за пять лет и больше детей не имели. Жили они в Чехчове по-княжески, и история с клеветой кончилась для них так хорошо, что и он, и она так ценили и так уважали дядю, как самого близкого человека, доверив ключи от всего своего имущества.
В кабинете у Берл-Бендета – или короче Берко - стояли большой дубовый шкаф и комод и там лежали помещичьи ценности, в которых не было постоянной надобности. Даже деньги он хранил у Берко.
Берл-Бендет помещика одевал. Помещик никогда не знал, когда ему следует купить одежду – Берл-Бендет сам ехал в Бриск и выбирал для него материал на платье. Иногда покупал одежду и ей.
Берл-Бендет очень богато одевал помещика с помещицей, богаче всех окружающих помещиков. И когда ездил в Бриск, то обычно привозил помещице драгоценностей примерно на сто рублей, а раз привёз браслет за тысячу пятьсот рублей, в другой раз – курляндский жемчуг за две тысячи, и всё это лежало у Берко в комоде.
Поэтому и помещик с помещицей одевали Берл-Бендета, и когда приезжал портной, то заказывали платье и для него со всем его семейством.
Когда дочери Берл-Бендета Брахе исполнилось пятнадцать лет, помещик сказал: «Дочке надо устроить шидух. А я дам тысячу рублей приданого». (В те времена тысяча рублей считалось из самых богатых приданных). Также и гардероб со всеми свадебными расходами должны быть за его счёт.
Берл-Бендет поручил сватам найти ему подходящий шидух. Дело пошло быстро, и тут же в Чехчове заключили «условия». Помещик посоветовал поместить тысячу рублей в Бриске в надёжные руки и распорядился купить за свой счёт золотые часы с золотой цепью за сто пятьдесят рублей.
На подпись «условий» послали за гостями две кареты и три фуры. И в момент подписи помещик с помещицей сидели у столика и принимали участие в общем веселье. Назавтра помещик пригласил к себе на обед. Принесли всю еду, блюда готовили у дяди и от него приносили к помещику.
Свадьбу назначили на первое число месяца нисана[122] – время, когда не работает винокуренный завод, поскольку летом невозможно изготовлять спиртное.
Я тоже приехал на свадьбу я вместе со всей семьёй, ехавшей на фурах и каретах, посланных Берл-Бендетом. Помню, что всего было шестнадцать пар лошадей, брички, кареты и разные фуры. Десятки торговцев прибыли на свадьбу, и Берл-Бендет приготовил всем места для ночёвки. Приехали также кобринские клейзмеры во главе с Шебселом и Тодрос-бадханом.
Наша семья начала съезжаться за три дня до свадьбы, как только остановился завод. Поставили большие лохани с тёплой водой, и мы с сыном дяди Шмуэлем и с братом отца Исроэлем выкупались в таких лоханях. Рядом стояла лохань с холодной водой, и один из шейгецов[123] обрызгал нас холодной водой. Мы посмеялись, только Шмуэля, единственного сына дяди Берл-Бендета, это разозлило, и он сказал, что пожалуется отцу и шейгец получит розги.
Крестьянин решил, что Шмуэль шутит, и продолжал своё. Но это вовсе не было шуткой. Шмуэль-единственный сын пришёл домой и поплакался перед отцом на то, что шейгец Андрей обрызгал нас холодной водой, когда мы сидели в тёплой лохани, и конечно мог нас простудить. Дядя, не долго думая, послал за волостным старшиной и приказал дать шейгецу пятнадцать розог. Приговор исполнили не моргнув глазом, Андрей валялся в ногах у Шмулика, прося прощения. Зрелище было безобразное, но могущество дяди нас потрясло.
Свадьба была великолепная, с самыми дорогими блюдами. Не было, конечно, недостатка и в разнообразной мясной пище. Помещик приказал ради свадьбы, для украшения праздника, выложить всё серебро.
Помещик с помещицей стояли возле хупы, и праздник тянулся с шести вечера до шести утра. А назавтра помещик пригласил к себе всех на обед с клейзмерами. Шебсл со своей игрой его потряс, он сказал, что в жизни не слышал такой прекрасной игры. Гости пировали у помещика всю ночь; он также танцевал с Берко и с купцом реб Исроэль-Шмуэлем из Бриска, большим остряком и отличным рассказчиком; он всё шутил с помещиком, а помещица смеялась со всеми гостями.
На третий день после свадьбы все торговцы и дальние родственники разъехались. А мы, ближайшие, несколько десятков человек – остались на всю свадебную неделю с Шебселом и его капеллой.
Помещик с помещицей ещё не устали от праздника и помещица призналась, что раньше совсем не знала евреев, только слышала с самой колыбели: “Zyd wezmie do torby” – «Жид заберёт в мешок». Всё время слышала: «Жид, жид», и её это пугало. Но теперь она знает, что евреи – приятный народ, и что с ними весело.
После свадебной недели мы все уехали, и Шебсл получил от помещика сотню и кольцо с бриллиантом за сто пятьдесят рублей. Кроме того, они договорились, что когда помещик за ним пришлёт, он тут же приедет. И Шебсл с двумя клейзмерами приезжал к Сиховскому четырежды в год на его балы и получал по сотне рублей за раз. Ели они у Берл-Бендета.
Шебсл стал очень знаменит, и многие помещики приглашали его к себе играть. Часто он отказывался, ссылаясь на то, что не может оставить еврейские свадьбы без клейзмеров. Но для Сиковского делал исключение за его доброту.
Спиртного он не пил – только маленький стаканчик сладкой водки, как женщина, и только один стаканчик вина. Внешность у него была приятная, был он очень молчалив - говорил только считанные слова; никогда не слышали, чтобы он смеялся, даже от шуток реб Абеле-артиста, от которых все давились со смеху. На его устах тогда видели лёгкую улыбку – как у моего отца
Так жил в Чехчове у Сиховского дядя Берл-Бендет. Но это ещё не всё. Истинную службу он сослужил помещику тем, что спас его во время известного польского восстания, когда так много помещиков были повешены и застрелены. В часы восстания он уберёг помещика от того, чтобы он ушёл в лес, поплатившись за это жизнью.
В каждый уезд Виленского округа знаменитый Муравьёв назначил по два военных начальника с казаками, которые бы разъезжали по поместьям всего уезда, выясняя, кто из помещиков сидит дома, а не находится вместе с революционными шайками в лесах. Воинским начальникам Муравьёв дал право пороть помещиков, помещиц и даже помещичьих детей, добиваясь с помощью розог, где находятся помещики, которых не оказалось дома. И казаки секли нагайками помещиков, помещиц и детей, начиная с десятилетнего возраста.