«Где все жители Семятичей?»
«Все лежат на кладбище».
И еврей его туда повёл. Там он нашёл своего сына с невесткой и детьми. Дело было так: русские войска окружили город. Поляки, увидев войска, не стали воевать. Полковник приказал всем жителям города оставить свои дома и подняться на кладбище. Сделали так: евреи поднялись на своё кладбище, а православные – на своё. И тут начался бой, в котором погибли все поляки до единого. Полковник приказал не брать пленных, так как все тюрьмы уже переполнены. Лучше убить.
А жители ждали на кладбище, когда полковник прикажет им вернуться домой. Было приказано идти домой на третий день.
Дядя рассказал, что никого не тронули, только один еврей, реб Давид Широкий, был убит. Я уже о нём писал.
Поляки сражались геройски, с большим мужеством. Уходя с кладбища, евреи видели лежащих на земле мёртвых и раненых поляков. Один из них, рассказал дядя, лежал с разрезанным животом. Он был в агонии и из последних сил шептал:
«Я ещё не поддамся».
Муравьёв послал в этот уезд двух офицеров, воинских начальников. Каждый русский офицерик разъезжал в сопровождении сотни казаков. Сидел в своей карете, увешанный оружием, ездил по имениям, проверяя, кто из помещиков сидит дома, а кто – нет. Не найдя помещика, казаки секли помещицу с дочерьми, требуя выдать помещика.
Офицеры также имели при себе от Муравьёва медали, чтобы раздавать тем помещикам, которые выдадут, где находятся шайки поляков.
Сначала, как говорилось, крестьяне испытывали страх перед помещиками. Боялись выходить из деревень, чтобы поляки их не захватили с собой насильно для участия в сражениях. Но под конец, когда воюющих поляков становилось всё меньше и уже не оставалось никакого мужества, а домой вернуться они не могли, потому что были на заметке у воинских начальников, когда уже были в лесу – стали тогда крестьяне мстить помещикам. Являлись к своим помещикам ночью, вытаскивали их из постели, связывали, секли, а потом отводили к воинскому начальнику, говоря, что нашли его в лесу. Что после этого делали помещику – понятно.
Так мстили крестьяне своим помещикам. Много помещиков попало в руки крестьян, бывших крепостных, и делали с ними, что им хотелось.
Огромное число помещиков было уничтожено: повешено, застрелено, разгромлено, растерзано, выслано в Сибирь и чёрт знает куда. Много имений было конфисковано, и русские офицеры покупали самые большие поместья за сотню. За поместье, за которое потом платили три тысячи рублей в год аренды, русский платил мелочь или вообще ничего.
Разгром поляков – одно из самых страшных событий последних столетий.
Глава 22
Мой дядя как чудесный предсказатель. – Берл-Бендет и Сиховский. – Слух о чудесном предсказании. – Он стал знаменит. – План деда. – Положение евреев после восстания.
Во время восстания, как было сказано, положение евреев было особенно тяжёлым. Исчезли доходы, пустовали магазины. Помещики и крестьяне не являлись в город. Последние опасались польских банд – и еврейская нужда была безмерна. Евреи опасались покидать местечко, и все источники существования иссякли.
Ремесленники уезжали в Одессу и на Волынь, продавали дома за хлеб, продавали и закладывали всё, что имели, лишь бы выжить.
Одна надежда была, что такой неравный конфликт долго не продлится: более сильные русские конечно победят поляков, и тогда снова начнётся жизнь, и снова Бог поможет, как не оставлял до этого. Так считали евреи в бет-ха-мидрашах.
Но пока что евреи – нервные, разбитые, потрясённые и потерянные, рассуждали о восстании и прислушивались к любой политической новости.
Я тогда учился у своего дяди раввина. И помню, что в то время приехал к нему страшно взволнованный, задыхающийся Берл-Бендет и рассказал, что к его помещику Сиховскому пришла шайка помещиков, ели и пили и ещё взяли с него три тысячи рублей. Желая очистить имя помещика, он сообщил о них воинскому начальнику в Шерешево и, согласно указу Муравьёва, помещику полагалась медаль. Только воинский начальник, вместо того, чтобы послать медаль, прислал за помещиком троих казаков, чтобы те его взяли, и Берл-Бендет боится, не причинят ли тому вреда.
Поэтому – не может ли раввин помолиться, чтобы помещика освободили, и если молитва раввина подействует, то он, Берл-Бендет, даст в честь реб Меира-Чудотворца восемнадцать рублей[162].
Раввин, мудрый человек, понимал, конечно, что ничего плохого помещику не сделают, и только спросил:
«Сколько вёрст от поместья Чехчове до Шерешева и сколько – до Каменца?»
«От поместья до Шерешева – две версты, и три – до Каменца».
«Раз так, - сказал раввин, - то вернувшись домой, вы там конечно уже встретите помещика с медалью».
И через несколько часов пришёл-таки к раввину Изроэль-Арон, зять Берл-Бендета, с радостной вестью: тесть уже встретил помещика с медалью и шлёт раввину восемнадцать рублей в честь р. Меира-Чудотворца.
Сразу же об этой истории стало известно и предсказание раввина сочтено за нечто чудесное. В городе и во всей округе чудо обросло кучей всяких небылиц, а раввин объявлен настоящим чудотворцем. И ему не стало покоя. Собиралась ли родить женщина – шли к раввину, плача и прося, чтобы помолился. Через какое-то время приходили поздравить раввина: женщина благополучно родила мальчика или девочку. И если кто-то заболевал, тут же обращались к раввину, и тот ставил кружку р. Меира Бааль-ха-Неса, в которую клали, сколько могли, больной выздоравливал, а слава о раввине как о настоящем воскресителе из мёртвых и кудеснике, ширилась с каждым днём.
Тут уж ему стало не до занятий, и я при дяде тоже превратился в нечто вроде чудотворца. Не в с стоянии больше слушать женские разговоры и просьбы и в тысячный раз повторять одно и тоже, я передавал тоном чудотворца:
«Раби вам шлёт благословение, идите домой, Господь, конечно, поможет, поможет…»
Из-за связанного с восстанием переполоха, который только усилил популярность раввина как чудотворца, люди стали к нему приезжать из Бриска десятками бричек, стекались со всех сторон так, что заниматься было невозможно. Раввин уже решил заниматься четыре часа в день, с двенадцати до четырёх. Я запирал дверь и читал ему, и во всём синагогальном дворе было чёрно от людей, ожидавших чудотворца. И с каждым днём народу всё прибывало, и там становилось всё тесней. Стали уже приезжать из Белостока, и так далеко зашло, что раввину пришлось вызвать своего сына Симху из Пинска. Тот приехал вместе с женой и детьми. Пошли уже в ход записки и бумажки, написанные сыном, и уже понадобился ещё человек, чтобы обслуживать клиентов. Но и этого человека, Бейнуша-шамеса, стало вскоре недостаточно, и дяде пришлось взять на помощь сына, чтобы стоял в дверях, не пропуская всех зараз – а чудес становилось всё больше.
В то время играл важную роль как чудотворец ребе из Несвижа. Был он самым большим чудотворцем изо всех цадиков. Но каменецкий раввин был ещё больше. И я уже с ним не занимался. Я не занимался ни с кем, только готовился к дискуссии с отцом и со всеми хасидами о хасидизме и его противниках.
После восстания правительство отменило все помещичьи привилегии, в том числе и каменецкую аренду. Мы остались совсем без заработка. Но в еврейской черте сразу стало легче: повеяло свежим воздухом, как в материальном, так и в духовном смысле. Для евреев наступила новая эпоха. Вместо того, чтобы, как раньше, крутиться возле помещика, который был единственным источником существования для еврея, состоятельные евреи сами могли теперь стать господами: крупными лесоторговцами и торговцами зерном, и вообще можно было заниматься крупной торговлей.
После восстания почти девяносто процентов поместий оставались в руках у помещиц. Помещики трагически погибли, а помещицы, оставшись одни, не умели и не могли вести своё хозяйство с помощью наёмных крестьян, своих бывших крепостных. Эти дамы, привыкшие к широкой, роскошной жизни, занятые только балами и кокетством, никак не могли в один момент, да ещё без мужей, превратиться в хороших хозяек и иметь серьёзные понятия о сельском хозяйстве.
Деду первому пришло в голову, как помочь помещицам, а заодно что-то сделать и для евреев. А именно – евреи возьмут у помещиц в аренду имения, которые те не способны вести, помещиц это буквально выручит, даст ежегодный надёжный доход и избавит от беспокойства о том, что их имение пропадает, снимет камень с сердца.
Дед тут же поехал к своим знакомым помещикам и выложил им вышеупомянутый план. Он им объяснил, что в нынешнее трудное время им, как видно, следует сдать свои владения евреям, с чего помещицы тут же получат определённый доход. То же – с небольшим числом помещиков, оставшихся после восстания разорёнными в своих домах. В этом своём положении им трудно взяться за хозяйство, нанимая для работы крестьян, своих бывших крепостных. И для них тоже будет правильно сдать поместье в аренду. Понятно, что предложение это в тот момент очень устраивало помещиц и помещиков, воистину диктовалось самой жизнью.
И сразу же дед взял в аренду несколько поместий, для каждого из детей – отдельное поместье. Для себя взял поместье Вилевинского Пруску (было две Пруски: одна принадлежала Осеревскому, а другая – Вилевинскому), в четырёх верстах от Каменца – вместе с винокуренным заводом. Первые годы семья жила в городе, а сам он сидел там с людьми почти всю неделю, приезжая домой только на шабат.
Таким образом состоятельные евреи стали арендовать поместья, и в короткое время не меньше шестидесяти пяти процентов поместий Гродненской губернии были заселены евреями. И можно сказать, что помещицы и отдельные помещики были очень довольны новоиспечёнными поселенцами-евреями.
Сначала арендовали поместья дёшево, но потом стали расти цены на зерно, и арендную плату за поместья так взвинтили, что лет через десять работа на земле оказалась для еврейских арендаторов не таким уж доходным делом.