Глава 21 ЛЕТО В БРЕТАНИ. ПРИЕЗД ДЯГИЛЕВА
С приближением лета наша давнишняя мечта пожить в Бретани стала принимать все более определенные и реальные очертания. И другие многие места манили нас издавна: Прованс, Альпы, Пиринеи, Нормандия, Голландия, но сильнейшее притяжение оказывала все же Бретань, и это стремление встретило горячую поддержку и поощрение со стороны наших новых знакомых — французских художников. Однако прежде, чем трогаться в путь, следовало точнее установить, куда именно в Бретани мы отправимся. Естественнее всего было бы отправиться туда, где жили эти наши новые знакомые: Симон, Менар, Котте, Доше '*; однако мне
4* Андре Доше был братом жены Симона, и шарм, присущий ой, в значительной степени был присущ и этому, тогда еще очень юному и только начинавшему выступать художнику. У меня с ним намечалась дружба; мне нравился его тихий,
166
IV, 21. Лето в Бретани
казалось чем-то навязчивым и бестактным «соваться» в те края, которые были ими как бы открыты, изучены и даже прославлены на все ла-; ды. Пришлось взяться за изучение путеводителей, начиная с классического Жоанна \ Главным нашим требованием было, разумеется, море, непосредственное соседство моря, а затем и я, и наш верный спутник Женя Лансере мечтали о диких и чудовищных скалах, о старинных гранитных церковках и капеллах, о доисторических менгирах и кромлехах, вообще о всем том, что придает сказочность — сказочность несколько кошмарного оттенка — древней Арморике. Говорили в нас и воспоминания детства (одной из моих любимых книг была: «Le Foyer Breton» * Эмиля Сувестра). Случилось еще как раз так, что Женя тогда получил заказ (свой первый заказ) от писательницы Балобаповой иллюстрировать ее «Бретонские сказки» 2, и для этой задачи ему было крайне полезно на месте изучить потребный материал.
Но все же, в конце концов, выбор нашей летней резиденции произошел совершенно случайно, но этот случай был удивительно счастливым. Конечным, нами намеченным по «гиду» пунктом была деревня Плугану, отстоящая от Морле в двадцати километрах. Там мы нашли бы и интересную готическую церковь, и ренессансную капеллу, и ossuaire** XVI в. Однако, когда мы на нанятой в Морле коляске добрались до Плугану. то нас постигло полное разочарование. Начать с того, что деревушка Плугану только на карте казалась стоящей на берегу, на самом же деле — до моря надо было идти целых полтора километра под гору, и обратно — в гору. А затем и церковь, хоть и была старинная, но показалась она нам довольно обыденной, капеллу же и ossuaire** мы так и не нашли. Мы совсем приуныли и чуть было не собрались в обратный путь, однако в этот самый момент счастье и улыбнулось нам самой радужной улыбкой.
Наш возшща на всем пути не переставал мне твердить, что он может
нас свезти немного дальше в несравненно для нас более подходящее ме
сто; теперь же, видя наше разочарование, он с удвоенной настойчиво
стью возобновил свои убеждения. И действительно, не успела наша ко
ляска проехать, покинув Плугану, по большой дороге километр с неболь
шим, как перед нами открылся вид неописуемой красоты. И этот вид
был, во всех своих частях и в целом до того бретонский, что и искать
что-либо более бретонское было бы бессмысленным. Во весь горизонт
* —
скромный нрав, его серьезное отношепие к делу. Побывав у него на дому на улице Гийом, я пленился и всей семейной обстановкой этой типично французской семьи. Во время нашего второго пребывания в Париже (1905—1907) я еще более сошелся с Доше. Особенно была мне по душе его некоторая детскость, его любовь к детям и его понимание нх. Но впоследствии наше знакомство совершенно расстроилось. Тут главную роль сыграло то, что мпе перестало нравиться его искусство — это однообразное, сухое и унылое повторение одной и той же формулы, в которую ему все меньше и меньше удавалось вкладывать какую-либо поэтичность. * Сказки Бретани (франц.). ** Оссуарий (лат.) —церковпое хранилище костей от старых погребений.
IV, 21. Лето в Бретани.......167
стлалась водяная ширь, в тот яркий, солнечный и несколько ветреный день окрашенная в темно-синий и ярко-зеленый цвета; далеко на западе тянулась полоса земли, на которой высились острые шпили церквей древнего города St. Paul de Leon; несколько ближе была расположена бухта Морле с ее цикладой мелких островков. Но прекраснее всего было то, что было непосредственно под нами и куда мы плавным заворотом спускались — небольшой залив, окаймленный скалами розового гранита самых причудливых форм. Единственным чуждым пятном было как раз здание отеля, рекомендованного нам возницей, довольно крупная постройка городского типа, несуразно белевшая среди всей этой дичи. Однако приветливость хозяйки, вышедшей встречать гостей, а затем тут же сразу поглощенный чудесный завтрак, начавшийся с креветок и с лангуста, а также просторные, светлые с видом на море комнаты,— все это примирило нас и с отелем. Мы решили, что попав так удачно, нечего было и искать что-либо другое. Однако прожить целое лето всей. семьей в отеле было бы слишком пакладно, и поэтому, вняв совету той же мудрейшей хозяйки — мадам Пупон, мы обратились к мадам Тальбот, владевшей вторым, более скромным отелем, у которой оказался свободным стоявший среди группы деревенских домов ее старый семейный домик. Таким образом мы попали в самую гущу бретонской народной жизни и оказались окруженными не только самыми характерными элементами бретонского пейзажа, но и чудесными подлинными бретонскими типами — всякими Клехами, Ледёнфами, Деанами, а их жены все еще рядились на традиционный манер — во все черное, с синими передпика-ми вокруг талии и с белоснежными чепцами на голове. Мы оказались действительно в Бретани, и перед нами открывалось лето, обещавшее массу тех самых впечатлений, за которыми мы сюда приехали и о которых мы мечтали еще в Петербурге.
Местное население Примеля не превышало сорока или полсотни душ, а число летних гостей, так называемых parisiens* (хотя бы они были v жители Морле) доходило в самый разгар сезона самое большее до двухсот человек, которые распылялись по помянутым двум гостиницам и совершенно терялись в широкой пустынной местности.
Настоящими хозяевами и владельцами примельской земли с незапамятных времен оставалось несколько рыбаков и несколько земледельцев. Жили они в домиках, которым было по несколько сот лет и из которых самые убогие были еще крыты соломой...
Эти примельские рыбаки-мореходцы занимались самостоятельным промыслом и были связаны с более значительным рыбацким поселком Ди-беиом, расположенным по другую сторону Примельской бухты. Там происходил и рыбный торг, причем почти вся рыба забиралась в Париж.
Наша деревня (ее звали Трегастель-Примель, в отличие от другого Тре-гастеля, лежащего близ Ланниона) вела, в общем, самый тихий и совершенно замкнутый образ жизни. Лишь в праздничные дни она немно-
* Парижан (франц.).
168Jy, 21. Лето в Бретани
го оживлялась и преобретала более шумный характер, благодаря тому, что съезжались крестьяне из разных расположенных по верху фалэз* деревень, появлялись и редкие туристы.. Съехавшиеся пировали в трех небольших кабаках (по одному такому «эстамииэ» находилось при каждой гостинице, третий занимал отдельный дом), а к вечеру происходили танцы прямо на траве, по отлогому холму у дороги.— Мужчины в При-меле кое-как изъяснялись по-фрапцузски, едва за французскую речь можно было принять говор детей, посещавших коммунальную школу, где их обучали французскому языку, бабы же, и особенно старухи, те и вовсе им не владели. Ате волей-неволей пришлось вызубрить около сотни бретонских слов для обозначения самых необходимых предметов и действий. Практики же сразу досталось достаточно, как только в помощницы нашей Аннушке мы наняли древнюю старушку Marie. С ней и с несколькими постоянными поставщицами молока, яиц, масла, а также с прачкой иначе и объясняться нельзя было, как на их звучном, резком, но и необычайно энергичном «барагуэне» **.
Нам обоим, и жене и мне, вообще свойственно быстро входить в близкое отношение с разными «туземцами». Это отчасти зависит от другой, также нам обоим присущей черты — известной «благожелательности». Кроме того, нам совершенно чужды разные националистические предвзятости и предрассудки. Но в Бретани и без такой «предвзятой благожелательности» наши симпатии были сразу завоеваны местным населением, и между нами и этими рыбарями и крестьянами с их женами уже через неделю установились самые радушные отношения. Всех их мы выучились величать по имени с прибавлением иногда слов: Monsieur, Madame или же père и more, а тема наших несловообильных бесед сводилась (с теми, кто кое-как калякал по-французски) к вопросам о погоде, о ветре, об улове или же о состоянии тех произрастаний, которыми были засеяны поля (картофель, пшеница, гречиха, роя^ь, лен). Этого было достаточно, чтобы почувствовать при встречах известную «человеческую созвучность», констатирование которой во все времена и даже по сей день (после стольких разочарований) доставляет мне большое удовлетворение.
На общем фоне благодушия и взаимпого расположения нам особенно полюбилось несколько человек: бодрый мужественный рыбак Lecor, его славная неутомимая жена, их двое девочек — Marie (11 лет) и Jeanne (8), ближайшая наша соседка прачка Nanou, чудесная, крепкая, бодрая mere Klech, ее хорошенькая дочь Маргарит, ее красавец сын и, накопец, наш сосед, нарочито «мордастый», угрюмый крестьянин la père Dean — не знавший передышки в работе, не признававший ни воскресных дней, ни праздников. Не все эти наши «друзья» вели безупречный образ жизни, не у всех было благополучие в доме. Так, например, Нану частенько напивалась до полного бесчувствия, и тем же пороком
* От faïaise (франц.) —утес, скала. ** От baragouin (франц.) — неправильном, ломаном языке.
IV, 21. Лето в Бретани