я мог теперь показать все эти знаменитые руины, замки, городки и скалы возлюбленной супруге, преисполнило меня необычайным возбуждением, и я должен был представлять собой довольно забавную фигуру безумца-туриста, который без устали носился с одного борта к другому, с носа на корму и обратно, таща за собой свою даму и указывая ей то одну, то другую достопримечательность. На сей раз склоны холмов, между которыми мы плыли, показались мне менее изуродованными культурной обработкой, нежели в мою первую поездку в 1890 г.; вероятно, тому способствовало, что на сей раз стояла осень, одевшая леса и рощи золотом и пурпуром, и это при ярком солнце под холодной лазурью неба, в сочетании с зеленоватым тоном воды, создавало чарующую гармонию.
В нашем висбаденском «Zum Engeb табльдот носил совершенно старосветский характер. Гости сидели рядышком вдоль двух или трех длинных столов. Натуры нелюдимые и стеснительные от этого страдали, и так как таких натур в человечестве немало, то с усилением туристского оборота в мире протесты этих людей привели к тому, что все гостиницы перешли на новую систему par petites tables **. Напротив, в 1894 г. старой системы держались не только в провинции и в маленьких гостиницах, но и в столицах, и в самых роскошных «паласах». Когда в 1882 г. я ездил по Скандинавии и Германии с родителями, и мы останавливались именно в наилучших «дворцах», то я мальчишкой двенадцати лет находил в этом большую прелесть; меня интересовали постоянно возобновлявшиеся встречи с чужими людьми (с иностранцами!); мне импонировал также весь окружающий «дворцовый» блеск — какие-то колонны,
Поездка по Рейну (нем.).
Отдельных столиков (франц.).
IV, 1. Медовые месЛцы
17
позолота, расписные плафоны, сервировка, цветы н пальмы на столах,
масса прислуги...
Табльдот в висбаденском пансионе был из самых скромных. Комната, служившая общей столовой, была хоть и просторная и светлая, однако не обладала ни малейшей декоративностью; сервировка была сведена к необходимому типу «средне-буржуазного» стола, да и среди гостей не находилось ни титулованных персон, ни богачей, ни эффектных дам. Но именно благодаря этому за обедами и за ужинами царила большая непринужденность, и часто слышались взрывы смеха или громкие споры.
Нам посчастливилось: нашими vis-a-vis оказалась пара, сразу обратившая на себя наше внимание, к концу же пребывания мы так подружились с этими престарелыми супругами, что иногда совершали с ними прогулки по городу, закусывали в кондитерских и в молочной ферме (Milchkur), а за едой у нас через стол завязывался оживленный раз>-товор. Мы и шли к столу с особым удовольствием, предвкушая эту беседу. Впрочем, интерес представлял только он, почтенный и очень курьезный, забавный старичок, тогда как она была дама скучнейшая, с кислым выражением на бесцветном лице, вероятно, в интимности капризная и нелепая. Слишком часто прорывавшиеся эти черты нелепости раздражали супруга, и он то и дело обрывал ее притушенными возгласами: «Schon wieder bist du da mit deinen Grillen und Kra\vallen» *.
Особенно старичок любил рассказывать анекдоты, и почти все они были посвящены блестящему Парижу Второй Империи, который был ему хорошо знаком, так как он поселился там около полвека назад. Рассказывал «профессор» и про уличную жизнь Парижа, и про двор Наполеона III, и про парижские театры. Мы еще тогда сами Парижа не знали (Атя побывала в нем в 1889 г., но тогда была Всемирная выставка, и кроме выставочной суматохи, она из пребывания в Париже ничего не вынесла) и мечтали туда попасть. Естественно, что мы с жадностью слушали эти повествования и описания. На задаваемые вопросы профессор отвечал с особой охотой. Атю же старичок особенно оценил и говаривал: «Sie sind niedlich, Sie haben Geschmack, Sie müssen nach Paris! Die Frauen haben dort grosse Macht» **. Он же, узнав, что в Ате течет германская кровь, многозначительно изрек: «Sie haben den rich¯-tigen germanischen Typus, aber nicht den gewöhnlichen sondern vomeh-men» ***. Узнали мы из его рассказов, что он читает курс немецкого языка в College de France, что Professor Bentlow (или Benlow) своего рода знаменитость — известный ученый лингвист. В нас, благодаря нашей фамилии, он увидел своего рода соотечественников — любезных ему французов и охотно щеголял своим французским языком, безупречным в смысле грамматической правильности, но очень смешным в смысле произношения...
* Опять ты тут со своей блажью и суматохой (нем.).
** Вы изящны, у Вас есть вкус, Вы должны быть в Париже! Женщины там все-■ сильны (нем.).
У Вас истинно германский тип, но не заурядный, а благородный (нем.).
i8
IV, 1. Медовые месяцы
Насмешливый нрав моей жены избрал своей мишенью Herr Professor'a. Но старичок не обижался и не без элегантности парировал ее легкие уколы, охотно вступая с дамой в своего рода jeux d'esprit *. Часто Бентлов назначал нам свиданье в лучшей кондитерской Висбадена, которую он прозвал «Le Rendez-vous des distingués» **. Бентлов был большим лакомкой и поедал один сладкий пирог за другим, запивая их превосходным кофием с целой шапкой белоснежных взбитых сливок.
Вид профессора был препотешный. Он носил усы и эспаньолку по моде 50-х годов, но на его одутловатом, очень бледном лице этот франтоватый «грим» создавал нечто карикатурное. Он и одевался по моде эпохи Наполеона III, если только можно вообще говорить о моде в приложе-' нии к его опрятной, но уж очень невзрачной фигурке.
Мы так полюбили добродушного и интересного профессора, что при расставании были не на шутку растроганы. Да и он чуть не прослезился, приговаривая: «Nun sehen wir uns doch bald weider in Paris!» *** В расчете на то, что мы его в Париже посетим, он тщательно вдалбливал нам свой адрес: Paris. Passy, rue Copernic, quarante deux ****. Однако, когда через два года мы действительно оказались в Париже, то своего обещания его посетить не исполнили. А впрочем, возможно, что его уже не было в живых — он был очень стар.
В самые последние дни нашего висбаденского пребывания город был «осчастливлен» приездом императора Вильгельма II — «unseres jungen Kaisers» *****. Удостоил явиться этот кумир своего народа на освящение нового здания «Оперы», только что законченного постройкой и отличавшегося претенциозным, в глаза бьющим великолепием. Великолепным был и самый въезд Вильгельма через разукрашенные флагами и гирляндами триумфальные арки. Густая толпа, съехавшаяся со всей Рейнской области, вопила от восторга, мужчины бросали шляпы в воздух, дамы визжали, махали платочками и зонтиками. Военные оркестры гремели вовсю. Сам же виновник торжества восседал в открытой коляске без намека на улыбку, с необычайно гордой осанкой, а белый султан на каске его грозно развевался. В новый театр мы сами не попали, но мы туда и не стремились. Нас (особенно меня) вполне удовлетворял милый старенький театр, стоявший в двух шагах от нашего «Zum Engel». В этом театрике шли в бесхитростной постановке, но в старательном исполнении всякие старомодные оперы вроде «Zar und Zimmerman» (какого потешного Петра I выпустили немцы!), «Das Nachlager von Granada», «Die weiße Dame», «Der Postilion von Longjumeau» ****** и т. п.
Раза три мы отправлялись в Франкфурт на Майне, куда нас манили вагнеровские оперы и куда от Висбадена было всего час езды.
* Состязание в остроумии (франц.). ** «Встреча избранных» (франц.). *** Скоро мы снова увидимся в Париже (нем.). **** Париж, Пасси, улица Коперника, сорок два (франц.). ***** Нашего молодого императора (нем.). * **** «Царь и плотник», «Ночной лагерь Гренады», «Белая дама», «Почтальон из Лонжюмо» (нем.).
IV, 2. Свадебное путешествие, Вормс, Страсбург19
Через день или два после посещения Висбадена кайзером мы тронулись в дальнейший путь — во исполнение программы, предначертанной доктором Клячко. Настоящая Hochzeitsreise * только с этого момента и началась. Теперь жена моя была совершенно здорова и в сущности не нуждалась в какой-либо Nachkur.
Крайнее же финансовое оскудение, в котором мы оказались во Франкфурте, первом после Висбадена городе, по моей же собственной вине (посланное папой денежное подкрепление запоздало),—не слишком отравило наше существование. Не имея никакого опыта по этой части, мы, вместо того, чтобы пойти объясниться с управляющим отеля и попросить его потерпеть день или два, решили растянуть те несколько марок, которые у нас оставались, питаясь колбасой, хлебом и фруктами (какие там чудесные были сливы — Zwetschgen). На третий день мы уже почти голодали и, сидя у себя в номере, пришли в некоторое уныние. Но тут как раз нас известили из банка, что чек получен, мы вошли в его обладание, сразу наелись и напились в полное удовольствие, а вечером отправились в театр, куда нас все время тянуло,— шла одна из опер Вагпера.
Решили мы ехать короткими переездами, как рекомендовал Клячко, но, кроме того, я был рад «показать» Ате те художественные достопримечательности, которые в 1890 г, «отложили до другого раза». Таким образом мы провели в Вормсе два дня, другие три дня ушли на Страсбург, три дня па Базель, день или два на Люцерн и еще два дня на перевал через Сен-Готард.
В Вормс мы приехали в полную темноту и в дождь, а тут еще пришлось переплыть на пароме с правого берега Рейна на левый. При этом мы оба совершенно промокли. Остановились мы в «лучшей» (по Бедекеру) гостинице «Gasthof zum römischen Kaiser» **; оказалась же она старомоднейшей, в два этажа, с огромными, по пустыми комнатами и с портретами немецких государей ^ государыней XVIII в., развешанными по коридорам и по стенам парадной лестницы. На широченной кровати в отведенном для нас номере лежала целая гора подушек и пуховиков, в камине весело пылал огонь, а на камине под тусклым зеркалом, видавшем еще современников Марии Терезии *, рядом с каким-то религиозным сувениром под стеклянным колпаком горел трехсвечный